Страница 232 из 249
— Я не читала ваших писем! — оборвала его Анна. — Я не понимаю, по какому праву вы снова вторгаетесь в мою жизнь. Я без меры благодарна вам за помощь, некогда оказанную, но только и всего.
— Это неправда! — повысил невольно голос Лозинский, и Анна напряглась тут же, обдумывая пути отступления, если он вдруг бросится к ней, решив применить силу. — Это неправда, и вы знаете это. Иначе отчего вы столь долго были здесь, в этой усадьбе? Кого вы так долго ждали все это время, не решаясь покинуть эти земли, даже когда они стали принадлежать ему.
— Я ждала его, — ответила Анна на это, делая шаг назад, ближе к столику, и выставляя перед собой стул, словно щит. Готовая бросить этот стул в Лозинского, если хватит сил. — Я ждала его. Все это время. И даже когда он был рядом, я ждала именно его. Андрея.
— Вы не понимаете, что говорите… Мыслимо ли ждать человека, находясь столь близко к нему? — стараясь не показать ей неуверенности, мелькнувшей в душе, спросил Лозинский.
Затянувшийся разговор начинал действовать ему на нервы, и без того натянутые опасностью быть обнаруженным здесь, в усадьбе. Анна была права, крестьяне не простили бы ему того, что творилось здесь несколько лет назад. Той крови и боли, того огня, с которым прошлись его люди по этой земле. А то, какими безжалостными и ненасытными до крови обидчиков могут те быть, он видел собственными глазами во время отступления из России. Звери, не знающие жалости, глухие к мольбам о милосердии. Хотя справедливости ради следовало признать, что и они не знали жалости, когда были в русских землях.
Даже его землю не пощадили при отступлении былые союзники, люди Бонапарта. Лозинский обнаружил по возвращении, что отец ни единым словом не обманул его, когда писал к нему в Европу всегда опаздывающие до адресата, кочующего из страны в страну, письма. В некоторых залах его родового замка устроили конюшни, глумились над портретами предков в картинной галерее, забрали с собой все, что можно было забрать.
«Возвращайтесь, мой сын», требовал отец от Влодзимира. «Император выказывает ныне милость даже к тем, кто ходил к Москве под знаменами французской армии. Довольно пытаться ухватить tromperie [687] за хвост… возвращайтесь, чтобы выполнить иной долг. Попроситесь под длань императора, пользуясь его милостью и прощением…»
Влодзимира буквально крутило, когда он читал эти строки. «Под длань императора…». Признать его подданство, покориться воле человека, чья бабка уничтожила вольность его страны, стала одной из виновниц того, что та ныне разорвана на части. Нет, пока жив Наполеон, не будет покоя Европе, празднующей победу. Именно так уверял его кузен, офицер некогда славной гвардии Бонапарта.
«Ты нам нужен, Влодзимир. Еще не все кончено», писал ему тот, когда Лозинский оправлялся от раны в комнате одного постоялого двора в предместье Парижа, ускользнув от ищеек русского императора, вынюхивающих соперника полковника русской армии по дуэли, слава о которой громко прокатилась среди союзников и французской знати. Он тогда был неимоверно зол на Оленина за все: и за боль, терзающую его тело, и за недуг душевный, мучающий его пуще прежнего, за то, что вынужден скрываться в городе, за ту славу защитника чести русского офицера, которая после дуэли досталась Оленину… отчего он не убил его тогда? Почему не сошлось?
И снова и снова возвращался тогда, в Париже, мыслями к Анне, живущей где-то в русских землях. Неужто эта рыжая компаньонка старой стервы графини не обманула его? Неужто возможно, что Анна отвергла своего жениха, расторгла помолвку? Он не мог не думать о том, какие причины толкнули ее на подобный разрыв, вспоминая все взгляды, слова, жесты, некогда обращенные к нему со стороны Анны. И тот прощальный дар, такой интимный, такой говорящий без любых слов… Проклятые казаки, потрепавшие его обозный отряд! Ни добра, ни славы, ни того прощального дара…
Но тогда Лозинский проигнорировал и настойчивые письма отца, и зов сердца, упрямо тянущий его вернуться в смоленские земли. Не поддался его настойчивому требованию. «Можешь смело располагать моей саблей», написал он кузену, который вошел в число тех, кто был осведомлен о предстоящем заговоре побега Бонапарта с Эльбы.
В феврале заговорщикам удалось невозможное по мнению союзников, разбившим великого императора Франции — Наполеон бежал с острова и начал свое победоносное шествие к Парижу, который был готов встретить его с радостью. Но в сердце Лозинского уже разрослось сомнение в правильности того, что он делал сейчас. Да, его кузен был предан Бонапарту до самого нутра и готов был жизнь за него отдать (что впоследствии и случится в бою при Мон-сен-жан [688], но Влодзимир…
Влодзимир уже не нес в себе былое пламя восторга этим французом, который так жестоко предал его мечты о единой и свободной Речи Посполитой, которой та когда-то была. А описание несчастий, которым подверглась родная земля Лозинского, со временем подточило былую уверенность в том, что он делал. Что держит его сейчас подле былого императора, идущего на столицу Франции? Разве это его земля? Разве есть у него долг по отношению к этому человеку? Да, когда-то он давал присягу служить ему до последней капли крови, но это был всего лишь договор, по мыслям Влодзимира, и Бонапарт первым нарушил это соглашение.
К тому же, он получил ответное письмо от той, кто мог бы открыть Влодзимиру истинное положение его личных дел в России, с трудом разыскав ее в Петербурге. Единственное, на что он мог рассчитывать, написав это письмо по осени 1814 года — что ненависть к сопернице пересилит любовь, и Мари все же рискнет снова выступить на его стороне.
Так и вышло. Мари откликнулась, написав, что, несмотря на возвращение Оленина в Россию, отношения между бывшим женихом и Анной так и не потеплели. Что она по-прежнему ждет чего-то, не выезжая из Милорадово ни в Москву, ни в имение родной тетки, как требовалось бы по правилам после того, как умер ее отец. Влодзимир тогда читал это письмо, в котором описывались все несчастья, которые случились в жизни Анны, и понимал, что более нет никаких препон, способных разделить их, как в те годы. Никто не встанет против их брака. Никто не сможет помешать ему, даже если он, вернувшись-таки в Россию, решит увезти ее. Даже помимо ее воли.
И он покинул ряды союзников Наполеона, шедшего к Парижу, в начале марта, направившись в сторону страны, которую покинул почти три года назад. Полный решимости получить то, что считал уже своим.
С первой же станции, едва пересек границы империи, Влодзимир отправил письмо в Милорадово, надеясь, если не на дающий надежду ответ от самой Анны, то хотя бы не жесткий отказ, который мог быть послан от ее опекунов. Но в родных землях, куда он прибыл спустя время, его не ждало ни единого послания со стороны Москвы. Как и после, спустя несколько писем, в которых он написал, что если не получит отказа, то когда дороги станут пригодными для путешествия, когда сойдет весенняя распутица, приедет в Милорадово, чтобы просить руки Анны.
Влодзимир тогда считал дни, тянущиеся столь медленно, что для него они стали схожи с месяцами. Он выезжал в окрестные леса на верховые прогулки или ездил в соседние фольварки с визитами, пытаясь унять странную тревогу, поселившуюся вместе с томительным ожиданием в его душе. Откровенно скучал среди болотистых земель, тоскуя по прежним полным приключений дням, не зная чем себя занять. Сельские работы, за которыми Влодзимир стал наблюдать по просьбе отца, тяготили его. Замок, требующий всем своим видом работ, нагонял тоску и злость за содеянное французами.
Влодзимир взялся за составление планов по восстановлению и даже сам лично контролировал ход работ по началу, но вскоре и это ему наскучило, а дороговизна материалов, которые расходовали с неимоверной быстротой, по его мнению, выводила из себя. Быть может, то, что произошло после, случилось по вине той злости, которая копилась в нем день ото дня. То пренебрежение манерами и его явное неприятие окружающих, таких слепых, по его мнению, в своем преклонении перед тем, кто не заслуживал вовсе простирать руку над местными землями. И то откровение, которое случилось между отцом и сыном, так больно ранившее отчего-то Влодзимира частичкой правоты с тех словах, которую он вынужден был признать.
687
Иллюзия, видимость (фр.)
688
Так называли французы битву при Ватерлоо