Страница 207 из 249
— C'est dommage [654], - проговорила Анна, и один из ее поклонников, штаб-ротмистр в гусарском ментике Лейб-гвардии, склонился к ней поближе под недовольным взглядом Веры Александровны, чтобы лучше слышать этот дивный голос через музыку вальса и шум голосов. А, кроме того, он был контужен в битве подле Лютцена, и был глуховат на одно ухо немного, как оправдывал он свою вольность.
— C'est dommage… Столько мужей были вынуждены оставить армию и гвардию помимо воли из-за нездоровья, — Анна оглядела зал, словно отмечая каждого, кто носил с тех незапамятных времен войны с французом отметину — пусть даже не видимую стороннему взгляду. Даже у Павла Родионовича был шрам небольшой на кисти от ранения картечью, которое тот получил, отбивая свой обоз от неожиданного нападения неприятеля, зашедшего с тыла в арьергард русской армии.
— Увы-увы, — штаб-ротмистр погладил ус, как обычно бывало при волнении. — Война-с… Дело такое. Тут даже Богу свечу бы поставить, что отделался не жизнию своей, а только здравием. Пусть даже тяжелым ранением… В это верится с трудом ныне, когда мир, но это так.
И Анна помимо воли вдруг вспомнила страдания брата, вернувшегося с поля близ Бородино калекой. Так-то оно так, но вот объяснишь ли это человеку, лишенному ноги или руки, что он должен быть благодарен за сохранение своей жизни?
— Вам довелось делить тяготы войны с господином Олениным? — спросила она. — Я знаю, что он был ранен при сражении близ Бородино, как и вы.
— Увы! Мне не посчастливилось разделить доблесть нашей славной армии и гвардии при сей битве. Мой эскадрон по жребию попал в запасные под командованием славного Петра Христиановича [655], спасителя Петербурга, как вы, должно быть, наслышаны. Только в 1813 году мне посчастливилось попасть в действующую армию и пройти до самого Парижа под рукой Его Императорского Величества. Там и с полковником знакомство близкое свели. Война, она многих сближает, не делая различия в чинах и положении, — аккуратно заметил штаб-ротмистр, перефразируя то, что пришло на ум. Барышне ведь не скажешь о тяготах походных, о ранениях, о тех гулянках, которые позволяли себе в коротких перерывах.
— А вы ведаете, в полках говорили, что наш знакомец — заговорен от пули и от сабли? — попытался привлечь к себе внимание Анны гусар, заметив, что вальс подходит к концу, и сейчас один из его соперников уведет девушку на середину залы на очередной танец. Он помнил, что все девицы падки до мистических историй, особенно если в них имеется романтическая подоплека. А тут аккурат такова история!
— Неужто? — Анна чуть развернулась к нему, и штаб-ротмистр отметил, что снова не ошибся, выбирая тему для беседы с барышней.
— У полковника талисман особый имелся при себе всегда. Перстень заговоренный. On dit [656], на руку его влюбленная цыганка надела тот перстенек, которую тот уберег от беды. Другие же толковали, что сей дар благородной дамы, а не цыганки. Но перстень тот и верно береженый, потому как и пуля, и сабля обошли стороной полковника при всех сражениях, в которые бросала его судьба. По крайней мере, уберегла по тяжести ранения. А те сражения, скажу я вам, весьма и весьма…, - он многозначительно умолк и вдруг с удивлением отметил странную бледность, залившую лицо его собеседницы. Только он желал осведомиться, что с ней, не голова ли кругом от духоты зала, как она сама заговорила:
— Не может быть того. Что же тогда от увечья полковника не уберег сей дар? Того, что вынудил его оставить гвардию, вернуться в Россию ранее срока.
— Я же говорю — при сражениях. А то увечье… Тут еще одна история, Анна Михайловна, презанятная, — вальс был окончен, и кавалеры под руку вели своих партнерш на места, чтобы после короткого перерыва, пока отдыхали музыканты, снова вывести в круг иных, согласно записям в книжках, висевших на тонких кистях рук, обтянутых шелком перчаток. Потому гусар торопился увлечь Анну, завладеть полностью ее вниманием, чтобы остальные поклонники ее прелести, вернувшиеся в их небольшой кружок, не отняли возможность вести беседу с ней.
— Весьма презанятная, — повторил он, и даже Вера Александровна невольно стала прислушиваться к его голосу, как заметил довольный штаб-ротмистр. — Ранение полковника было получено не на поле боя, но все же в сражении. За честное имя русской армии и гвардии, за ее офицеров. Хотя полагают, что и без дамы не обошлось. Во всем противостоянии двух мужей cherchez la femme, как говорится.
— Дуэль? — спросила Анна, пытаясь свести все услышанное воедино, унять хаос мыслей, который ныне терзал ее голову, добавляя тревог в и без того истерзанную душу. — В Париже?
— В оном, — кивнул штаб-ротмистр. Теперь его уже слушала не только Анна и Вера Александровна. Ныне число слушателей его истории приумножилось за счет вернувшихся с паркета офицеров, Катиш и Павлишина, у которого был записан следующий танец в книжке Анны. И штаб-ротмистр уже жалел, что начал эту историю — одно дело шептать о ней барышне, другое — рассказывать нескольким персонам. Потому и поспешил перевести разговор в иное русло. — Правда, подробностей сего действа я не знаю. Был ранен на Реймсе в марте 1814 года, а посему в Париж прибыл уже только по осени. О, дивный город! Сущая приятность побывать там пусть и по такому случаю. Ведаете ли вы, барышня, как опасались нас парижане? Они-то полагали, что мы отместку разорим их город, до основания разрушим за содеянное с Москвой. Да таков ли русский, чтоб его равнять с теми французскими варварами?
И беседа в дальнейшем потекла в воспоминаниях о разорении Москвы и Смоленской земли, к которой подключились многие, стоявшие или сидевшие в креслах поблизости. Ведь каждому из присутствующих в зале было, что сказать на сей счет. Лишь Анна почти не слушала эти толков, погруженная в свои мысли. Разве ж был у Андрея перстень на пальце? Нет, иначе бы она непременно бы заметила его ранее. Ах нет! Он столь часто был в перчатках… И на прогулках по Милорадово, и тогда, в карете, когда возвращались с Гжатска.
А коли действительно был, чей этот перстень? Ведь то самое кольцо, которое Анна когда-то вручила ему, ныне покоилось на дней колодца на заднем дворе усадьбы. Да и мало оно было для широких пальцев мужских, такое не надеть!
Она настолько была увлечена мыслями об этом перстне, которые не давали покоя, пока танцевали мазурку пары, скользя по паркету залы, что даже когда встала подле клавикордов в соседнем с залой салоне, пыталась найти взглядом пресловутое кольцо на его руке. Совсем забыв, что он в перчатках ныне, согласно случаю. И растерялась, когда подняв взгляд от ладони Андрея, лежащей на спинке кресла, в котором сидела Софи, вдруг встретилась с его взором… Впервые за весь долгий вечер.
— Анна Михайловна, — тихо шепнул Павел Родионович, аккомпанирующий ей за клавикордами, и она вздрогнула от этого резкого шепота. И растерялась, не узнавая музыку, не понимая, когда ей надобно вступить, совсем забыла, что в последний день переменила арию для исполнения. Оглянулась тут же на Павлишина и тот губами ей прошептал: «Sposa» [657], подавая знак для начала пения кивком головы.
Sposa. Любимая ария из итальянской оперы ее деда и, как говорил Михаил Львович, матери Анны, которую еще при покойном графом Туманине ставили на сцене домашнего театра. Граф привез из Венеции не только ноты и либретто на итальянском языке, но и исполнительницу этой арии, прельстившись ее красой и голосом. Поговаривали, она жила в том самом флигеле, который ныне занимала Анна…
Именно эту арию она выбрала для исполнения, зная от Софи, что Андрей говорит без особого труда на итальянском языке, который не был столь широко распространен в их среде, как французский. Только для него Анна пела ныне, казалось, выпуская слова, летящие под расписной потолок салона, из самой души, наполняла особым смыслом каждое из них. И боялась на него взглянуть, понимая, что не сдержит слез, что уже намечались в ней…
654
Как жаль (фр.)
655
П. Х. Витгенштейн, генерал-фельдмаршал, светлейший князь. В 1812 году командовал отдельным корпусом, закрывая Петербург от французской армии. За победу под Клястицами, где было остановлено наступление неприятеля на столицу, был провозглашен «Спасителем Петербурга» и награжден Георгием 2-й степени
656
Говорят (фр.)
657
Супруга (ит.)