Страница 127 из 249
Следующим же утром, несмотря на все возражения Петра, из Милорадово выехал гонец с твердым наказом разыскать в арьергардных войсках, что были нынче в могилевских землях, господина Павлишина и передать ему послание. Разумеется, автором этого письма значился Петр, но писано оно было именно ею. Всю ночь Анна сидела над этим посланием, размышляя, как изложить свою просьбу. В конце концов, рука вывела только несколько строк. Всего несколько строк, от которых зависела ее судьба.
Последующие дни, что прошли в ожидании ответа из армии, Анна и Петр сторонились друг друга, будто незнакомцы, вынужденные волею случая жить под одной крышей, несмотря на попытки Полин сгладить то напряжение, что установилось меж ними. Отстранилась от всех снова, лелея свое деланное равнодушие, потакая льду, что сковал сердце. Но это днем. Ночами же лежала без сна, перечитывая письма, вспоминая каждый миг из тех коротких дней, что довелось провести подле Андрея. Это ложь, говорила себе. Это никак не может быть правдой.
Откуда женщины в армии? Что за compagne? Что это означает? Рыжеволосая фурия, всплывали в голове строки из письма того, и память услужливо подсказывала, как сверкали яркими бликами волосы Марии в свете свечей, когда она склоняла свою головку ближе к Андрею, что-то шепча тому на ухо. Мыслимо ли, одергивала себя тут же. А потом вспоминала, как та ставила свечи после службы подле свечей Анны у образа Андрея Первозванного. И как яростно шептала когда-то, застав Анну одну на прогулке возле дома:
— Если вы любите его, то оставите его… Оставьте его! Оставьте! Подумайте о его будущем, о его чести! Оставьте его…
И как выкрикнула в ответ на холодное Анны: «Что вам за дело до того?»:
— Я люблю его, слышите? Люблю, как только женщина может любить мужчину. Я отдам все ради его благополучия, ради него самого. Как смиренно приняла его выбор, когда он назвал вас своей нареченной. Вот какой должна быть любовь! Способна ли ваша любовь на жертвы? Или вы и далее готовы мучить его, как мучили до сих пор? Разве он заслуживает того?
Анна тогда кусала уголок наволочки, сдерживая слова злости, которые услужливо подсказывал разум. Нехорошие слова, совсем негодные для барышни. Мыслимо ли, что именно о Марии шла речь в письме? И отчего не она писала в Милорадово от имени графини, как ее компаньонка? Вестимо, ее наконец-то забрал к себе супруг. Да-да, именно так!
А потом вернулся посланный к Павлишину стремянной и привез с собой пакет. В том было письмо для матери, которое тот просил передать в соседнее имение, почта от сослуживцев для Петра и записка для Анны. И ее собственное письмо, которое она узнала тотчас, как принесли поднос с бумагами в салон, где она читала мадам Элизе и Полин новый выпуск журнала «Сын Отечества».
«Простите меня, что я не выполнил вашу просьбу, — извинялся Павлишин в записке. — Но вы сами обязали меня не делать того. Я не нашел в себе сил передать ваше послание господину полковнику. Вы сами уже ведаете по какой причине. Простите меня. Я бы отдал все, лишь бы написать к вам иное».
— Я хочу выехать, — коротко сказала Ивану Фомичу Анна, бросая записку в огонь голландской печи. Письмо же спрятала за корсаж, едва не запутав при том шнурок, на котором висело кольцо. — Оседлайте мне тотчас же!
— A
Но Анна даже слышала ее, прошла в переднюю, где Глаша помогла ей надеть спенсер из тонкой шерсти, подбитый для тепла мехом зайца, едва успела застегнуть тот, настолько спешила Анна выйти из дома. В лицо ударил мороз, но огня, полыхавшего в ее душе, не сумел даже на немного охладить. Она вскочила резко в седло, почти не опираясь на поданные руки лакеев, стегнула хлыстом коня, пуская его рысью, а после в галоп, не опасаясь даже, что тот может поскользнуться на разъезженной аллее.
— Возьмите огня! — только крикнула одному из стремянных, что ехали в сопровождении, и один из них вернулся в усадьбу за лампой, полагая, что барышня собралась к соседям. Но выехав на дорогу, повернули в сторону разоренного Святогорского, что заставило стремянных переглянуться. Куда же собралась барышня? Далее ведь с десяток верст до имения Павлишиных.
Удивление их возросло, когда Анна повернула коня на нетронутое снежное полотно на лугу, направилась к одинокой сараюшке, что казалась ныне совсем крохотной среди занесенного снегом пространства. У сарая и остановились. Прежде чем стремянной успел спешиться и помочь Анне, она сама соскользнула по боку коня, провалилась в снег по щиколотку, но даже от холода не поежилась, что неприятно скользнул под подол платья.
— Огня! — и в протянутую руку подали лампу, которую с трудом удержала, даже дрогнул локоть. Но удержала все же, а после приподняла другой рукой юбки, чтобы удобнее было идти по снегу, ступила в темноту сарая, скользнув через щель полуоткрытой двери.
Он так часто снился ей, этот сарай. Запах сена она ощущала будто наяву, шершавость сухих трав, так больно порой колющих ее тонкую кожу. И помнила, как целовал Андрей эти уколы нежно, удобнее устраивая ее на своей широкой груди, переворачивая из-под себя. До сих пор помнила эти легкие прикосновения губ к своей коже. Чувствовала тяжесть его тела. И его шепот слышала… «Моя Анни… моя милая…»
А потом размахнулась и бросила лампу в стену над охапкой уже пожухлого сена, где когда-то лежала в его объятиях. Тихо шикнуло масло, когда лампа опрокинулась на травы на земляном полу. Обрадовано скользнул по тем яркий огонек, все быстрее и быстрее захватывая новые территории под свою власть, лизнул масло растекшееся. А потом неожиданно вдруг вспыхнул ярче и горячее, прыгнув в лужицу масла, начав поглощать сено, продвигаясь к Анне, стоявшей в центре сарая.
— Барышня! Барышня! — в сарай протиснулись стремянные, почуяв запах гари, разглядев между щелями в стенах сарая яркий огонь. Один ухватил ее, вытащил наружу, другой попытался затоптать огонь, радостно треща захватывающий новые территории под свою власть. Через распахнутую дверь ворвался поток воздуха, от которого огонь только вошел в раж, стал набирать силу. И когда Анна стояла у сарая, удерживаемая за плечи, одним из стремянных, охватил уже не только сено на полу, но и часть задней и боковых стен, пробираясь к крыше.
Стремянные что-то кричали друг другу, решая, как следует поступить ныне: попытаться забросать снегом огонь или увозить барышню прочь да на подмогу звать кого. Анна же не слышала их, наблюдала с довольством в глазах, как лижет огонь стены из досок. Дотла! В пепелище! Как и ее жизнь ныне…
— Ненавижу! — прошептала, едва шевельнув губами. Она действительно была переполнена ослепляющей ненавистью в этот момент. На Андрея — за то, что посмел целовать и ласкать другую. На неизвестную ей рыжеволосую — за то, что принимала эти ласки и дарила ответные. На себя — за то, что сама сделала так, чтобы это произошло…
Стремянной сдавил ее плечи сильнее, чем должно, причиняя ей боль, и она резко развернулась, ударила его хлыстом наотмашь. А потом коротко сказала: «Домой!», с помощью слуг заняла место в седле и направила перепуганного огнем коня по лугу к дороге. А там уже остановились сани, из которых выглядывала испуганно мадам Павлишина, наблюдая, как пылает сарай посреди белого простора. Именно она и привезла потерявшую сознание Анну в Милорадово. Та ей нежданно чуть ли не в руки свалилась на дороге.
— Что это творится? Пожар никак, Анна Михайловна? — вглядывалась в огонь, пылающий вдалеке мадам Павлишина. — А я-то к вечерне еду. А тут этот огонь… и вы… пожар никак? Что горит-то, не ведаете?
— Прошлое, — проговорила тихо Анна, прежде чем пошатнулась. — Прошлое выгорает…
Всю последующую неделю Анна провела из-за своей болезни в стенах своих покоев под причитания тихие Пантелеевны и хлопоты мадам Элизы. Она с детства была слаба горлом, вот и ныне на место горячки, свалившей ее на дороге к Милорадово, пришла эта хворь. Пропал голос, стало больно глотать и даже говорить. Вот и погрузила себя Анна в полное молчание, изредка общаясь с мадам и Полин записками. Отца не навещала, боясь передать ему свою простуду, а Петра… Петра не принимала, а если приходил сам в покои навестить, без позволения заходил, не поворачивала к нему головы, продолжая свое занятие — либо читала, либо вышивала. Так и ныне — долго сидели в полном молчании, пока свеча, что зажгли и поставили для лучшего освещения работы барышне на подоконник, не прогорела наполовину.