Страница 113 из 249
Анна не могла не вздрогнуть при этом вопросе. Он знает! Знает уже… Но что? Что именно? О, как же она боялась этого момента ранее! Сколько ночей не спала, раздумывая, как посмотрит ему в глаза, зная о том, что случилось. Когда губы еще горели огнем, напоминая о том предательстве, что она совершила. Где найти слова, чтобы донести до него, отчего она поступила так, отчего переступила клятвы и пошла навстречу другому мужчине? Способно ли слабостью тела оправдаться перед ним? Или он все же осудит ее и… оставит? Возможно ли это?!
— Любому, что чтит заповеди Господни, в котором живо человеколюбие и милосердие, будет отрадно слышать, что кто-то избежал смерти, — осторожно ответила Анна, кладя портрет на столик. Глаз тут же заприметил письма, веером рассыпавшиеся по столу от ее неаккуратного движения, от которого упала гравюра. И она узнала свой собственный почерк на одном из них.
Значит, все кончено. Она даже пошатнулась, отступила от столика, едва не запутавшись в подоле. Все кончено! Только по этой причине привозят с собой письма, что она писала. Чтобы отдать, расставаясь, забирая взамен свои собственные послания и свое слово.
— Вы ведь ведаете уже все! — резко выкрикнула ему. Голова пошла кругом от волнения, а сердце сжалось больно, чтобы после заколотиться учащенно в груди, разгоняя кровь, путая мысли своим громким стуком. — К чему эти хождения вокруг да около? Ну же! Вы ведь знаете! Вам, должно быть, сказали уже!
— Я жду только одних слов о том! — так же резко ответил ей Андрей. — И эти слова — ваши!
— Мои? Вы ждете моих слов? Разве вы уже не вынесли суждения обо мне? Разве не готовы покарать за то предательство, что я совершила? — и она только вдохнула с едва слышным для уха всхлипом, когда заметила острую, ничем не прикрытую боль в его глазах. А потом снова на его лицо опустилась завеса отстраненности и холода. Снова вернулся прежний Андрей, который был непонятен ей.
Андрей в два шага вдруг рванулся к ней от камина, схватил за плечи, заставляя взглянуть в глаза, в побледневшее за эти минуты лицо. Анна взглянула на него снизу вверх, замирая от тех эмоций, что распирали грудь ныне, на части разрывая ее. Смесь жалости, нежелания разрушить то дивное тепло и нежность, что она помнила, что почувствовала всего миг назад, когда он обнимал ее. Те самые, от которых так сладко замирало сердце, чтобы после пуститься в бешеной пляске в груди. И ослепляющую ярость от того, что снова попала в ловушку собственных чувств, что доверилась и снова будет отвергнута. Как тогда…
«Ударь первой, чтобы не показать своей боли, своего страха», шептала прежняя Анна, так боявшаяся быть оставленной, тщеславная, потакающая своей гордыне. И тихо плакала другая, та, что знала силу этих рук, знала сладость этих губ. Та, что любила и готова была презреть гордость ради того, чтобы и далее быть с этим мужчиной. Молча плакала, ибо понимала, что нет иного расклада в этом пасьянсе. Не сложился он. Не легли карты так, как она желала.
— Прости меня, — прошептала вслух вторая Анна, вырвав несколько мгновений у той, что готова была искривить губы и шипеть, как змея, от злости. «Ударить словами, отвергнуть первой!». Анна подняла руку и коснулась пальцами его щеки, провела аккуратно по шраму, так отчетливо выделяющему ныне на фоне кожи лица. В последний раз почувствовать кончиками пальцев тепло и мягкость его кожи, коснуться его… в последний раз…
— Прости меня. Мне вернули кольцо именное… сказали, что ты мертв…Я знаю, это не оправдывает меня ни в коей мере. Но… О Боже, прости меня…
И Андрей отпустил ее из рук, не в силах смотреть в эти глаза, не желая показать той боли, ударившей в сердце, от которой стало так тяжело дышать. Он отошел к окну, стал наблюдать, как медленно стекают вниз по стеклу капли дождя, неслышно проливающегося на пару с редкими снежинками на подъезд усадебного дома, на липы, роняющие последние желтые листья на землю. Словно само небо выплакивало его слезы, которые он не смел показать, которые не мог позволить себе ныне.
Анна же осталась стоять на месте, прикрыв глаза, пытаясь справиться с истерикой, поднимающейся откуда-то из груди. Все напряжение последних дней вдруг стало искать выхода, словно не в силах более копиться в ее душе, терзать ее ночами. Поднялась гордо голова, расправилась спина. Пальцы сжались в маленькие кулачки. Я — Аннет Шепелева. Я — A
— Вам нет нужды тревожиться о том, как сия история коснется вас и вашего имени, — холодно и резко, но твердо сказала в напряженную спину, обтянутую сукном светлого мундира. — Я не желаю более, чтобы нас с вами связывали обязательства. Мы не были обручены кольцами под сводами храма, не давали друг другу клятв у аналоя. Господь не дал свершиться той ошибке, уберег вас и меня от нее. Разъединил, невзирая на все усилия…
Андрей даже не повернулся к ней, и Анна разозлилась еще больше, уже буквально задыхалась от злых слов, которые так и срывались с губ, слез, что встали комком в горле.
— Вы свободны от своих обязательств передо мной, Андрей Павлович. Я желаю вам самого лучшего, что Господь только может ниспослать человеку. Более мне сказать вам нечего! Adieu!
Чувствуя, как рвется из горла плач, как уступает ее хладнокровие истерике, мешающей дышать свободно, Анна хотела уйти прочь из диванной, оставляя за этими дверями все свои мечты и надежды, свое разбитое сердце. Но Андрей не дал ей этого сделать — перехватил за руку, когда она быстро пробегала мимо него, резко развернул к себе.
— Pourquoi faire? [429] — тихо шепнул он, не глядя на нее сперва, только после этого тихого шепота, взглянувшего в ее спокойное лицо. И Анна, услышав эти слова, вернулась невольно в тот летний день, когда так встрепенулась душа при известии о его приезде в Милорадово, когда от радости так билось сердце. Кто знал, что пройдет несколько месяцев, и от того времени останутся лишь воспоминания? Скривила губы в попытке удержать слезы, так и норовившие пролиться из глаз, и это движение тут же напомнило Андрею о той усмешке злой и презрительной, которую он так не любил в ней.
— Вы забываете одну единственную вещь, Анна Михайловна, — сказал Андрей тихо, выпуская ее локоть из своих пальцев. — Ни вы, ни я не вправе разорвать обязательства, связывающие нас. Ибо есть нечто, что соединило нас покрепче оглашения. Та самая ночь… вы понимаете, о чем я веду речь.
И верно, как Анна могла забыть? Такой человек, как Андрей, даже по собственному желанию не пойдет наперекор своему слову, своей чести, не запятнает ее таким поступком — сперва лишить невинности, а после оставить. Хотя… разве не об обратном говорил ей некогда Петр? Ныне же она ясно видела, насколько беспочвенны оказались те слухи, и насколько правдивы уверения графини, говорившей еще вчера Анне, что ей нет нужды тревожиться о своей судьбе, что бы ни произошло в ту страшную ночь, когда пряталась в сарае на лугу. Чем вызвала в той только злость от подобных разговоров.
— Неужто вы не поняли? — взъярилась она при этом воспоминании, отходя от Андрея подальше, отводя глаза от пытливого взгляда. Словно прячась от него. — Я не желаю! Я решила!
— Я уже сказал вам, что, невзирая на желания или нежелания, обязательства не могут быть разорваны. Вы — моя невеста, — как ударил этими словами, зло, наотмашь, отчеканив те, выделив каждое из них. — Вы — моя невеста. И только смерть сможет сие исправить! Хотя, быть может, вам в этом повезет, Анна Михайловна, ведь война еще не окончена. Кто ведает, исполнит ли Господь ваше желание? — они долго смотрели друг другу в глаза, скрещивая взгляды в немом поединке, а после Андрей произнес именно те слова, что вдруг выбили ее из столь тщательно удерживаемого спокойствия. — За этим позвольте мне откланяться, сударыня. Je vous laisse [430].
429
Отчего? (фр.)
430
Тут: я прощаюсь с вами (фр.). Иначе — я оставляю вас, какк услышала Анна