Страница 243 из 370
Вспоминаю это не во осуждение, но как завет молодежи о том, насколько мало еще сравнительно недавно знали родную старину: значит, какие блестящие вскрытия предстоят каждому наблюдательному искателю!
Сколько истинных кладов заложено на Руси! Сколько замечательных путников прошло по нашим равнинам и какое великое будущее суждено! Пусть молодежь соединится всей силой тела и духа и для великолепных истинных достижений!
Государев Иконный Терем
На Москве в государевом иконном Тереме творится прехитрое и прекрасное дело. Творится в Тереме живописное дело не зря, как-нибудь, а по уставу, по крепкому указу, ведомому Царю и Патриарху. Работаются в тереме планы городов, листы печатные, исполняются нужды денежного двора, расписываются болванцы, трубы, печи, составляют расчеты, но главное — честное иконописное дело; ведется оно по разному старинному чину. Всякие иконные обычаи повелись издавна, со времен Царя Ивана Васильевича, со Стоглавого Собора и много древнее, еще с уставов Афонских.
По заведенному порядку создается икона. Первую и главную основу ее положит знаменщик и наметит на липовой или на дубовой доске рисунок. По нему лицевщик напишет лик, а долицевщик — доличное все остальное: ризы и прочее одеяние. Завершит работу мастер травного дела и припишет он вокруг Святых Угодников небо, пещеры, горы, деревья, в проскребу наведет он золотые звезды на небо или лучи. Златописцы добрым сусальным золотом обведут венчики и поле иконы. Меньшие мастера: левкащики и терщики готовят левкас, иначе говоря, гипс на клею для покрытия иконной холстины, мочат клей, трут краски и опять же делают это со многими тайнами, а тайные те наказы старых людей свято хранятся в роде и только сыну расскажет старик, как по-своему сделать левкас или творить золото, не то даст и грамоту о том деле, но грамота писана какой-нибудь мудреной тарабарщиной. Подначальные люди готовят доски иконные, выглаживают их хвощом; не мало всякого дела в иконном тереме и меньшему мастеру терщику, не мало дьяку и окольничему, правящему теремное приказное дело.
Шибко идет работа в тереме. А идет шибко работа за то, что Великий Царь всея Руси Алексей Михайлович подарил иконников Окружной Грамотой, сам бывал в тереме и часто жалует тщательных мастеров своей царской брагой да романеей, платьем знатным и всякой прочей милостью. Но не только за царскую ласку идет живописное дело с прилежным старанием, а и потому, что дело это свято, угодно оно Богу, прияло честь от самого Христа Господа «аще изволих лицо свое на убрусе Авгарю царю без писания начертати», почитается оно и от святых Апостолов и работают живописное дело люди всегда по любви, не по наказу и принуждению.
Вы верите, что это так и должно было быть, что сделалось это не случайно, и кажется вам, что и вы не случайно зашли в этот Дом Божий, и что эта красота еще много раз будет нужна вам в вашей будущей жизни.
Писались эти прекрасные лики не как-нибудь зря, а так, чтобы «предстоящим мнети бы на небеси стояти пред лицы самых первообразных». Главное в том, что работа делалась «лепо, честно, с достойным украшением, приличным разбором художества».
Писали Иверскую икону; обливали доску Святой Водой; с великим дерзновением служили Божественную Литургию, мешали св. Воду и св. Мощи с красками; живописец только по субботам и воскресеньям получал пищу; велик экстаз создания древней иконы и счастье, когда выпадал он на долю природного художника, понявшего красоту векового образа.
Утром на восходе красного солнышка, от Китай-города, из Иконной улицы, где живет много иконников, гурьбами, дружно идут на работу мастера, крестятся на маковки храмов Кремлевских и берутся за дело. Надевают замазанные в красках да в клею передники, лоб обвяжут ременным либо пеньковым венчиком, чтобы не лезли в глаза масляные пряди волос, и творят на ногтях или на доске краски. Кто работает молча, насупясь; кто уныло тянет стихиры, подходящие под смысл изображения; иной же за работой гуторит, перекидывается ласковым либо спорным словом с товарищем, но письмо оттерпит, ибо знает свое дело рука; если же приходится сделать тонкую черту или ографить рисунок прилежно, то не только спор замолкает, а и голова помогает локтю и плечу вести линию, сам язык старательствует по губам в том же направлении.
Не божественные только разговоры, а и мирские речи ведут иконники и шутки шутят, но шутки хорошие, без скверного слова, без хулы на имя Господне и честное художество.
Собрались в терем разные мастера, и жалованные, и кормовые, и городовые всех трех статей; на статьи делятся по своему художеству — иконники первой статьи получают по гривне, мастера второй статьи по 2 алтына по 5 денег, а третьестепенные иконописцы по 2 алтына по 2 деньги. Кроме денег, иконникам идет и вино дворянское, и брага, и мед цеженый, а с кормового да с хлебенного двора яства и пироги.
Некоторые именитые изографы: Симон Ушаков, Богдан Салтанов и другие прошли не в терем, а в приказную, избу Оружейной палаты — там они будут свидетельствовать писание новоприбывшего из Вологды молодого иконника и скажут про него изографы: навычен ли он писать иконное изображение добрым, самым лучшим письмом, а коли не навычен, то дьяк объявит неудалому мастеру, что по указу Великого Государя он с Москвы отпущен и впредь его к иконным делам высылать не велено, а жить ему на Вологде по-прежнему.
Промеж работы ведутся разговоры про новую Окружную Грамоту. Сгорбленный лысый старик-изограф с картофельным носом, важно подняв палец, самодовольно оглядывает мастеров и твердит место грамоты, — видно, крепко оно ему полюбилось: «…Тако в нашей царской православной державе икон святых писателей тщаливии и честнии, яко истинные церковницы церковного благолепия художницы да почтутся, всем прочим председание художникам, да воспримут, и кисть различноцветно употреблена тростию или пером писателем да предравенствуют». Не всякого человека почтит Великий Государь таково ласковым словом.
— Да так и во вся време было. Еще Стоглав велит почитать живописателей «паче простых человек».
— А что такое паче? Коли перед простым человеком шапку ломаешь, то перед иконником надо две ломать?
— И что есть простой человек? Я скажу, что сам боярин при живописателе человек простой, ибо ему Бог не открыл хитрости живописной.
— Коли не твоего ума дело — не суесловь: всякому ведомо, что есть почитание иконописцев, честных мастеров. Почитаются они и отцами духовными, и воеводами, и боярами, и всеми людьми, — вступился старик, — и похваляется, что сам антиохийский Патриарх Макарий челом бил Государю на присылке икон, так вот каково русское иконописание! А того не вспомнил старый, что тому Патриарху иначе и негде было удобнее докучиться об иконах.
Впрочем, это рукоделие московских изографов — не в укор сказано.
Говорят и дивуются мастера, как выходец шаховой земли, изограф Богдан Салтанов поверстан по московскому дворянскому списку; такому делу, чтобы иконник верстался в дворяне, — еще не бывало примера. О Салтанове голоса разделились: одни подумали, что пожалован он за доброе художество, а другие подумали, что за принятие православной веры. От шахового выходца Салтанова заговорили и о прочих всяких иноземцах; вспомнили, как непочтительно отнеслись некоторые к благословению Патриарха и как за то Патриарх разгневался и приказал им по одежде быть отличными от русских людей. Один не прочь и за иноземцев, а другие на них, — зачем-де часто Великий Государь жалует заморских мастеров лучше, чем своих, а по художеству свои часом не хуже взбодрят. Вон поди, Лопуцкого мастера хвалили, нахвалили, а он до того доучил, что сами ученики его челобитье подали, как мастер их живописному мастерству не учил; и была то не выдумка, а правда, после чего поотнимали у него учеников и отдали Даниле Вухтерсу.
Особенно нападает на заморских мастеров длинный иконник, с ременным венчиком; на его речи выходит, что нечего иноземцам потворствовать, коли самим жалования не хватает, и указывает он на Ивашка Соловья, иконника Оружейной палаты, оставленного за скорбь и старость, и как скитался он сам четверт с женишкой и с робятишки между двор, где день, где ночь, и наги и босы, о чем и челобитье писал Соловей Государю и просился хоть в монастырь поступить.