Страница 2 из 17
— А разве после того, как муж пропадет без вести, ты в розыск подавать не будешь?! Все равно придется писать заявление о его пропаже. Так что встречи с горячо любимой милицией тебе не избежать.
Он смотрел на меня в упор. Интересно, что он думает обо мне? В принципе мне наплевать на это. Я — его заработок, а фирма по оказанию жизненно важных услуг населению всегда должна быть рада своим клиентам!
— Ничего я подавать не буду. — Я почувствовала на лбу испарину. — Если кто спросит, скажу поссорились. Собрал вещи и ушел жить к одной из своих баб. И знать о нем ничего не желаю. Даже если и сдох! — Последние слова я уже почти кричала. — Только вот если у тебя там что-то не срастется и муженек мой случайно останется жив, он меня собственными руками задушит или засадит за решетку на всю оставшуюся жизнь. Первый блин не должен быть комом, иначе он поймет, что за ним охотятся, и примет все меры предосторожности. Тогда добраться до него будет невозможно. И еще одно условие. Я хочу наблюдать за всем со стороны. Хочу видеть, как он умирает, а позже подойти и наступить ему на морду своей туфлей, чтобы убедиться, что он мертв. Я хочу сама, своими глазами увидеть его смерть! Я должна знать, что он никогда больше не позвонит в дверь нашей квартиры, не встретит на улице, чтобы отомстить. Только после этого ты получишь оставшуюся часть денег.
— Да ты страшная женщина! — Славик протянул мне сигарету. — Чем же он тебе так насолил? — Не дождавшись ответа, добавил: — Тогда все проще. Ты сама облегчила нам работу. Нас будет трое. Мочить будем у тебя дома. Ночью, когда он уснет, ты откроешь нам дверь в квартиру. Запустишь нас в спальню. Пистолет с глушителем. Никто ничего не услышит. Тело бросим в мешок и отнесем в багажник машины. Остальное — наша забота. Где ты живешь?
— На Кутузовском.
— Консьержка, домофон есть?
— Консьержки сейчас нет, а домофон имеется. Подъезд тихий. Часа в три ночи уже никто не ходит. Собак начинают выгуливать утром, часов в шесть. Поэтому лучше всего выносить тело часа в четыре ночи. Жильцы как раз все спят. Утренний сон — самый крепкий. Дом находится рядом с Поклонной горой, окна выходят на площадь.
— О, да у тебя дом элитный. — Славик смотрел на меня в упор. — Встречаемся завтра в пять вечера. Моя машина будет на стоянке напротив твоего дома. Черная «девятка». Госномер Е239УН. Подойдешь, сядешь в машину, покажешь подъезд и окна. Да, сделай мне экземпляр ключей от своей квартиры. И еще, с психикой у тебя все в порядке? Выдержишь?!
— Не беспокойся.
— И последний вопрос. Как мама назвала этого несчастного? — Славик мило улыбнулся.
— Юра. — К моим глазам подступили слезы. — Славик, подожди, а ты сам будешь в этом участвовать?
— Не знаю. Не могу обещать.
— Как это не знаешь?! — вскипела я. — Я, если так можно выразиться, тебе душу открыла, подельником сделала, рассказала, как лучше к цели прийти, а ты мне мозги крутишь? Нет, так дело не пойдет. Это что ж у вас за фирма такая?! Ты, значит, как приемщик заказов! Заказ принял, а затем приезжают исполнители и — за работу! Так вот знай, я с незнакомыми никаких дел иметь не буду. Мы с тобой повязаны. Если завтра тебя в машине не будет, я в нее не сяду. Подойду и скажу ребятам, что заказ неправильно оформлен и что приемщик уж больно плохо свою работу выполняет. Я женщина серьезная, шутить не умею. А ежели ты меня обманешь и ночью в квартиру без тебя придут, я на помощь позову. Весь подъезд разбужу. У нас в подъезде, знаешь, сколько крутых живет, твоим ребятам быстро руки скрутят и по этапу отправят. Скажу, грабители в дом забрались. А теперь смотри сам, стоит тебе в этом участвовать или нет.
Славик от души рассмеялся:
— Красивая ты баба, Янка, только вот красота твоя какая-то холодная, не женская вовсе. Да и глаза, как у дьяволицы. Я в детстве репродукцию одной картины видел. Маленький был и боялся очень. Мог часами на нее смотреть, а руки от страха тряслись — прямо мистика какая-то. Картина та жутко меня притягивала, а называлась «Женщина с глазами Сатаны». Когда я на тебя посмотрел, долго вспоминал, где же мог тебя видеть? А потом вспомнил. Ты ведь точная копия той дьяволицы, как будто с тебя рисовали. Странно, картина в пятнадцатом веке написана. Я эту картину по гроб жизни не забуду. Она моей бабушке по наследству досталась. Бабуля ее у изголовья повесила, а через неделю ее нашли в кровати с перерезанными венами. Ну зачем, спрашивается, она их перерезала? Жила себе тихая такая, славная бабуля, пенсионерка. Утром за молоком ходила, днем с соседками на лавочке сидела — и чего ей было вены-то резать? Когда я ее мертвой увидел — голову поднял, а там эта дьяволица висит — сразу все понял. Мать потом эту репродукцию своей сестре отдала. Сестра через пару недель от инсульта скончалась. В крови обнаружили переизбыток адреналина. Короче, от страха окочурилась, понимаешь?! Отец тогда эту картину сжег, а после этого сразу спился. Крепкий мужик был, понимаешь, даже на праздники минералку в бокале поднимал, а здесь за считаные дни спился. Умер от цирроза печени. Больше я про эту картину никогда не вспоминал, а тебя увидел — все в памяти пронеслось, как будто недавно было.
— Ты давай чушь не неси! При твоей профессии суеверным быть нельзя. Ты что, на меня свою бабулю повесить хочешь?! Да она мне сто лет не нужна. И сестра твоей матери не моих рук дело. Да и отцу твоему не я стакан наливала… Это мое первое убийство и, я надеюсь, последнее.
— Да нет, это я так, образно сказал. — Славик направился к выходу. — Ладно, до завтра!
Дверь с шумом закрылась.
Ну и наплел, придурок! Я закинула ноги на стол, закурила и разревелась. Мне вдруг стало жалко себя. Что же я делаю? Захотелось заорать во весь голос. Ну почему он не может умереть своей смертью?! Сколько раз я провожала его из дома, смотрела в окно, как он садится в свою машину, и молила бога, чтобы она слетела с ближайшего обрыва. Вечером как ошалелая бежала смотреть «Дорожный патруль», чтобы услышать о смерти «дорогого и близкого» человека. Но, увы, он был, наверное, самым дисциплинированным водителем. Сколько раз я мечтала, чтобы моего драгоценного супруга, только что поставившего роскошный «шестисотый» «мерседес» в гараж и возвращающегося по темной дороге домой, огрел по никчемной голове какой-нибудь пьяный придурок в надежде снять с него дорогие часы «Ролекс» или вытащить пухлый бумажник. Но, увы, он и здесь никому не был нужен, даже в таком богатом прикиде. Нет, но ведь это же так несправедливо! Идет, к примеру, обычный работяга, а его хлобысть бутылкой по голове. Шарят по карманам, шарят, а там — как у крота в норе, а работягу-то уже не вернешь. Семья без кормильца осталась. Горе у людей. А мой ходит весь при полном параде, как елка новогодняя. Костюм от Армани, галстук от Версаче, часы за штуку баксов — и на фиг никому не нужен. Ну где же справедливость, люди добрые?! Вот уже два месяца, как я каждую субботу посещаю церковь и ставлю свечки за упокой его убогой души. Знаю, что беру на себя большой грех, но, к моему глубокому сожалению, бог не хочет забирать этого разряженного попугая на небо. Он, наверное, доверил эту великую миссию мне.
— Ну что, подруга, нос повесила? — прервала мои размышления Любка.
— А, это ты, — вяло взглянула я на нее. Ноги мои по-прежнему были закинуты на стол, во рту торчала сигарета. — Что, Любаша, веники закончились? — ухмыльнулась я.
— Да будет тебе, какие, к черту, веники! Просто человек хотел поговорить с тобой с глазу на глаз. При чем тут веники?! — Любка плюхнулась в кресло.
— А где ты нашла этого человека?
— Где, где?! Это знакомый моего Бориса. Он головой поручился.
— Господи, кому нужна пустая голова твоего Бориса? В ней же мозгов нет. Он их пропил и кокаином нафаршировал. Тоже мне, нашла авторитет! Да если бы я знала, что ты все через Бориса затеваешь, я бы с этим придурком даже разговаривать не стала. И, между прочим, он пятнашку баксов заломил. Друг ситцевый! У меня ведь только десятка имеется, а пятерку придется с валютного счета в банке снять. У меня там скоро шаром покати будет. Этот придурок, мой муженек, мне уже давно подачу денежного кислорода перекрыл.