Однажды в Октябре

- И какие условия мира предлагали германцы? - заинтересованно спросил у меня Сталин.

- Речь шла о территории Польши и части Прибалтики, - ответил я, - Взамен немцы предлагали России приращение ее территорий за счет... своей союзницы, Австро-Венгрии...

Сталин рассмеялся, - конечно, чужое отдавать не жалко... - потом он стал серьезным, - в общем, условия мира не такие уж тяжелые. Об этом стоит подумать. К тому же в ходе переговоров возможен торг - не так ли, товарищ Тамбовцев?

- Все зависит от обстановки на момент переговоров. - ответил я, - Если дела на фронте у немцев будут идти не очень хорошо, то можно добиться и более существенных уступок.

Сталин опять замолчал, о чем-то задумавшись. Потом он потер руками воспаленные от бессонницы глаза, и спросил, - Товарищи, как вы насчет того, чтобы сообразить выпить чаю?

- Мы совершенно не против, - ответил я за себя и Бесоева, - Честно говоря, эта ночь выдалась для нас очень бурной, и мы тоже ни минуты не спали.

Сталин взял чайник и пошел куда-то вглубь типографии. Мы с Бесоевым переглянулись. Похоже, что Коба отправился не только за кипятком. Я знал, что практически весь центр Петрограда был телефонизирован. Интересно, кому сейчас звонит Иосиф Виссарионович? Понятно, что не Ленину в Выборг. Дзержинский сейчас в Москве. Интересно, все же, кому?

Сталин вернулся минут через десять и уже не выглядел таким озабоченным. Поставив на стол большой медный чайник, он открыл в тумбочку в поисках заварки. В жестяной банке было пусто. Для верности Виссарионович поковырялся в ней пальцем, а потом развел руками, - Прошу прощения, товарищи, чаю не осталось. Весь кончился. Можно, конечно, выпить просто кипятка. У меня есть немного сахарина.

Я приоткрыл свой сундучок, и достал оттуда свой походный набор - пластиковую коробку, в которой лежали с десяток чайных пакетиков и столько же кусочков сахара. Выложив все на стол, я повернулся к Сталину, и увидел его изумленные глаза.

- Это заварка, - сказал я, показывая Сталину пакетик с желтеньким ярлычком, - надо положить его в стакан и залить кипятком. Хвостик с бумажкой оставляем снаружи. А это натуральный сахар - кладите его себе по вкусу. Для меня вполне достаточно двух кусочков.

Сталин с удивлением покрутил в руках пакетик, потом, глядя на нас, заварил чай и добавил в стакан сахар, - Как все удивительно и просто, - пробормотал он себе под нос, - никогда в жизни не видел ничего подобного.

Пока мы не спеша пили по первому стакану чая. Сталин с интересом нас разглядывал. Потом видимо сделав какие-то свои выводы, сказал,

- Товарищи, я уже почти час общаюсь с вами, но так и не смог понять, кто вы и откуда. Не могли бы вы раскрыть мне свое инкогнито?

- Иосиф Виссарионович, мы ведь уже представились вам, - ответил я, - поверьте, мы назвали вам свои настоящие имена и фамилии и род занятий. А вот ту информацию, которая вас так интересует, мы раскроем вам в самое ближайшее время. Сейчас наш рассказ может прозвучать для вас слишком невероятным. Потерпите немного. Иногда не надо спешить - вы ведь помните кавказскую пословицу: "Быстрая река до моря не добежит".

Сталин молча усмехнулся и пригладил усы. Он с удовольствием прихлебывал горячий чай, продолжая внимательно разглядывать нас. Коба явно чего-то ждал. Чего-то или кого-то? Интересно?!

Все выяснилось через несколько минут. Снова у меня в кармане запищала рация. Включив ее на прием, я услышал спокойный, немного замедленный, голос еще одного бойца из группы Бесоева - Максима Турдибекова: "Дед", я "Алтай". К дому подъехал тарантас с мотором, - в наушниках раздалось сдавленное хихиканье, - и колеса, как у велосипеда - со спицами. В авто два человека - водитель в коже, и пассажир в офицерской форме. Пассажир вышел из машины, и идет в редакцию. Нам его брать его, или как? Прием.

- Отставить... - ответил я, искоса посмотрев сначала на Бесоева, потом на Сталина, - Пусть идет, а вы еще усильте наблюдение. До связи.

- Ну, товарищ Сталин, и кого нам ждать? - спросил я, нашего гостеприимного хозяина, - С кем мы будем иметь честь познакомиться через несколько минут?

Ответить мне Сталин не успел. В помещение вошел высокий худощавый офицер лет пятидесяти, с небольшими усиками и в пенсне. Я его узнал, хотя качественных фотографий этого человека мне видеть не довелось. И немудрено - люди его профессии не любили, когда их фотографировали.

- Доброй ночи, Николай Михайлович, - вежливо поздоровался я с вошедшим, чем привел его в состояние легкого обалдения, - точнее, доброе утро. - глянув на часы, я добавил, - Наверное, скоро уже начнет светать?

Офицер, точнее, генерал - об этом говорили его золотые погоны с зигзагом и красная подкладка шинели, - удивленно посмотрел на меня и на Бесоева. Но, как человек воспитанный, генерал вежливо поздоровался с нами, и присел в углу на топчанчик.

- Ну, удивительно как он похож на полковника Бережного, - подумал я - прямо родной брат, интересно будет посмотреть на их знакомство?

- Вот это те самые люди, о которых я и сообщил вам, Николай Михайлович, - сказал Коба, - Похоже, что это ваши коллеги. Они обладают совершенно секретной информацией о замыслах германцев, но с ней почему-то пришли не к вам, а ко мне.

- Представьтесь, пожалуйста, господа, - твердым и властным голосом обратился к нам генерал-лейтенант Потапов - начальник военной разведки Русской армии.

- Николай Михайлович, - ответил я, - мы ваши коллеги, только пришедшие издалека. Я, Тамбовцев Александр Васильевич, в настоящее время журналист и военный корреспондент, но в свое время работал в одной разведывательное структуре, название которой вам точно незнакомо. Ведь слова "Первое главное управление" вам ничего не говорят? А вот мой коллега, старший лейтенант Бесоев Николай Арсентьевич, действительно служит в ГРУ - военной разведке, нынче пока именуемой разведуправлением главного штаба, а, точнее, в одном из ее специальных силовых подразделений.

- Я ничего не понимаю, - Потапов снял фуражку и вытер пот со лба, - Александр Васильевич, какое первое главное управление? Что это за структура, о которой я ничего не знаю? А про ГРУ, Николай Арсеньевич, я тоже до сегодняшнего дня не имел никаких сведений. Будьте любезны, может быть, вы мне скажете прямо - кто вы и откуда.

Мы с Бесоевым переглянулись. Видимо, подошло время приоткрыть карты.

- Иосиф Виссарионович, Николай Михайлович, - обратился я к Сталину и Потапову. - Мы из вашего будущего, из конца 2012 года. Не считайте нас сумасшедшими или шарлатанами. Мы говорим вам правду...

В этот момент у меня в кармане снова запищала радия.

- "Дед", я "Пегий". "Первый" сообщил - "Первое отделение концерта окончено. Антракт. Публика довольна". Как поняли меня, прием?

- "Пегий", я "Дед", понял тебя. До связи, - ответил я и посмотрел на часы - шесть ноль пять. Похоже на правду.

На недоуменное молчание Сталина и Потапова я коротко ответил, - Товарищи, командующий нашей эскадрой контр-адмирал Ларионов только сообщил нам, что германская операция "Альбион" полностью и окончательно провалилась. Десантный корпус, и часть флота кайзера Вильгельма уничтожены.

Увидев, как вздрогнул генерал Потапов, я добавил, - Да, Николай Михайлович, именно так. Мы сюда попали не втроем и не вдесятером. Там, в ста верстах западнее острова Эзель, находится русская боевая эскадра из нашего времени. И то, что она сделала - это только начало.

Сталин и Потапов изумленно переглянулись. И тут в нашу загородку просунулась вихрастая голова мальчишки-разносчика, - Товарищ Сталин, - вам юзограмма из Центробалта...

Сталин взял переданную ему юзограмму, так в то время назывались телеграммы, передаваемые с помощью электромеханического буквопечатающего телеграфного аппарата системы Юза, клавиатура которого напоминала клавиши аккордеона, и стал внимательно ее читать. Потом он хмыкнул, перечитал снова и протянул бланк генералу Потапову.