Переплет

— Рад, что вы об этом упомянули, — промямлил он. — Нет, не называется.

— Что?!

— Видите ли, так получилось, что я и сам дожидался в парикмахерской, когда вы позвонили. Парикмахеров в зале не было, и никакой надежды, что они появятся, — тоже. Вот я и закрыл брешь собой. Знаете, броситься в прорыв — поступок храбрый.

Дикий бессловесный звук вырвался у сенатора Опэла. Он начал наступать на Пэки, глаза у него зловеще горели, руки подергивались — и тот, кто три года бестрепетно встречал массированные атаки футболистов из Гарварда, Принстона, Нотр-Дама и других университетов, припустился, уже не скрываясь, с поля боя. Как-никак сенатор Опэл среди университетских игроков не числился.

Дверная ручка услужливо скакнула под пальцы руки, и, повернув ее, он выскочил. Только в лифте перевел он дух и вытер вспотевший лоб, испытывая все чувства кролика, только что ускользнувшего от чрезмерно рассвирепевшего удава.

Пэки обнаружил, что в его владении еще находится собственность отеля, а именно ножницы. Простыня, припомнилось ему, осталась валяться на полу люкса. Конечно, можно было бы вернуться и забрать ее, но такого желания у него как-то не возникло. Он забежал в парикмахерскую, положил ножницы на край раковины, опять отер лоб и стал подниматься в вестибюль.

Там уже сидел Блэр Эгглстон, поглядывая на часы.

Был Эгглстон невысокенький, тщедушненький, но так, ничего себе, симпатичный, если вам нравятся бакенбарды и усики, похожие на пятна сажи. Сейчас он нервничал. Усишки у него выросли невелики, но он терзал какие уж были. Пэки он окинул стеклянным взглядом.

— Привет! — с излишней бодростью воскликнул тот. — А вот он и я!

— Простите?

— Боюсь, припоздал немножко…

— Простите?

— Беатриса сказала, вы будете ждать меня без четверти пять, но пришлось тут встретиться с одним человеком, насчет его стрижки…

— Беатриса?

— Леди Беатриса Брэкен.

— Так что она сказала?

— Что вы будете…

Пэки умолк, заметив, что, к несчастью, новый знакомый не обращает на него внимания. Неужели этот Блэр всегда такой? Если да, то заложить фундамент великой дружбы, о которой мечтает Беатриса, будет нелегко.

— Я, часом, не спутал? — проверил Пэки. — Мы с вами встречаемся и пьем чай?

Глаза Эгглстона внезапно утратили стеклянность. Он напрягся, как сделавшая стойку собака, и судорожно схватился за рукав Пэки.

— Ах! Вот она!

Пэки, следуя за его взглядом, увидел, что лифт привез пассажиров. Среди них — сердце у него неприятно екнуло — он узнал и дочку своего недавнего клиента. Направлялась она прямиком к ним, и Пэки овладела глубокая убежденность, что чем скорее он уберется отсюда, тем лучше.

— Рад познакомиться, — торопливо пробормотал он, — но только что вспомнил, у меня крайне важная…

Его попыткам удрать мешало то, что Блэр, очевидно, бессознательно, все еще удерживал его рукав с цепкостью краба.

Девушка подходила все ближе, и Пэки разглядел, что ее прелестный лобик нахмурен. Он сделал новую, опять безуспешную, попытку вырваться.

— Мне действительно нужно…

— Джейн! — вскричал Блэр. — Как ты долго!

Она не ответила. Ее внимание занимал только Пэки.

— Вы!

Наверху, в люксе сенатора, Пэки не удалось точно определить цвет ее глаз. Они казались ему то черными, то темно-синими. Теперь он вполне мог решить этот спорный вопрос. Глаза находились всего в шаге-другом от его собственных, и он увидел, что они синие, а сделаны, насколько он понял, из расплавленного огня.

— Вы! — повторила девушка.

Вообще-то подходящего ответа на словечко «вы» не существует. Пэки и пытаться не стал подыскивать.

— Не знаю, кто вы, но, может, вам любопытно будет узнать, что вы погубили мою жизнь!

Пэки попросил ее не говорить так. Просьба преглупая — ведь она уже сказала. А что, собственно, заодно спросил он, она имеет в виду?

— Я вам объясню что! Мы с Блэром помолвлены, но папа пока что ничего не знает. Я зашла к нему, чтобы улестить его, привести в хорошее расположение духа, прежде чем Блэр сообщит ему эту новость. А тут вы! Выкинули свой идиотский трюк со стрижкой! И папа рассвирепел как шершень.

— Ничего не понимаю! — изумился Эгглстон.

— Поймешь! — зловеще пообещала Джейн.

Лицо Блэра, и в обычное время отличавшееся легкой интеллектуальной бледностью, и вовсе побледнело, словно молодому романисту поручили роль Короля бесов в пантомиме и с этой целью нанесли легкий зеленоватый тончик. А нижняя челюсть безвольно отвисла умирающей лилией.

— Ты хочешь сказать, чтобы после этого я шел просить согласия твоего отца на наш брак?

— Да.

— Но ты же сама говоришь — он в крайнем расстройстве…

— Рвал простыню на клочки, когда я уходила, — подтвердила Джейн.

И обернулась на Пэки так свирепо, что тот отскочил на добрый фут. За минуту до того он намеревался сгладить свой опрометчивый поступок, объяснив, что то была внезапная причуда, каприз, но, вглядевшись в Джейн, решил — нет, пожалуй, не стоит.

— Простыню рвал? — переспросил Блэр. — На клочки?

— Мелкие-премелкие.

— Я дико извиняюсь, — пробормотал Пэки.

Джейн полюбопытствовала, какой прок в извинениях, пусть даже и диких. Пэки молчал, меланхолично потирая горящее пятно на щеке, куда упирался ее взгляд, но объяснить — хоть убейте — не сумел.

От участия в развернувшейся дискуссии Пэки воздержался: влюбленные принялись жарко обсуждать различные черты его характера, мешавшие ему достичь идеального совершенства, а в подобных случаях человек воспитанный в разговор не влезает. Наоборот, он постарался — как можно глубже — погрузиться в собственные мысли, главным образом ради того, чтобы не слышать своего словесного портрета, который не без блеска набрасывала Джейн, а погрузившись, понял, зло возможно в какой-то мере и загладить.

— Послушайте, — вклинился он в паузу (даже самые одаренные критикесы не в силах разглагольствовать бесконечно, им тоже нужно сделать паузу, чтобы набрать воздуха). — Может, я и слабоумный, категорически отрицать не стану, но вы послушайте только минутку. Кажется, я сумею вам помочь.

Возможно, просьба его так и осталась бы без отклика, но внезапно Джейн, молча вглядывавшаяся в его лицо, подыскивая, что бы еще выдать поехиднее, задала встречный вопрос:

— А вы, случайно, не Пэки Франклин?

— Да, он самый.

— То-то я старалась вспомнить! Я сразу подумала, еще наверху. Лицо знакомое, но никак не вспоминалось, кто вы. Я видела, как вы забили гол Нотр-Даму. Ух, вот это был мяч!

Вся злость у нее улетучилась. Девушка явно считала, что установление его личности придает всему делу совершенно новую окраску То, что для обычного человека чистое безумие, у героя-футболиста сходит за озорство и эксцентричность.

— А помните, вы так как-то вильнули вбок, и этот тип пролетел буквально в дюйме от вас?

— Мне повезло, — скромно отозвался Пэки.

— У-ух! Я тогда охрипла на несколько недель.

И тон ее, и поведение дышали приветливостью. Блэр Эгглстон, напротив, держался по-прежнему враждебно.

— Не вижу, — холодно проговорил он, — как способность мистера Франклина бегать и… вилять влияет на обсуждаемый случай.

— Да, верно, — согласилась Джейн, вспомнив о причиненном ей ущербе. — Вернемся к делу. Что вы такое говорили? Вы сможете нам помочь?

— Могу подбросить Эгглстону пару советов. Я ясно представляю, как он намеревается обработать вашего папу. Примется лебезить, пресмыкаться… Ни в коем случае! Просить у отца руки его дочери — сущая ерунда. Нужно только правильно взяться. Тут требуется напор, нужна самоуверенность…

— Да, Блэр, верно, верно!

— Взгляните на меня. Я выступил против графа! Как же я себя вел?

— Против какого?

— Не важно. Но если вам так уж позарез узнать — против графа Стейблфорда. А уж он-то крепкий орешек, вам любой в Дорсетшире скажет. Ну так вот, врываюсь к нему как пуля, хлопаю по плечу и кричу: «Привет, граф! Я женюсь на вашей дочке! Тихо, тихо!» Вот так вот.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.