Страница 41 из 42
— Ну, по рукам! — решительно заявила Зинаида Петровна.
И они ударили по рукам.
А мы поехали домой, в Москву. Мурка, насвистывая, крутила баранку. Мышка что-то чиркала на бумажке — производила хитрые подсчеты по поводу ремонта. Я томилась. Наконец решила прояснить ситуацию.
— Мышь, — сказала я как можно более проникновенно. — Как ты могла! Я же твоя лучшая подруга! Ну, предположим, я тебе надоела. Всякое бывает за тридцать-то лет. Ну скажи! Скажи прямо, в глаза! Зачем же так... из-за угла... в беззащитного товарища!
Мышь лупала глазами.
— Ты о чем, Мопс? — наконец спросила она.
— О ссылке! В Кряквино! — И я зарыдала.
Мурка оторвалась от руля.
— Она решила, что ты хочешь запихнуть ее в эту хибару на съедение Зинке, — деловито объяснила она обалдевшей Мышке. — Воображает себя писателем. У нее мания величия.
— Мопс! Милый! — заорала Мышь и бросилась мне на грудь. — Ты мне не надоела! Ни капельки! Вот те крест! Я Джигита туда хотела! Джигита!
— Как же он будет среди местного населения со своей кавказской национальностью? — спросила я, всхлипывая и утирая сопли.
— А мы скажем, что он француз, — встряла Мурка. — Какая им разница!
Так мы отправили Джигита на вечное поселение. Мурка сгоняла в Питер и привезла остатки своих гонораров. Немножко одолжила у Лесного Брата. Чуть-чуть схитрила и выколупала из хозяйственных. Я тоже вложила в дело свой последний гонорар, выданный мне Толиком. Потом продала кушетку и вложила еще. Интеллектуал поворчал, но смирился. Мы поехали в Кряквино и за две недели сделали в хибаре полный ремонт. И у нас еще осталось. У нас осталась одна тысяча восемьсот долларов и пятьдесят два рубля. Мы пошли на базар и за полтинник купили Джигиту печатную машинку «Ундервуд» 1934 года. А два рубля выдали наличными. Потом мы свалили в Муркин джин полное собрание сочинений пионерских рассказиков и вместе с автором экспортировали на свежий воздух. После чего прошествовали в библиотеку имени гражданки Калерии Блох, вызвали Прекрасную Анжелику и обменяли тысячу восемьсот долларов на Мышкин паспорт. Причем Мурка немножко поторговалась, требуя дать сдачу за амортизацию паспорта. И Анжелика немножко поторговалась, намекая, что она и так с нас за храпение ни копейки не взяла. А в ломбарде, между прочим, берут. Разошлись мы абсолютно довольные друг другом. Так закончилась история наших взлетов и падений.
Вы можете спросить, как же Мышке без паспорта удалось оформить права на наследство. Отвечу. Да она ничего и не оформляла. Никаких прав у нее никто не потребовал. И паспорта тоже. Михеич с Пахомычем оказались совершенно юридически безграмотны. Как, впрочем, и Зинка.
Эпилог
В первый учебный день после осенних школьных каникул ребенок Кузя вернулся из школы очень расстроенный.
— Учительница сказала, что я одет хуже всех в классе! — заявил он и прослезился.
Мурка ахнула, охнула, айкнула, ойкнула и помчалась в магазин. Через полчаса ребенка Кузю втряхнули в джинсовый костюмчик за двести баксов. Еще через полчаса он стоял перед учительницей, а Мурка скакала рядом и орала, что не имеют права, что она тут быстренько со всеми разберется, до роно дойдет, в горсуд заявит, что тут детей унижают!
— Да Бог с вами, мамаша! — мягко сказала училка и погладила Кузю по голове. — Кто ж его унижает! Да я и не говорила ничего. Какое мне дело, во что он одет.
Мурка споткнулась на полуслове.
— Наврал? — спросила она.
— Наврал, — ответил Кузя.
Мурка такой подставы не ожидала. Она дала Кузе крепкий подзатыльник и пошла прямиком на Московский вокзал. На Московском вокзале она села в поезд и уехала в Москву лечить нервный стресс. Но нервный стресс она не вылечила. Потому что в Москве никого не оказалось. Ни меня, ни Мышки. Мышкина квартира была заперта, а в моей Мурку встретила хмурая Интеллектуальная морда.
— Где? — с порога спросила Мура.
— У тебя, — ответила морда.
— То есть? — спросила Мура и на всякий случай заглянула в свою сумку.
— В Питере, — ответила морда и захлопнула дверь у нее перед носом.
Весь день Мурка неприкаянно шаталась по Москве. С перепугу наведалась в Третьяковку, где и подкрепилась в буфете пиццей с грибами. В полседьмого вечера она пришла на Ленинградский вокзал, села в поезд и поехала домой в Питер.
Тем же утром мы с Мышкой сошли с поезда на Московском вокзале и отправились к Мурке домой. Дверь открыла Матильда.
— Матильда! — радостно воскликнули мы. — Ты вернулась!
— Ну, — мрачно сказала Матильда и пошире расставила ноги.
— Может, впустишь? — спросили мы.
— Не велено! — отрезала Матильда и привалилась к косяку.
— Матильда! Это же мы! Ты что, не узнаешь?
— Узнаю, — еще мрачнее отозвалась Матильда. — Указаний впускать не поступало.
— А где Мура?
— У вас, — сказала Матильда.
— То есть? — спросили мы и на всякий случай заглянули в свои сумки.
— В Москве, — ответила Матильда и попыталась захлопнуть дверь у нас перед носом.
Но мы не дали ей этого сделать. Мы отдавили ее от косяка и просочились внутрь. На Муркиной кухне в разнузданной позе сидел здоровенный рыжий детина и прихлебывал из блюдечка чай. Увидев нас, детина поперхнулся и захлопотал лицом.
— Кто это, Матильда? — ошарашенно спросили мы.
— Серега, — мрачно сказала Матильда. — Сожитель мой.
— Но у тебя же был другой Серега, щупленький такой, невидный.
— А! — сказала Матильда и махнула рукой. — Тот Серега с девяносто восьмого года, а этот с две тыщи первого. Очень удобно, не перепутаешь. Только тот не знает, что я с этим живу. Вы уж не проговоритесь.
— А этот? — тупо спросили мы.
— А этот знает. Он про того не знает, который с девяносто девятого. Тоже Серега. Зато про него знает тот, который с девяносто седьмого. Он-то как раз меня и познакомил с тем, который с двухтысячного.
— И что, они все здесь? — ахнула Мышка.
— По очереди, — застенчиво прошептала Матильда.
— Ну, — бодро начала я, сдергивая Мышку со стула. — Не будем вам мешать налаживать личную жизнь! Пошли, Мышь!
Весь день мы неприкаянно бродили по Питеру. В полседьмого вечера пришли на Московский вокзал, сели в поезд и поехали домой в Москву. Ровно через три часа из окна вагона на станции Бологое мы увидели Мурку, курившую вонючую коричневую сигаретку перед поездом «Москва — Санкт-Петербург».
— Мура! — закричали мы и выскочили на улицу.
— Где вас черти носят? — недовольно проворчала Шурка, ничуть не удивившись.
И мы обнялись.
Поезда дали два коротких прощальных гудка и отвалили от платформы.
— А мы! А нас! — заверещала Мышка, вскидывая тощие ножки и махая тощими ручками. Но машинисты решили, что это благодарные пассажиры приветствуют их за неукоснительное следование расписанию, и не стали останавливаться, чтобы нас подобрать.
Мы с Муркой задумчиво смотрели вслед поездам.
— Ну что, девочки, в буфет? — наконец подала голос Мурка и затушила сигаретку.
В буфете мы уселись за столик и заказали по бутерброду с сыром и по стакану пепси-колы. Сыр был похож на высохшее мыло, а пепси-кола — на капли датского короля.
— Мур, а помнишь, как ты зачиталась Мопсиным романом и проехала в метро семь кругов по кольцевой? — спросила Мышка.
— Помню, — мечтательно ответила Мурка. — Как сейчас. «Занималась заря новой жизни. Евдоким Нилыч засыпал в стиральную машину горсть нового моющего средства. «Мы теперь, баба Груша, по передовой технологии работать будем», — сказал он, смущенно улыбаясь в усы. «Спасибо тебе, Нилыч. Спасибо за все, что ты делаешь людям!» — Чистая слеза скатилась по морщинистой щеке бабы Груши. Козетта поправила кружевные чулочки и кокетливо взглянула на Жанвальжана. «Внимание! — объявил Гримау. — Подлетаем к планете Альфа Центавра!» Крабы по-польски в сметанном соусе с кориандром немедленно вышли вон». Прелесть!
— Да ты все перепутала, Мур! — ласково сказала я.