Страница 21 из 42
— Н-да, — недовольным голосом сказала она.
И услышала в ответ совершенно замшевый баритон.
Танцевальный дивертисмент
«Умирающий лебедь»,
в котором Мышка демонстрирует абсолютное неумение приспосабливаться к сложившейся ситуации
Занималось неприглядное утро. Мышка стояла у окна, барабаня пальцами по стеклу. За окном бегали люди. Люди бегали, сложившись пополам, как перочинные ножики, потому что шквальный ветер сбивал их с ног. Еще на улице лил проливной дождь, и Мышка думала о том, что людям, похожим на перочинные ножики, так недолго и заржаветь. Мышка смотрела на людей и тосковала. Она представляла, как через несколько минут сама побежит по улице, волоча за собой неподъемный чемодан и сгибаясь под тяжестью тюка с матрасом и постельным бельем. Мышка навсегда покидала дом, где провела лучшие минуты досуга. Правда, самопроизвольное заворачивание Настоящего Джигита в любимый Мышкин коврик зачеркнуло все хорошее, что Мышка пережила в этих стенах, практически сведя к нулю их долголетнюю супружескую жизнь. Но Мышка все равно переживала. Она заметалась по комнате, перебегая от шкафа к чемодану и обратно. Мышка собирала вещички. Я могла бы тут съязвить и сказать, что собирать Мышке, кроме одной ночной рубашки и двух пар шерстяных носков с остатками горчицы, было практически нечего. Но я язвить не буду, потому что это неправда. Наша Мыша из любого мусора сделает предмет первой необходимости. У нее одних пузырьков от лекарств накопился целый полиэтиленовый пакет. Чего уж говорить о коробочках и облатках. Все это следовало самым тщательным образом рассортировать и разместить в чемодане.
За стеной, на кухне, Джигит разговаривал со своей воспитанницей — юной серой мышкой. Он кормил ее завтраком, за которым в 8 часов бегал к открытию булочной, чтобы успеть отхватить теплый калач утренней выпечки. Этими калачами он кормил мышь уже не первый день, считая, что питание должно быть прежде всего калорийным, а уже потом сбалансированным. Для балансировки питания он добавлял к калачу немного собачьего корма. Мышь упиралась всеми лапками, отворачивала морду и даже стонала, недвусмысленно давая понять Джигиту, что его калачи у нее уже поперек горла. Но Джигит не унимался.
— Ешь! — твердил он и засовывал мышке в рот кусок хрустящей корочки. — Ешь, мылый! А то погыбнэш ат голода, на кого мэна аставыш? Я вэд адынокый Джигыт! Ныкто мэна нэ лубыт! Ныкто нэ жалээт! Памру — ныкто нэ вспомныт!
Это он намекал на бойкот, который объявила ему Мышка, и на ее намерение покинуть отчий дом.
Мышку все эти стоны и причитания ужасно раздражали и отвлекали от сборов. Она даже забыла положить в чемодан ленточку, которую бабушка в детстве пришила к ее праздничному платьицу. В этом платьице Мышка в детском саду играла Снежинку на новогоднем празднике. Потом платье стало ей мало и его отдали какой-то дальней племяннице. В ночь накануне расставания с платьем Мышка прокралась в бабушкину комнату, срезала свою любимую ленточку, утащила к себе и поместила в шкатулку с драгоценностями, где уже лежали лопнувший каштан, переводная картинка из мультфильма «Ну, погоди!» и пустой флакончик из-под маминых духов «Красная Москва». Ленточка заняла в шкатулке почетное место. Мышка очень трепетно относилась к своим личным успехам, особенно на драматическом поприще. Так вот, именно эту шкатулку с реликвиями она и забыла дома из-за разнузданных жалоб Джигита на тяжелую жизнь.
Надо сказать, что свое намерение уйти из дома и найти работу с проживанием по месту исполнения служебных обязанностей Мышка начала осуществлять с несвойственной ей прытью. И с несвойственной сообразительностью. Так, она сообразила, что ночевать по месту работы можно в трех случаях: если сторожишь, к примеру, стройку, если работаешь в котельной или если уходишь в люди. Первые два варианта отпали, толком не возникнув. Ни на стройку, ни в котельную Мышка не хотела. А вот в люди... В люди Мышка не хотела тоже. Быть домработницей... Фу! Это так... Ну, вы понимаете, так неаристократично. А ведь Мышь у нас аристократка. У нее и нос, и бабушка из пансиона благородных девиц, и Монтень на полке пылится, и вообще запросы. А что делать? Работать-то надо? Надо. И жить где-то надо. А что Мышка умеет делать, кроме как гладить рубашки и варить борщ? Вот то-то и оно.
Мышка купила газету бесплатных объявлений и пошла прямиком по первому объявлению — в агентство по найму домработниц под названием «Фрекен Бок». И, что удивительно, в этом агентстве ее приняли. Удивительно, потому что обычно ни одно Мышкино начинание ничем приличным не заканчивалось и никуда ее с первого раза не принимали. Даже в кружок по лепке и ваянию при районном доме пионеров. А тут — такое везение. Мышка поплотнее уселась на стул перед тетенькой в наколке и легком кружевном фартучке и приготовилась рассказывать о себе. В том смысле — какая она замечательная хозяйка и большой специалист в деле изготовления плюшек. Еще она планировала выдвинуть будущим хозяевам требования: называть ее на «вы» и не унижать ее, Мышкиного, личного достоинства путем пренебрежительных гримас и понуканий. Но тетенька слушать не стала. Она прямо сказала Мышке, что ничто ее не волнует, а волнует только, есть ли у Мышки паспорт с московской пропиской. Еще сказала, что у них с этим делом строго, так как их замечательное агентство находится в непрерывной тесной связи со шведской головной фирмой под тем же названием и каждые полгода они отправляют девушек на стажировку в Швецию, где им предоставляется честь встретиться с настоящей живой фрекен Бок. При этой информации Мышкино сердце зашлось от восторга, она зажмурилась и даже застонала, облизываясь, как сытый котенок. Но тут тетенька в наколке вылила на нее ушат холодной воды, потребовав немедленно показать паспорт. Никакого паспорта Мышка показать не могла, потому что никакого паспорта у нее не было. Паспорт лежал в письменном столе у прекрасной Анжелики. И изъять его оттуда не представлялось никакой возможности.
Требовалось немедленно спасать положение. Мышка расхрабрилась, глубоко вздохнула и предложила тетеньке прогуляться с ней в жэк, где она, Мышка, возьмет выписку из домовой книги и копию лицевого счета, из которых ясно видно, что она, Мышка, не только ответственный квартиросъемщик, но и вполне ответственное лицо. Но тетенька ответила, что ни в какой жэк прогуливаться не собирается, у нее и так дел полно, а нет ли у Мышки какого-нибудь удостоверения личности. У Мышки никакого удостоверения личности не было, так как она нигде не работала и никто не мог удостоверить ее личность. Мышка опять расхрабрилась, глубоко вздохнула и предложила тетеньке прогуляться к ней домой и познакомиться с ее соседкой тетей Маней, которая с удовольствием удостоверит ее, Мышкину, личность. С удовольствием тетя Маня удостоверит ее личность или без всякого удовольствия, Мышка не знала и ляпнула просто так. Однако тетенька опять отвергла ее предложение и сказала, что ни к какой тете Мане она прогуливаться не будет, а если Мышка сей момент не принесет документ, то адью, в том смысле, что всего хорошего, привет детям.
— А у меня нет детей, — тупо глядя на тетеньку, сказала наша Мыша, как всегда совершенно не понимая, на что ей намекают.
— Завидую вам, милочка, — сухо отозвалась тетенька. — А вот у меня трое. Двое в колонии строгого режима, один под следствием. Так будете освобождать помещение?
И Мышка освободила.
Она плелась домой, и слезы капали на белый воротничок из ее бедных глазок. Картина получалась безрадостная. Даже Мышка с ее наивностью и полным отсутствием всякого присутствия здравого смысла понимала, что без паспорта работы ей не видать. А паспорта тоже не видать, пока она не отдаст долг Прекрасной Анжелике. А как, скажите на милость, отдать долг, если на работу не берут? Замкнутый круг.
Мышка доплелась до дома и плюхнулась на скамейку у подъезда. На скамейке сидела тетя Маня.
— Что, девонька, худо? — спросила тетя Маня, будучи особой ушлой и проницательной.