Страница 6 из 10
Ж. АЛФЕРОВ: Я полгода был в США, у нас было очень хорошее соглашение о научном обмене между Академией наук СССР и Национальной Академией наук США. И согласно этому соглашению я полгода был то, что называлось, visiting-professor в Иллинойском университете.
В. ПОЗНЕР: В Иллинойском?
Ж. АЛФЕРОВ: Да, в Урбане, в Урбана-Шампейне я работал вместе с моим старым другом профессором Холоньяком. Согласно этому соглашению, последний месяц я объезжал США, посещая массу различных лабораторий. В это время американская наука переживала очень, я бы сказал, тяжелый период. Потому что Никсон вдруг объявил, что фундаментальная наука сделала так много открытий, что нам нужно сейчас заниматься только их приложениями. И поэтому были резко сокращены ассигнования на фундаментальные исследования, и началась безработица в американской науке. И я как раз приехал в такой университет, южнокалифорнийский университет в Лос-Анджелесе, сделал доклад на семинаре. И после семинара декан физического факультета профессор Шпитцер позвал меня на ланч, и еще были профессора, и он сказал примерно следующее: "Вы знаете, что сейчас происходит в нашей науке? И сегодня для нас чрезвычайно важны исследования, которые Вы ведете - фундаментальные базовые исследования, которые дают массу приложений. Поймите, здесь нет никакого политического бэкграунда, но я передаю Вам предложение нашего ректора пойти к нам на работу на 3 - 5 лет. Лучше на 5. Ну, если по каким-либо причинам..." В это время средняя зарплата профессора США, полного профессора была 25 тысяч долларов, и по поручению ректора он мне предложил 50.
В. ПОЗНЕР: Ух ты!
Ж. АЛФЕРОВ: Ну, и ждет от меня ответа. Я знал, что ничего из этого не выйдет, никуда меня не выпустят и все прочее. Я сказал: "Нет, не годится".
В. ПОЗНЕР: А если б выпустили бы?
Ж. АЛФЕРОВ: Я в это время бы не поехал просто потому, что я не мог оставить лабораторию на такой долгий срок. Он сказал: "А почему?" Я говорю: "Мало". Тогда он сказал: "55", я говорю "Мало". "60" - "Мало". "Больше мне ректор не разрешал. Под свою ответственность - 65". Я говорю: "Мало". "Сколько же вы хотите?" - я говорю: "Миллион" - "Вы шутите?" Я говорю: "Конечно".
В. ПОЗНЕР: Михаил Кактусов: "Жорес Иванович, в недавно опубликованном списке самых престижных заведений мира МГУ на 155 месте. СПбГУ - на 168 месте, а других там никогда и не было. И такая оценка должна быть нам не обидна, а лестна. Могу судить по своей области (медицина): Россия отстала не на годы, не на десятилетия, а навсегда. В этом году за открытие теломеров и фермента теломеразы в очередной раз Нобелевскую премию получили американцы. Гипотезу о существовании теломеров в 1971 году выдвинул Алексей Оловников. Но за идеи премий не дают, премию дают за научные работы. Жорес Иванович, Вы - коммунист. Ответьте, пожалуйста, почему ни в СССР, ни в сегодняшней России такая научная работа была не нужна? И почему при капитализме на прогнившем Западе ведется в массовом порядке буквально сотнями?"
Ж. АЛФЕРОВ: Я бы не хотел вести сейчас политическую дискуссию. Я, безусловно, коммунист по своим убеждениям, хотя я беспартийный человек. Но я хочу сказать следующую вещь. Основная трагедия сегодня нашей науки заключается даже не в низком финансировании. Основная трагедия заключается в том, что наука, ее результаты не востребованы экономикой и обществом. А наука в советское время была, безусловно, востребована. Она, может быть, по-разному востребована, играл большую роль военно-промышленный комплекс. Но Академия наук СССР, научные организации страны вели исследования по широчайшему фронту. Если говорить про Нобелевские премии, то, между прочим, среди лауреатов нобелевской премии 10 человек - это физики.
В. ПОЗНЕР: Да.
Ж. АЛФЕРОВ: И, значит, в физической науке не так плохо обстояли дела. В том числе Виталий Лазаревич Гинзбург и я получили Нобелевские премии за исследования, которые велись задолго до этого в советские времена. Поэтому я бы не привлекал сюда, вообще говоря, не хотел бы идти в политдискуссию на эту тему. Но я хочу сказать, что для того, чтобы... Я не считаю, что мы отстали навсегда. Поэтому в близкой мне области, в современной микроэлектронике, наноэлектронике мы отставали в советское время, в некоторых вещах мы были и впереди, и даже производство начиналось раньше. В некоторых вещах мы отставали на 2 - 3 года, сегодня мы отстаем на 15 - 20 лет. За эти последние 15 лет технология развилась необычайно, а мы, вообще говоря, теряли время. И даже в этой области микроэлектроники, наноэлектроники я не считаю, что мы отстали навсегда. И не считаю, что мы отстали навсегда в физиологии и медицине. Отстали навсегда - это если у нас нет кадров способных.
В. ПОЗНЕР: Они есть?
Ж. АЛФЕРОВ: А пока они есть, пока мы умеем готовить кадры. Да, МГУ - это непростая вещь. Скажем, в 30 лучших университетах в мировом рейтинге европейских всего четыре. При этом, эти четыре - это Кембридж, Оксфорд, Сорбонна и Цюрих. И понятно, что они выбраны не только по нынешнему университетскому уровню, но и с учетом исторической части здесь. Но! Ведь европейцы не считают, что они отстали навсегда.
В. ПОЗНЕР: Это правда.
Ж. АЛФЕРОВ: Вот. И мы не отстали навсегда.
В. ПОЗНЕР: Хорошо. Вы сказали, что не очень хотите говорить о политике. Посмотрите на экран, пожалуйста.
ЗРИТЕЛЬ: У меня вопрос такой: почему Вы пошли в политику? Зачем это Вам надо? Ведь все знают, что политика - это грязное дело. Неужели Вы думаете, что своим появлением Вы сделаете что-то лучше?
Ж. АЛФЕРОВ: Значит, так. Я уже упоминал моего старого друга профессора Ника Холоньяка, и еще очень давно он как-то мне сказал такую фразу: "Жорес, (потому что мы и тогда обсуждали массу политических проблем) запомни: allpoliticiansaresonsofbitches - все политики - сукины дети, - сказал мой старый друг, - и политика, очень часто мы знаем, далеко не чистое дело". Значит, Вы считаете, я пошел в политику? Я был народным депутатом СССР, избранным от Академии наук СССР. И я пошел туда для того.. уже тогда начались нападки и на Академию наук, и на нашу систему образования, и поэтому я и пошел туда, для защиты. В 1995 году я не хотел идти в Государственную Думу. Не хотел, прямо вам скажу. Потому что я уже очень много переживал. Для меня лично, если скажем пару слов про политику, для меня лично самая большая моя личная трагедия - то, что я переживаю всегда - это коллапс, развал Советского Союза. Вот это ужасная трагедия. Трагедия, которая привела к огромным экономическим потерям. Я готов говорить, хотя я не специалист в экономике, что мы потеряли в экономике страны. Любая страна. Если бы США разделили на 15 независимых государств, это была бы тоже экономическая трагедия и там.
В. ПОЗНЕР: Последний вопрос из voxpopuli совсем из другой сферы, Светлана Тарута спрашивает: "Как Вы оцениваете свои результаты в "войне" против курса православной культуры в школах?"
Ж. АЛФЕРОВ: Я вам могу ответить на этот вопрос, об этом тоже можно очень долго говорить. Как-то меня пригласили на один из первых конгрессов в Венеции "Будущее науки". Это было в 2003 или в 2004 году. Первое пленарное заседание этого конгресса было посвящено науке и религии. Там было сделано несколько докладов представителями всех основных религий. А потом выступил профессор Оксфордского университета и прочитал прекрасный доклад о том, что наука и религия - разные вещи. Наука основана на знаниях, религия на вере. Это, в общем, ради Бога, ученый может верить и в Бога. Но наука - это наука, религия - это религия. Школа у нас и церковь должны быть отделены, и поэтому когда я подписывал известное письмо, я имел в виду прежде всего то, что не может быть теология специальностью научной высшей аттестационной комиссии. И не может быть преподавания основ православной культуры в школе. Можно преподавать историю религий. Но это уже напоминает то, что называлось "Закон божий" в дореволюционные времена...