Страница 4 из 55
Мне этот день надолго врезался в память, так как со мной произошел весьма забавный случай. В толпе зрителей было несколько маленьких девочек, которые, судя по их наряду и манерам, принадлежали к избранному обществу. Среди них мне особенно приглянулась одна девочка лет десяти-двенадцати, с большими голубыми глазами и очаровательной улыбкой; оказалось, что Помпеи был знаком с негритянкой, сопровождавшей эту девочку, и, здороваясь с маленькой барышней, назвал ее мисс Аннеке (сокращенное от Анна-Корнелия). Это имя мне показалось тоже очень красивым, и, желая завязать знакомство, я предложил хорошенькой девочке яблоки и вишни, нарванные мной по пути. Девочка приняла угощение, и мы обменялись с ней несколькими фразами относительно того, видала ли она уже патрона и кто выше, патрон или губернатор. Вдруг мальчишка-мясник, пробегая мимо, грубо толкнул Аннеке и выхватил у нее из рук яблоко, отчего на глазах у девочки появились слезы.
Я не выдержал и треснул кулаком мальчишку по спине. Тот был приблизительно моих лет и моего роста; обернувшись, он презрительно смерил меня взглядом с головы до ног и сделал мне знак, приглашая последовать за ним на соседний огород. Несмотря на просьбы Аннеке, я поспешил последовать за ним, а Помпеи и Цезарь — за мной. Мы уже сбросили куртки, когда они подоспели, и хотя они старались помешать поединку, но так как я нанес удар, то не мог отказать и в удовлетворении. Мистер Ворден был превосходный боксер и научил меня и Дирка своему искусству, которое мне теперь очень пригодилось: мясник-мальчишка вынужден был просить пощады и пошел домой с расквашенным носом и подбитым глазом, а я отделался несколькими царапинами и ссадинами, которые принесли мне даже известный почет в колледже.
Когда по окончании поединка я вернулся на прежнее место, Аннеке уже там не было, и я не посмел спросить ее фамилию ни у Цезаря, ни у Помпея.
ГЛАВА III
Вот, право, прекрасная личность, которая не недовольна своими достоинствами. Пусть же он вам покажет свои таланты.
Я не намерен вести читателя за собой в колледж, где провел обычные четыре года; могу только сказать, что не потерял этого времени даром. Там я прочел по-гречески весь Новый Завет, познакомился с Цицероном, Горацием, географией и математикой и разными другими науками, даже с астрономией, так как у нас имелся телескоп, в который можно было видеть четыре спутника Юпитера. Наш преподаватель был такой знаток в этой науке, что мог бы даже показать нам кольцо Сатурна, если бы только знал, как найти саму планету, но отыскать ее он не мог, и в этом заключалось единственное препятствие.
Четыре года, проведенные мной в колледже, были хорошим для меня временем. Я часто гостил дома, с удовольствием учился, потому что по природе был любознателен, и благополучно окончил курс наук. Что же касается брода у Паулес-Хук, то я маю о нем думал, но мать моя была весьма рада, когда я, окончив колледж, в последний, как она думала, раз переправился через пего.
— Слава Богу, Корни, теперь тебе никогда больше не придется переезжать этот брод!
Она не думала тогда, что мне предстоит преодолеть много других, гораздо более серьезных опасностей в жизни, да и через этот самый брод сколько раз я переезжал впоследствии!
Окончить колледж считалось хорошей рекомендацией для молодого человека в 1755 году, так как примеры этого рода были нечасты. За все время моего пребывания в колледже я поддерживал деятельную переписку с Дирком Фоллоком, который пробыл еще два года в школе мистера Вордена, но чему он там научился, сказать не могу. Его наставник обыкновенно говорил полковнику, что успехи его сын делает медленно, но зато полученные им знания закрепляются надежно, и этого было вполне достаточно для человека, который питал положительное отвращение к манере все хватать на лету, столь принятой у населения английского происхождения.
Когда я вернулся наконец в родительский дом, школа мистера Вордена перешла в другие руки; старик получил наследство и отказался от педагогической деятельности, которая ему вообще была не совсем по душе. Но все свои обязанности священнослужителя он продолжал исполнять по-прежнему. Надо было или найти заместителя мистеру Вордену, или закрыть школу, которая являлась главным рассадником знаний в Вест-Честере. Заместителя этого стали искать сперва в Англии, но безуспешно. Тогда пришлось удовольствоваться получившим ученую степень в Йеле господином Язоном Ньюкемом, что произошло не без ропота и неудовольствий. Полковник Фоллок и майор Николас Утоут, также голландец по происхождению, взяли своих сыновей из школы, и с этого момента Дирк окончательно покончил с науками.
Так как мне не раз еще придется говорить о новом педагоге, Язоне Ньюкеме, то лучше теперь же познакомить с ним читателя. Когда я первый раз встретился с ним, мы наблюдали друг друга, как две птицы, севшие на одну ветку. Прежде всего, человек, получивший, как я, ученую степень в Нью-Йорке, был такой же редкостью в те годы, как грош времен королевы Анны или книга, напечатанная в XIV веке. Язон был пуританин и теоретик, но его принципы смягчались при столкновении их с практикой, как я мог заметить. К примеру, в первый вечер нашего знакомства, когда матушка моя часа за два до ужина принесла и положила на стол несколько колол карт, табак и трубки, я уловил на его строгом лице как бы выражение скрытого удовольствия; он, по-видимому, не знал, как ему быть, и как будто спрашивал взглядом, для него ли предназначены эти невинные развлечения.
Я от души рассмеялся бы, если бы мог это сделать, глядя, как Язон переживал все страхи могущего быть уличенным преступника в то время, когда матушка готовила стол для карт. Его предрассудки явно были чисто условные; это был плод узких провинциальных взглядов, но не крик совести, не внутреннее убеждение. Вскоре я понял, что он боялся не столько совершить такой ужасный проступок, как сыграть партию в вист или выпить стакан пунша, а опасался, чтобы его не увидели за вистом или за стаканом пунша.
Мистер Ворден всеми силами старался заставить своего преемника блеснуть знаниями, но всех нас смешил его латинский выговор и ударения; его английская речь была не лучше. Сын доброго коннектикутского фермера, он не получил другого предварительного образования, кроме того, какое можно получить в деревенской школе; он не читал ничего, кроме Библии, книжки проповедей и нескольких брошюр, специально издаваемых для прославления Новой Англии и уничижения всего остального мира. Так как для его семьи весь мир заключатся в пределах родной деревни, то его жизненный опыт был крайне ограничен. На таком-то основании воздвиг впоследствии Язон замысловатое здание своего научного образования, когда его родители, видя его способным к учению, решились наконец отправить сына в Нью-Хавен. Вследствие первоначальной необразованности, замешанной на последующей учености, английская речь его стала смесью простонародных выражений с претенциозными оборотами книжного языка, и хотя он достиг ученой степени, тем не менее, ясно чувствовалось, что он начал учиться слишком поздно и что слишком долго прожил в той среде, к которой принадлежал. Он был не глуп, но манеры его были так уклончивы, что его можно было считать лицемером. Он постоянно говорил только о Коннектикуте, восхвалял только то, что делалось там, и порицал или критиковал все остальное; но существовало нечто такое, к чему он питал высшее уважение, — это были деньги. Богатых людей было мало в Коннектикуте, и для них Язон делал исключение, их он любил всех, как своих соотечественников.
Таковы были в общих чертах характерные особенности этого молодого педагога. Мы с ним очень скоро познакомились и сразу же стали отстаивать каждый свои взгляды. Он был ярый демократ, я же стоял за различие классов, как и вообще все в нашей колонии; кроме того, мы никак не могли сойтись с ним и относительно ранга наших профессий. Язон после высокой должности священника не признавал ничего более почетного, чем положение школьного учителя. Духовенство в его глазах было высшей аристократией, но другой более блестящей карьеры, чем учительская, он не мог себе представить; и как только наши отношения стали более интимными, он высказал мне свои взгляды в следующих словах: