Страница 171 из 172
Чрезмерность описаний в романе, «нагромождение красок, образов, ощущений и всевозможных странностей душевной жизни, доведенной до истерического состояния», отмечал Боборыкин в своей работе «Реальный роман во Франции» («Отечественные записки», 1876, № 5–6).
В большинстве отзывов о романе осуждалось пристрастие Золя к сценам, рисующим болезненно-мистическое состояние героя. Холодный прием, оказанный роману «Проступок аббата Муре», объяснялся тем, что основная проблема произведения — осуждение безбрачия духовенства, — актуальная для Франции, не могла вызвать живого интереса у русского читателя, но могла глубоко взволновать его. Об этом писал в своей статье о романе критик Вс. Соловьев: «Для нас тенденция романа не имеет большого значения, и мы можем смотреть на него только как на поэтическое произведение» («Санкт-Петербургские ведомости», 1875, № 79). Критик В. Чуйко, горячий пропагандист творчества Золя, подчеркивал неожиданную для читателей автора «Ругон-Маккаров» поэтичность сюжета («Голос» от 3 апреля 1875 г.). Поэтические достоинства книги Золя высоко оценила также и газета «Новости»: «Достаточно прочесть вторую книгу этого романа, чтобы убедиться, какой поэтический талант лежит в малейших описаниях, в том (если можно так выразиться) растительном эпосе, который встречается при воспроизведениях картин сада Параду в различные моменты. Здесь каждая травка дышит, каждое дерево словно оживает, каждый цветок словно говорит» («Новости» от 29 марта 1875 г.), Однако большинство критиков высказывало свое разочарование, вызванное этим новым произведением Золя.
Роман «Его превосходительство Эжен Ругон» печатался фельетонами в парижской газете «Сьекль» с конца января 1876 года. В марте произведение вышло отдельной книгой.
Роман был написан в течение лета 1875 года. В письмо к М. М. Стасюлевичу от 8 сентября 1875 года Золя сообщал: «Я только что закончил роман „Его превосходительство Эжен Ругон“, шестой в моей серии „Ругон-Маккаров“. Персонажи его взяты из высших политических кругов Второй Империи. Это депутаты, сенаторы, министры, высшие чиновники… Я думаю, что эта книга наиболее любопытная из всего, что и написал, в силу современной и натуралистической манеры письма, а также благодаря той новой области, которую она открывает роману».
«Его превосходительство Эжен Ругон» относится к числу тех произведений «Ругон-Маккаров», которые были задуманы Золя с самого начала работы над циклом. Уже в первом списке упоминается «роман из высшего света (Париж)». Затем этот замысел конкретизируется, и в перечне романов, составленном для издателя А. Лакруа, Золя определяет уже точно и подробно сюжет и характер будущего романа: «В одном романе рамкой будет правительственно-должностной мир, герой — Альфред Гуаро (Эжен Ругон), принимавший участие в государственном перевороте. Я могу сделать из него министра либо занимающего высокий пост чиновника. Честолюбив Альфреда более высокое, нежели честолюбие прочих членов семьи. Он жаждет не столько денег, сколько власти. Но у него нет чувства справедливости, это достойная опора Империи».
В третьем списке о романе сказано очень кратко: «Политический роман (газеты) — Эжен Ругон».
Документальный метод работы Золя потребовал от него большой предварительной подготовки к созданию этого произведения. Писатель начал с тщательного изучения исторических документов. Он провел долгие часы в библиотеке Бурбонского дворца, читая речи и доклады депутатов и министров, перелистывая страницы правительственной газеты «Монитер». С нравами политического мира Золя был немного знаком, так как в начале 70-х годов сотрудничал в газете «Ля Клош» в качестве парламентского хроникера. Золя тщательно изучает исторические книги, главным образом работы историков Таксиля Делорда («История Второй Империи») и Луи Гамеля («Иллюстрированная история Второй Империи»), Сохранились многочисленные выписки из этих, а также и других книг, выдержки из докладов, чертежи зала заседаний Законодательного корпуса, план и описание резиденции Наполеона III, церемонии крестин наследного принца и др.
Большие трудности представляли для писателя сцены придворной жизни, описание двора в Компьене, Сен-Клу, Фонтенебло и т. д. Золя широко использовал появлявшиеся в печати мемуары, живые свидетельства современников.
Много интересного о нравах Второй Империи рассказал писателю Флобер, бывавший при дворе, в салоне принцессы Матильды.
Сохранилось любопытное воспоминание Эдмона Гонкура о беседе Золя с Флобером.
«Войдя к Флоберу, Золя опускается в кресло и отчаянно бормочет: „Как меня мучает этот Компьен… Как это меня мучает…“ Затем Золя начинает расспрашивать Флобера, сколько люстр освещало стол за обедом, шумная ли бывала беседа, о чем говорили, что говорил император…» Далее Гонкур приводит слова Флобера о Наполеоне III: «Этот человек был сама глупость, воплощенная глупость…» (Гонкур, Дневник, 7 марта 1875 г.).
«Набросок» содержит чрезвычайно интересный и важный материал для понимания авторского замысла романа. Золя прежде всего подчеркивает, что «Его превосходительство Эжен Ругон» — политический роман. «Рамкой романа будут служить политические кулисы. Я покажу, каким образом совершаются так называемые серьезные дела…» Далее он пишет, что содержание романа — «подлость, низость, невежество, продажность и страсть, превращающая людей в волков. История одной партии, группы, выдвигающей руководителя и пожирающей его».
В «Наброске» Золя подчеркивает антинациональный характер деятельности правительства Наполеона III, когда вся страна фактически была отдана на откуп и разграбление кучки политических авантюристов, дорвавшихся до власти, жадно набросившихся на государственный пирог, дерущихся в азарте дележа добычи.
Золя отмечал в «Наброске»: «…показать на фоне государственных и общественных интересов бешеную борьбу стремлений отдельных личностей… Не правительство, а те, кто его окружает, кто заинтересован в его существовании, представляют действенную силу. Правительство вынуждено поддерживать ее. Отсюда его подвиги и его оплошности…»
В подготовительных материалах к роману, помимо обычных характеристик главных героев, есть особый раздел «Политические силуэты», где писатель характеризует деятелей Второй Империи. «Наполеон III — самый заурядный ум своего времени, что и послужило причиной его успеха». К образу Наполеона III Золя вернется еще в романе «Разгром». Золя писал: «Империя не обладала государственными деятелями, она имела только дельцов». Это министр Эжен Руэ — «человек самый посредственный, гибкий, хитрый, почти необразованный, с одним желанием наслаждаться жизнью… он красноречив, но крайне банален. Гений пошлости». Говоря о могущественном герцоге де Морни, одном из ближайших приближенных императора, Золя подчеркивает авантюристический характер его политической деятельности. Некоторые политические деятели Второй Империи послужили Золя прототипами для создания образов персонажей романа. Так, де Морни изображен в романе под именем де Марси, противника Ругона. Прототипом недалекого, но удачливого дельца Делестана является министр Эмиль Оливье, которого Золя назвал в «Наброске» «гением посредственности». Можно указать реальный прототип и образа Клоринды. Это — интриганка-авантюристка, некая графиня де Кастильоне, не без успеха подвизавшаяся на политической арене Второй Империи.
Для создания образа главного героя романа — Эжена Ругона — историческим прототипом послужил генерал Эспинас, сторонник сильной власти, назначенный на пост министра внутренних дел после покушения республиканца Орсино на Наполеона III, и министр Эжен Руэ.
Золя наделил Ругона внешностью Эжена Руэ, многими чертами его характера, его политическими взглядами, использовал текст речей Руэ для составления ответа Ругона республиканской оппозиции. Но было бы ошибочным видеть в Эжене Ругоне лишь портретное изображение Эжена Руэ. Золя говорил, что не следует отождествлять героя романа с его историческим прототипом, и указывал, что совпадение имени и фамилии чисто случайное. «Безусловно, — писал Золя, — что Эжен Ругон чрезвычайно напоминает Эжена Руэ, но столь же верно и то, что я выбрал фамилию Ругон только потому, что она очень распространена на Юге и хорошо звучит. Я остановился на имени Эжен совершенно случайно, так же как я мог остановиться на именах Оскара, Эмиля, Эдмона или Панкраса».