Страница 38 из 69
И все же она действительно нуждалась во мне, именно потому, что я — это я; и, глядя на нее рядом с Файной, Дорном, Неккой и остальными, непривычную, хоть и по-прежнему дорогую, я тоже нуждался в ней как никогда раньше — как в существе одного со мной племени, с которым я мог быть близок так, как ни с кем из них… Мудрые слова Стеллины вдруг предстали во всем своем поразительно глубоком смысле. Она поняла мою душевную потребность. Двойная преграда отделяла меня от островитян: первая — культура, усвоенная мной с детства, и вторая — их собственная культура. Первую преграду я почти преодолел, по крайней мере в некотором отношении; вторая была непреодолима. Единственная преграда, стоявшая между мной и Глэдис, умещалась в рамки одной культуры. Островитянский образ жизни давал возможность разрушить ее. И тогда мы воистину поймем друг друга, и любовь к одной алии соединит нас до конца дней; правда, перед этим придется пройти долгий путь, ведь оба мы были чужаками и оба — романтиками, воспитанными в вере в немыслимое совершенство. Ликующая красота чувств, трепещущих в унисон, не должна была скрывать от нее пути, которыми нам предстоит следовать, в одиночестве, хотя и рядом, обретая единство не в нас самих, а в плодах того, что мы творим.
Глэдис взглянула на скамью напротив, где сидел я, и улыбнулась робко, но доверительно. Потом, слегка прищурившись, повернулась к огню, и я вспомнил, что сегодня вечером нам предстояло обвенчаться и отныне стать мужем и женою. Час близился. О чем она сейчас думала, вряд ли кто смог бы угадать.
Какое-то время я разглядывал Глэдис, и желание вновь проснулось во мне, жгучее, но умиротворенное, потому что каждой своей частицей и всем своим существом она была именно тем, о чем мне мечталось, — безупречная, дорогая и такая влекущая, что ощущение счастья и желание уравновесились во мне. Но она только-только приехала, больная от усталости и напряжения, и все было ново и непривычно для нее, даже я. Быть может, она хотела стать моей; быть может, нет, а быть может, единственное, чего ей хотелось, — это повиноваться мне, предпочтя роль ведомой… Этим вечером должен был состояться обряд, ибо так было условлено. Потом я попрошу ее разделить со мной ложе. Если она того не хочет, она может ответить «нет». И так будет всегда.
С бьющимся сердцем я подошел к месту, где она сидела, устроился между ней и Дорной-старшей, но медлил заговорить, потому что, заметив мое движение, все внимательно стали наблюдать за нами. Тогда Дорн задал Парнэлу какой-то вопрос, и общее внимание обратилось к его разговору с двоюродным братом, ненадолго отвлекшись от нас с Глэдис. Ее близость перехватывала дыхание, как глоток крепкого вина; да, я хотел ее, в этом больше не оставалось сомнений. Я повернулся к ней и встретил выжидательный, ласковый, проникающий до самой глубины души взгляд ее темных глаз.
— Пойдемте к лорду Дорну, — обратился я к ней по-английски, — и он обручит нас.
Лицо Глэдис посерьезнело. Она опустила взгляд на лежащие на коленях руки.
— Я привезла белое платье, которое собиралась надеть, — ответила она, и я вдруг вспомнил…
— Глэдис, у меня же нет кольца. Господи, я даже и не подумал! Их здесь не носят, но если вы хотите, я достану.
— Хочу, — коротко ответила она.
— Значит, подождем, пока я не раздобуду кольца?
Глэдис подняла голову, внимательно поглядела на меня:
— А вам бы ждать не хотелось, правда?
Первым моим порывом было — угадать ее мысли, постараться разубедить ее, но она спросила именно о том, о чем я думал сам.
— Нет, — ответил я.
— Тогда и я не желаю ждать, но все же мне хотелось бы когда-нибудь получить от вас в подарок кольцо.
— Вы его получите.
— Могу я надеть белое платье?
— Конечно! Только вы не будете против, если Некка поможет вам?
Глэдис посмотрела на Некку и Дорна и снова перевела взгляд на меня:
— Да, я не против.
— Прямо сейчас, Глэдис?
— Да, Джон.
Наши взгляды встретились, и мы одновременно встали. Глэдис подошла к Некке и заговорила с ней. Я проследовал за ними в соседнюю залу.
— Приходите в башню, когда будете готовы, — сказал я. Женщины вышли, а я вернулся к Дорну. Выйдя из залы, мы пошли к лорду Дорну. Дальнейшее припоминается мне смутно.
Ничего из традиционно необходимого для обряда бракосочетания в Америке в доме не было. Я боялся, что Глэдис будет сожалеть об этом, и клял себя за то, что ни о чем не позаботился заранее. Недоставало не только обручальных колец, но и свадебного пирога, и еще множества, множества вещей. Дорн будет моим свидетелем, Хиса Некка — свидетельницей со стороны невесты.
Мы подложили дров в центральный очаг, чтобы пламя пылало как можно ярче, когда войдет Глэдис. Дрова горели и потрескивали. Темный дым завитками уходил в похожую на воронку трубу. Красный отсвет плясал на стенах, угловые колонны отбрасывали четыре светящиеся тени.
— Дорн, — сказал я, — по нашему обряду я должен надеть невесте на палец кольцо, и я только недавно вспомнил про это. И еще нужны цветы.
— Цветы будут, — ответил Дорн.
— Они обязательно должны быть белые.
— В саду растут астры, но вот кольцо…
— Кольцо? — переспросил лорд Дорн, входя.
— Кольцо надевается на палец, — пояснил Дорн. — Вы могли видеть их на руках у иностранцев. Они служат знаком, что женщина замужем. Джон думает, что Глэдис тоже захочет кольцо, а он позабыл.
— Единственные кольца, которые могут подойти, — это с кольчуги Дорна XVII.
Я вспомнил, что Дорн XVII был адмиралом, который одержал победу над португальцами при Доринге, не устрашившись даже огнестрельного оружия, хотя ни разу до того не видел его и не слышал о нем.
— Они железные, — добавил лорд.
— Глэдис хочет кольцо сейчас, — сказал я.
Дорн с лампой вышел в ночной сад — нарвать букет астр, его дед отправился в оружейную, где хранились доспехи и боевое снаряжение его предков, я же остался в башне, чтобы подождать Глэдис.
Мой друг и лорд Дорн вернулись еще до ее прихода. Лепестки астр, белее самых белых хризантем, были красными у основания, листья влажно блестели. От цветов исходил свежий, душистый запах, какой бывает у цветов полевых. Чтобы вынуть кольцо, в трех местах подточенное временем, пришлось разбить скрепленные с ним. Кроме кольца, лорд Дорн принес также кусок грубого холста и вручил то и другое мне. Сидя с Дорном перед очагом, я принялся полировать кольцо.
Появилась Глэдис, следом за которой шла Некка, и в зале вдруг словно стало светлее, и будто порыв свежего ветра пронесся по нему. Взгляд Глэдис был серьезен и задумчив. Платье из белого шелка — просто и изящно.
Мы встали, и я подошел к Глэдис с букетом. Она улыбнулась, бросив на цветы быстрый благодарный взгляд, но губы ее дрожали.
— Вот кольцо, — сказал я, протягивая его Глэдис. — Оно железное, но зато с кольчуги Дорна XVII.
— Того самого, который прогнал португальцев?
— Да, и того, который не боялся ничего на свете.
— Я буду носить его с любовью.
Лорд Дорн стоял у очага. Мы приблизились и остановились перед ним. Дорн и Некка встали чуть сзади.
— Ланг, чувствуешь ли ты анию к Глэдис? — произнес лорд Дорн на островитянском.
— Да.
— А ты, Глэдис, чувствуешь ли ты анию к Джонлангу?
Глэдис пристально глядела на лорда, стараясь понять каждое слово и не упустить ничего из того, что он говорит.
— Да, — ответила она ясным, высоким голосом, добавив по-английски: — Я люблю его.
Глаза ее ярко блестели.
— Вы согласны жить со мной в усадьбе на реке Лей? — спросил я.
— Да! — воскликнула она.
Я взял руку Глэдис и надел кольцо.
— Итак, теперь мы — муж и жена, — сказал я.
Лицо ее сияло так, что было больно смотреть. Я поцеловал Глэдис, и ее мягкие губы пылко ответили на мой поцелуй.
— И это все? — спросила она недоуменно.
— Что же может быть больше?
Глэдис взглянула на лорда Дорна, который стоял улыбаясь. Дорн подошел к ней и протянул ей руку: