Островитяния. Том второй

— Рядом с хижиной.

— Почему же вы не вернулись в укрытие?

— Я даже не подумал об этом. Первой моей мыслью было разбудить Дона.

— И что потом?

— Вернуться, чтобы отстреливаться. Дон подоспел тут же.

— Но вы могли бы укрыться.

— Да, хижина была всего в нескольких ярдах. Но это не принесло бы никакой пользы. С той стороны, откуда стреляли, не было окон.

— Стало быть, вас легко могли загнать внутрь и окружить.

— Да, стоило только зайти в сторожку. Мне это даже не пришло в голову. Потом Дон приказал бежать к краю провала, к тому месту, где мы обычно спускались.

— Значит, у вас не было иного выбора, кроме как запереться в сторожке или бежать через открытое пространство?

— Мы могли забежать в сторожку и подняться с той стороны или прямо бежать вниз, в долину, но я тогда не сообразил.

— Если бы вы спустились в долину, вас могли бы настичь люди, убившие Самера?

— Могли бы.

— А если бы удалось подняться наверх?

— Тогда мы ушли бы от них, уверен. Там был крутой выступ, он бы нас прикрыл. Но что толку? Тогда нам пришлось бы спускаться самым окольным путем и мы не успели бы никого предупредить.

— А был ли еще выход из лощины, где вы находились? — спросила Дорна.

— Да, был.

— Кажется мне, — сказал Тор, — что у вас с Доном был очень неплохой шанс спастись наверняка, но вы выбрали опасный, рискованный путь, чтобы успеть.

— Дон мог бы и догадаться, все взвесив, но не я. У меня не было никаких сомнений в том, что нам следует делать. Дон отдал приказ, и я его выполнил.

— Это был истинный подвиг, — сказал Тор.

— В этом и состояла наша задача. Они помешали нам дать сигнал. Надо было придумать, как выйти из такого положения.

Смерть Дона обходили молчанием. Зато все расспрашивали о подробностях моего бегства, и я рассказал им как мог о себе и о стойкости и сообразительности Фэка.

Скоро разговор зашел о мерах, предпринятых лордом Дорном. Он немедля отправился вместе с Эккли во Дворец, а затем — к графу фон Биббербаху, хотя было уже поздно.

— Мы пошли втроем, — сказал Тор. — Граф попросил отсрочки и расследования. Он был в крайнем замешательстве, когда Эккли показал ему найденную у убитого горца карточку. Лорд Дорн, со своей стороны, сказал, что об отсрочке не может идти и речи, поскольку в опасности не только королева, но и все жители долины… Известие о том, что королева в опасности, произвело на графа глубокое впечатление, и он даже не нашелся что ответить. Мы сказали, что гарнизоны будут поставлены в течение ближайших дней. Граф ответил, что не знает, какие последствия это может повлечь. Единственное, что он мог сделать, — это известить свое правительство. Будут предприняты все меры к наказанию виновных, хотя потери имелись с обеих сторон. Вооруженные дозоры на перевале — несомненная провокация, к тому же они ставили под сомнение эффективность германской полиции. Если перевал был бы свободен, кто знает, как могли развернуться события. Кроме того, дозорные на перевале даже не являются военными… Словом, он изо всех сил старался вывернуться. Чего ждать дальше — не знаю.

Тор снова взглянул на Дорну:

— Впрочем, я в любом случае пробуду здесь день-два, не больше. Потом хочу вернуться в столицу… Мы могли бы поехать вместе с Лангом. Лорд Дорн хочет видеть его.

Дорна беспокойно пошевелилась.

Из гостиной мы перешли в залу с низким потолком. На полках вдоль стен ярдами расположились книги, некоторые из них явно очень старые. Возле большого камина стояло продолговатое старинное кресло из темного дерева.

Дорна села в него, вытянувшись и со вздохом облегчения заложив руки за голову. Беременность пока не слишком заметно отразилась на ее фигуре. Сияние ее красоты сейчас не могла затмить даже красота Тора. Волосы мягкими волнами обрамляли скулы. Длинные черные ресницы отбрасывали тени. Лицо лучилось довольством и покоем. Губы были полусомкнуты, словно в мирной улыбке. Они стали сочнее и словно ждали поцелуев, уже зная их вкус, и вместе с тем невинные.

Тор подошел и встал рядом с ней, улыбаясь.

— Кресло Альвины, — сказал он тоном, в котором слышалась едва уловимая, добродушная ирония.

— Я хочу, чтобы мой ребенок был другим, — ответила Дорна, угадав его намек. — Пока он мой. Потом можете делать с ним что хотите. Я люблю думать об Альвине и поступать так, как могла бы поступить она. Это единственная великая женщина, когда-либо жившая в нашей стране.

— Более великая, чем любой король, — ласково заметил Тор.

— Не любой… Однако, Тор, я отставать не хочу.

За разговором они забыли обо мне. Обратившись к книжным полкам, я прошел в дальний конец залы и наугад взял с полки книгу, но голоса говорящих все равно доносились до меня. Они вели между собой негромкий спор, начатый, как видно, еще раньше. Как я понял, король хотел, чтобы Дорна провела рядом с ним еще несколько месяцев, прежде всего потому, что он должен быть в столице в связи с политическими обстоятельствами…

Я пытался отвлечься чтением.

Голоса зазвучали тише.

Любопытство заставило меня взглянуть в их сторону. Дорна поднялась, и теперь оба стояли возле очага. Рука Тора, лежавшая на плече жены, соскользнула, коснувшись ее бедра. Она быстро подняла на него глаза и чуть склонилась к нему.

Меня защищала надежная броня. Любой клинок не оставил бы на ней даже царапины, но иногда в ней возникала щель, и тогда острие вонзалось глубоко.

В своей тихой комнате, пахнущей кедром и фиалками, я спал долго и крепко. Проснулся я оттого, что мне смутно привиделась Наттана; словно поселившись где-то в глубинах памяти, она старалась утвердиться в моих мыслях, сейчас обращенных к другой. Утренняя свежесть дохнула на меня прохладой, когда я вышел на веранду, застекленной галереей протянувшуюся по всей длине дома и разделенную на ряд выступов-«фонарей».

Дорна прислала сказать, что появится не раньше полудня. Тор уехал охотиться, и мы позавтракали вдвоем с Донарой. Она не была «одной из них» — то есть обитательницей болот, — но тесное родство связывало ее с несколькими семьями, жившими неподалеку от Острова Дорн. Овдовев и после смерти единственного ребенка Донара оставила усадьбу мужа, о которой было кому позаботиться, найдя для себя новый интерес в жизни — Дорну, которую она знала с детства.

Прогулка оказалась столь утомительной, что я скоро вернулся, впрочем успев составить представление об окрестностях охотничьего домика. За домиком, отделенная от него густой сосновой рощей и окруженная со всех сторон крутыми скалистыми склонами, была выемка площадью акров в пять, где разместилась крошечная копия поместья. В конце ее, под утесистым навесом, был небольшой пруд, его питал ручей, каскадами ниспадавший из узкой расселины.

Вернувшись, я решил дожидаться Дорну в зале, где мы провели вчерашний вечер, избегая, однако, садиться в кресло королевы Альвины и ее — Дорны.

Наконец она появилась и направилась ко мне, ступая, как всегда, легко, мягким и пружинистым, как у пантеры, шагом. Лицо ее сияло какой-то новой красотой, впрочем как будто уже давно знакомой и любимой.

— Такая чудесная погода, не хочется быть в комнате, — сказала она. — Давайте найдем другое место. Можно захватить пледы и посидеть где-нибудь на солнышке.

Место, которое она имела в виду, находилось в восточном конце веранды. Солнце стояло над густыми верхушками сосен, чей резкий запах освежал воздух. Мы устроились поудобнее, полулежа в двух шезлонгах будто на палубе парохода. Солнце светило ярко, согревая нас своим ласковым теплом. Прямая линия горизонта открывалась взгляду.

— Здесь мы с вами как двое раненых на поправке, — сказала Дорна. — Будем говорить или помолчим?

— Будем говорить, — ответил я. — Впрочем, разве это важно?

— Для меня сейчас — нет, но если мы упустим такую возможность, то как бы нам потом не пожалеть. Впереди у каждого из нас долгая жизнь. И мы оба станем счастливей, если по-настоящему узнаем друг друга… Вам не кажется?