Островитяния. Том первый

Среди дипломатов раздался ропот одобрения.

Заключительная часть сообщения касалась уже только вопросов собственно внутренней политики. Речь лорда продолжалась едва ли не до полудня. После утреннего заседания я отправился на завтрак к князю Виттерзее. Это был первый из моих визитов после путешествия. По дороге мне встретились двое американцев — Эндрюс и Боди. Они хотели, чтобы я помог им получить разрешение на вывоз образцов горных пород, причем как можно скорее. Они собирались отправить их пятнадцатого. Когда я смогу принять их? Я предложил им зайти сегодня к вечеру, но это их не устраивало и завтрашнее утро — тоже. Они настаивали на встрече днем, как раз когда я должен был увидеться с Дорной. Я сказал, что днем у меня свидание. Они ответили, что еще через день будет поздно. Я снова предложил им встретиться завтра утром. В десять? Нет, в десять я буду на заседании Совета. Может быть, у меня есть специальные приемные часы? Нет, по крайней мере, пока не закончатся заседания Совета. Хорошо, тогда завтра в полдень.

— Нет, в полдень у меня свидание.

— Держу пари, что с барышней, — сказал Эндрюс, уже по-настоящему начиная злиться. Я сам был зол настолько, что не нашелся, что ответить, тем более что покраснел до корней волос. Так ничего и не сказав, я повернулся и пошел прочь, но, подумав хорошенько, догнал Эндрюса и его приятеля.

— Мы можем встретиться завтра утром между восемью и половиной девятого или послезавтра, — сказал я. — А сейчас мне надо идти, у меня назначено свидание.

Когда я впервые увидел их в мае, они мне понравились, и, знай я, что они окажутся в Городе, я, пожалуй, пригласил бы их на один из обедов, но сейчас мои мысли были не о том.

Вторая половина заседания скоро закончилась. Завтра лорд Мора должен был отвечать на вопросы. Лорд Дорн выглядел усталым, безразличным; ему явно не хватало сил по сравнению с лордом Морой, у которого, казалось, еще огромный запас энергии и который был бесконечно обаятелен и явно сохранял ясность мысли на протяжении всего дня работы.

Во время чая у Перье и обеда у Келвинов, устроенного с размахом для всей дипломатической колонии, у меня не было ни секунды, чтобы подумать о себе. Голова слегка кружилась от выпитого вина, воспоминания дня мелькали в беспорядке, и, едва придя домой, я лег спать и проснулся уже запоздно; Эндрюсу и Боди пришлось ждать, пока я оденусь, а об их делах мы говорили, пока я завтракал. Мне пришлось отчасти разочаровать их, потому что мне было совершенно ясно, что некоторые из «образцов», которые они собирались вывезти, были не просто образцами. Они хотели, чтобы я предоставил им свободу действий, но закон в данном случае не допускал двусмысленных трактовок, и я отказался поддержать компаньонов.

На утреннем заседании Совета вопросы, как лидер оппозиции, первым начал задавать лорд Дорн. Когда, еще в сороковые годы прошлого века, при обсуждении вопроса о внешней торговле партия, возглавляемая отцом лорда Дорна, одержала верх над партией деда лорда Моры, лорд Дорн самолично проверил факты, о которых докладывал тогдашний премьер. Скоро стало ясно, что и на этот раз повторилось то же. Как только лорд Дорн начал задавать свои вопросы, я почувствовал, что он располагает немалой информацией, которую может использовать в любой подходящий момент. Он часто оборачивался к моему другу, сидевшему рядом, и к лорду Файну, который тоже подсел поближе. Мне было интересно увидеть наконец лорда Дорна «в деле». Голос его обладал притягательной силой, о которой я и не подозревал. Вопросы были просты и понятны. Он точно знал, каких ответов хочет добиться от своего противника. Тон его был вежлив, но настойчив. Чувствовалось, что запас сил в нем поистине неиссякаем. Мне было приятно видеть его таким сильным, хотя и хотелось, чтобы через год победу одержал лорд Мора, ведь это открыло бы передо мной такие возможности.

Поэтому я со смешанными чувствами выслушал оглашенный лордом Дорном факт, состоявший в том, что, за исключением членов дипломатической колонии, в Островитянии на данный момент находится не сто пятнадцать, а около ста тридцати иностранцев, из чего следовало, что либо лорд Мора допустил неточность, либо эти лица попадали в страну, нарушая закон. Лорд Мора обещал перепроверить данные.

— Вам следовало полагаться на точные факты, тогда никакой перепроверки не потребовалось бы, — сказал лорд Дорн. — Сотый Закон по-прежнему в силе, а дипломатические паспорта предусмотрены и в вашем проекте.

Эта реплика показалась мне неоправданно резкой, однако позже я узнал, что лорд Дорн часто позволяет себе такие замечания на заседаниях Совета, и не только там. На этот раз слова лорда Дорна попали в цель, и лорд Мора явно почувствовал себя не совсем удобно.

Потом лорд Дорн заявил, что островитянские доктора считают, что медицинское обследование, проводимое докторами-иностранцами, чаще всего — проформа, удостоверения выдаются вообще без осмотра и что если и проводить осмотр, то проводить его всерьез. Примерно в таком же роде были и остальные факты, которые лорд Дорн привел во время утреннего заседания.

Вообще заседание проходило более непринужденно и обсуждаемые вопросы были ближе к жизненным реальностям по сравнению с дебатами в американском Конгрессе. Я внимательно слушал. Время летело быстро.

После ленча с Эрном во дворце его отца я вновь поспешил на Совет. Обсуждался вопрос о том, принимать или нет предложение лорда Моры о передаче ему права на установление границы. Лорд Дорн указал на тот факт, что так называемый немецкий дозор продвинулся дальше верхней отметки перевала, а стало быть, пересек границу. За этим последовала весьма жаркая дискуссия на топографические темы. Похоже, лорд Дорн чувствовал себя в этом аспекте не совсем уверенно. Лорд Мора предложил поставить спорный вопрос на голосование, после чего лорд Дорн совершенно неожиданно и к разочарованию своих сторонников пошел на попятный, сказав, что сейчас голосовать не время, поскольку если предлагаемая линия границы в основном приемлема, то детали можно оставить на усмотрение премьера при содействии военных.

Затем впервые слово взял лорд Келвин, не слишком любезно осведомившись, уж не хочет ли лорд Дорн, чтобы и флот тоже давал советы по поводу границ. Я вспомнил, как Дорна рассказывала, что и адмирал, и оба командора поддерживают ее деда. Намек, таким образом, был достаточно прозрачен.

Лорд Дорн отвечал, что лучшего нельзя было бы и желать.

Лорд Мора спросил его, согласен ли он голосовать сейчас, если в комиссию по решению пограничного вопроса войдут и представители флота, на что лорд Дорн только рассмеялся.

Время шло, и по мере того как близилось мое свидание с Дорной, я чувствовал все большее беспокойство и нетерпение.

Решение ни по одному вопросу так и не было принято, и, дождавшись перерыва, я ушел. Было уже около пяти часов, а мне нужно было вернуться домой не позже половины седьмого, чтобы успеть переодеться перед визитом к графу фон Биббербаху.

Сильный и свежий юго-восточный ветер, неся редкие снежинки, дул мне в лицо, когда я, почти бегом, шел по улице к набережной. Сердитые серо-зеленые волны бились о пристань, и корабли, казалось, попрятались по докам от неуютной морской стихии. А где-то там уже наверняка горел камин и Дорна ждала меня!

Миновав агентство и мост через канал Субарра, где ветер едва не валил с ног и мокрые холодные хлопья жгли мое разгоряченное лицо, пройдя мимо конторы, где мы с Джорджем поджидали когда-то курьера из Доринга и я получил письмо Файны, я вышел на мол, к серым стенам дворца Дорнов. Дойдя до ворот, я распахнул их тяжелые створки. За садом, выглядевшим уже по-зимнему, за голыми, облетевшими деревьями, виднелся длинный фасад дворца. Я подошел к дверям, дернул за звонок. Еще минута, и я увожу Дорну, саму Дорну, и буду с ней все эти длинные зимние сумерки!

Слуга впустил меня. Лицо мое окоченело от холода, в ушах звенело. Слуга взял мое пальто и шляпу. Что ж, придется Дорне увидеть меня в визитке. Я молил бога, чтобы накрахмаленная манишка не слишком хрустела.