Страница 31 из 32
Два года не расставался я с моими зайцами: изучал их повадки, кормил сиреневой лунной травой, слушал их песни. Они всюду сопровождали меня, повиснув на мне пушистыми гроздьями, цепляясь за мою одежду сильными ушками. Да, оказалось, что уши у лунных зайцев не только орган слуха, с их помощью они ловчее мартышек карабкаются по деревьям, книжным полкам и комбинезонам работников Космозо.
Вскоре все друзья и знакомые называли меня дедом Мазаем, а тогдашний директор Космозо Афанасий Афанасьевич Конфетов, добрейшей души человек, но требовательный начальник, смотрел-смотрел, как я прогуливаюсь по территории зоопарка в живой, на ходу распевающей «шубе», да и пригласил однажды на беседу в свой кабинет.
– Любишь зайцев? – со всей прямотой спросил он меня.
– Ага, – ответил я, не в силах стереть с лица умиленную улыбку – зайцы как раз мелодично замурлыкали мотив моей любимой песни о восходе Венеры на Марсе. – А ведь правы были китайцы, когда считали лунного зайца истинным другом всех людей! Но как они узнали? Неужели еще в древности слетали на Луну?
– Послушай, Игорь… Мы тут потихоньку от тебя взяли несколько проб у твоих подопечных и кое-что выяснили. Зайцы эти, понимаешь, вырабатывают особые феромоны, которые вызывают у людей симпатию и привязанность без всякой меры. А пение их обладает гипнотическим эффектом. Прямо сирены какие-то. Все это без особого вреда здоровью, но сбить с пути человека твои нефритовые могут. Посмотри-ка на себя.
Он повернул меня к зеркальной панели на стене. Я увидел свое отражение: меховой шар с ногами, облаченными в форменные штанины Космозо и торчащей сверху вихрастой головой. С дурацкой, надо сказать, улыбкой.
– Ученый совет Космозо, – продолжал мой начальник, – постановил, что с зайцами работать будут несколько человек посменно, а тебя решено освободить от общения с ними на неопределенное время.
Я взвыл.
– Панас Фанасич, вы меня, космозоолога, отстраняете от работы с единственными пока в зоопарке инопланетными существами! Что же мне, с крокодилами теперь работать?
– Во-первых, не забывай о стройной и никем пока не опровергнутой теории покойного Педро Кокодрило о внеземном происхождении архозавров. Во-вторых, учти, что во вселенском масштабе многие земные животные не имеют аналогов. А в-третьих, у меня есть для тебя интереснейшее задание. Хватит тут сидеть по уши в зайцах, собирайся-ка ты в экспедицию.
Итак, Космозо требовались молодые, легкие на подъем зоологи, готовые пуститься в космические странствия на поиски инопланетных зверей, птиц, насекомых и других форм жизни, – о лучшей работе можно было только мечтать! Меня приняли в разведывательную партию на Европу – спутник Юпитера, откуда я должен был отправиться далее, в межзвездную экспедицию под руководством легендарного климатолога Пномпеньского.
В полете до Юпитера я изучал справочник по космозоологии Млечного Пути и тосковал. «Зайцы мои, – бормотал я, засыпая. – Как вы там без меня? Помните ли? Скучаете? Кто слушает ваши дивные песни?» Иногда мне чудились нежные звуки. Я уже тогда догадывался о телепатических способностях моих маленьких пушистых друзей, но сомневался, что их телепатия способна преодолеть гигантские пространства, отделяющие Землю от внешних областей Солнечной системы. Следовательно, музыка эта была звуковыми галлюцинациями, навеянными памятью о моих любимцах.
Все же газовый гигант с божественным именем, закрывающий собой весь вид в иллюминаторе, может отвлечь от какой угодно печали. А приближение к загадочной Европе способно раздразнить любопытство любого ученого-натуралиста.
О спутнице грозного брата Солнца Юпитера скажу вам коротко: если вы заядлый рыбак, но никогда не бывали на Европе, то рыбаком себя можете больше не называть, настоящего улова вы пока еще не видели. Потому что все ихтиологическое разнообразие нашей с вами родной Земли блекнет перед фантастическим подводным миром Европы, планеты-океана. «Европейцы» – все сплошь «подводники» – охотники, пастухи, строители. К тому же они оказались очень доброжелательным народом и за несколько дней помогли мне собрать богатейшую коллекцию морских тварей для океанариума Космозо. Я отправил с Европы в Москву три огромных сферических аквариума с фосфоресцирующими трехцветными «медузами», на самом деле оказавшимися подводными грибами, рыбками-голограммами, великолепным экземпляром сковородного ската, моллюском-оракулом, лжерусалочками и прочими занятными представителями мелкой европейской фауны.
Да, наша экспедиция началась весьма удачно, но я с нетерпением ждал полета за пределы Солнечной системы. Какой мальчишка в детстве не мечтает о таком путешествии? Мечтал в свое время и я, и вот мечта сбывалась самым распрекрасным образом.
На местном автоматическом челноке я отправился на орбиту Европы. Челнок был отлично приспособлен для землянина: его предварительно осушили и наполнили великолепным искусственным лесным воздухом. Утро было чудесным, свет Юпитера зажигал многочисленные искры на ледяных равнинах, оберегающих европейскую подводную жизнь от неласкового космоса. На орбите меня подобрал межзвездный космолет «Слейпнир». Прощай, Европа!
Если бы вы знали, как меня приняли мои новые спутники! Приветствуя, астронавты радостно хлопали меня по спине. Механик Зеленый сразу же починил мой вышедший из строя на Европе хронометр, память о дедушке. Руководитель экспедиции академик Пномпеньский произнес за обедом остроумную речь. А судовой кок и лекарь Не Бо устроил в честь моего появления на борту корабля пышную чайную церемонию.
На следующий день мы стартовали. «Слейпнир» в буквальном смысле скакал по просторам Вселенной, преодолевая через гиперкоридоры немыслимые расстояния. Множество планет было обнаружено и внесено в наши навигационные системы, капитан корабля Полосков был чрезвычайно доволен. И все же ни одной планеты, пригодной для жизни, нам не попадалось. Пномпеньский жаждал найти планету с атмосферой, а я мечтал о еще большем: чтобы на планете были животные, и каждый день упражнялся в стрельбе из пистолета-усыпителя, а также учился пользоваться другими хитроумными штуковинами – орудиями космического зверолова.
Несмотря на перегрузки гиперпространственных скачков, экипаж чувствовал себя превосходно. Мы обсуждали климатические особенности Европы, ее флору и фауну, играли в шахматы и наслаждались приподнятой атмосферой, сложившейся на «Слейпнире». Даже здоровенный механик Зеленый, склонный, как я заметил, к меланхолии и пессимизму, ковырялся в сложной судовой электронике, посвистывая и чему-то улыбаясь.
Однажды вечером, попивая приготовленный Не Бо душистый чай, мы заговорили об особой мирной радости, царящей на борту.
– Знаете, коллега, – сказал мне академик, – я столько раз бывал в космических экспедициях, а подобного нынешнему всеобщего радужного настроения никогда не замечал.
– Неужели правда? – удивился я. – Это мой первый полет такого рода, но мне всегда казалось, что среди увлеченных первооткрывателей и должна быть особенная обстановка.
– Уверяю вас! Вы даже не представляете, как нам всем повезло. В дальнем перелете, в ограниченном пространстве все малозаметные черточки характера становятся видны и порой весьма утомительны.
Зеленый добродушно улыбался.
– Я был уверен, что добром эта поездка не кончится. Согласился полететь только потому, что капитана Полоскова в беде бросать не хотел. А теперь вижу, что у нас замечательное приключение, и экипаж редкий. Просто каждый день душа поет. Простите, профессор, мое ворчание при погрузке, я, наверное, не с той ноги встал.
– Да пустяки! Знаете, дорогой Зеленый, у меня самого постоянно душа поет!
С порога кают-компании раздался голос Не Бо. Оказалось, он стоял в дверях и внимательно слушал наш разговор.
– Скажите, друзья мои, а что именно поют ваши души? Случайно не «Over the Rainbow»? Или, может быть, песню о восходе Венеры на Марсе?
Я вздрогнул. Академик Пномпеньский в изумлении откинулся на спинку кресла. Зеленый раскрыл рот. Наша реакция была однозначной: да!