Страница 10 из 32
Павлыш лег на койку, заложив руки за голову. Он не стал раздеваться. Голова раскалывалась так, что все становилось безразлично, – лишь бы боль прошла. Он понимал, что надо встать и думать, что-то делать… И лежал. За иллюминатором была чернота. Без звезд.
Если они не улетят, то следующий виток отступления будет еще короче. Потом еще короче… Наверное, все же надо попытаться взлететь. У них в случае удачи будет три дня. Три дня полета, может, связь с проходящим кораблем… Мало ли бывает случайностей… Взлететь, взлететь, убежать отсюда…
Послышался стук в перегородку. За перегородкой была каюта Варнавского. Стук повторился. Он был тихим, осторожным. Павлыш заставил себя подняться. Хорошо бы оставить голову здесь, на койке.
Павлыш вышел в коридор. Никого.
Он заглянул в каюту.
Варнавский лежал. Лицо его было синим.
– Павлыш, – сказал он, – у нас всего несколько минут. Слушайте.
Варнавский старался говорить быстро, но губы плохо слушались его.
– Я почти кончил, – продолжал Варнавский. – Времени не хватило. Сами понимаете. Да закройте дверь, они могут услышать! Если они снова сделают прыжок обратно, пленки погибнут. Я наговорил на пленки, понимаете, и пленки погибнут, потому что я уже не могу писать.
Варнавский повторял фразы, словно хотел вдолбить их в голову Павлышу:
– При обратном переходе пленки стираются. А мне в следующий раз уже не вспомнить. Пружинный эффект снижает деятельность мозга. Снова мне не сделать. Возьмите пленки.
– Вы думаете, что я взлечу?
– Нет. Вы не взлетите. Это невозможно. Вы должны взять пленки. Никому ни слова. Они пленники чувства долга. Если можно что-то сделать, надо делать. Это парадокс. Он никуда не ведет. Если они еще раз сделают прыжок, то я уже не сделаю теории. Понимаете? Тогда я зря жил. Мне легче умереть, если я жил не зря. Мне нужно умереть, чтобы жить не зря. Все очень просто, вы возьмете пленки, и пока никому ни слова. И потом сделаете еще одну вещь. Очень просто. Я знаю. Пульт управления компьютером, который высчитывает и производит прыжок, под станцией. Там люк, вы видели. Вам нужно спуститься туда сейчас. Это просто. Вам надо взять что-то тяжелое и спуститься. Возьмите этот камень. Сувенир, я его взял как сувенир. В день прилета. Я думал увезти его на Землю. Камень, который путешествовал во времени. Возьмите его. В правой части пульта под стеклом контакты подачи энергии на установку. Разбейте стекло. Разбейте стекло и контакты. Вы поняли? Они не смогут вернуться во времени. И тогда моя работа будет цела. Это самое главное. От человека остается только работа, вы понимаете? Вы должны это сделать…
Варнавский закрыл глаза. Павлыш увидел, как его рука, вся в синей сыпи, тянется к камню, лежащему на столе.
– Ну! – сказал Варнавский хрипло.
Павлыш подошел к столу. Кассеты лежали аккуратной стопкой.
– Три верхних, – сказал Варнавский, не открывая глаз.
Павлыш взял кассеты.
– Теперь идите. Камень! Камень!
Павлыш стоял.
– Я не могу, – сказал он.
– Идиот. Вы убийца…
В словах не было чувств. Была только усталость.
– Я понимаю, – сказал Павлыш. – Но, может быть, не сотрется?
– Сотрется. Обязательно сотрется. Вы же видите, что я не могу подняться. Я прошу вас! Не только ради меня. Ради Людмилы, Светланы, ради вас самого! Вы же не перенесете ускорения времени. Никто не перенесет. Жертвенность – это плен.
То, что просил сделать Варнавский, было самым простым, разумным, и, вернее всего, Варнавский был прав – выход один. Павлыш мысленно уже спустился к компьютеру и разбил стекло. И тогда еще через день, задыхаясь от боли, Варнавский умрет. Инвариантно. Как если бы это была станция геологов. Но оставался маленький шанс, оставалась надежда на чудо – еще три дня, послезавтра Варнавский проснется здоровым, у него и у них будет еще три дня. И что-то получится. Ничего не получится, понимал Павлыш, но послушаться Варнавского означало убить его.
– Ну как вы не понимаете, – повторял Варнавский. – Я сам не могу дойти. Я опоздал. Я хотел кончить и опоздал.
Голова Павлыша раскалывалась. Он протянул руку к камню. Но рука не послушалась его.
Вошел Карл.
– Вы здесь? – он ничуть не удивился. – Людмила говорит, что есть надежда. Она говорит про какие-то квасцы. Она просит вас прийти. Как ты, Павел?
– Он тоже трус, – сказал Варнавский. – Он как и ты.
Штромбергер взглянул на Павлыша.
– Я вас понимаю, – сказал он.
С квасцами ничего не получилось. Людмила просто очень хотела, чтобы получилось. Но прошел час, прежде чем Павлышу удалось разубедить Людмилу. Павлыш понимал, что уходить нельзя. Прошли еще минуты. Потом Светлана упала в обморок. Тихо съехала на пол.
– Ну вот! – Людмила сказала это так, словно Светлана притворялась.
Павлыш наклонился над Светланой, расстегнул ей ворот.
– Вам помочь? – спросила Людмила.
– Нет, сейчас я сам все сделаю. В этом, по крайней мере, я разбираюсь.
Он с трудом поднялся, подошел к медицинскому шкафу.
Людмила тоже поднялась.
– Я пойду к Павлу, – сказала она. – Карл забудет сделать ему укол.
Карл не дал ей уйти – он вошел в лабораторию.
– Я сделал укол. Он спит. Не ходи. Что со Светланой? Ей плохо?
– Ему не лучше? – спросила Людмила.
Павлыш дал Светлане понюхать старого доброго нашатыря. Когда она пришла в себя, заставил выпить фирменную смесь – ее Павлыш изобрел на четвертом курсе. Весь институт принимал перед экзаменами. Целый месяц Павлыш был самым популярным человеком на курсе.
– Как накопители? – спросила Людмила.
– Завтра, – сказал Карл. – Боюсь, что сегодня еще не хватит энергии.
– В прошлый раз хватило четырех дней.
Карл развел руками.
– Ночью я буду сидеть у него сама, – сказала Людмила. – Вы спите. Все спите. Завтра переход. Мне нужно, чтобы все были бодрые.
– Прости, – сказала Светлана.
И в этот момент мигнул свет. Раз, два.
– Что такое? – спросила Людмила. – Еще этого не хватало!
Павлышу показалось, что станция вздрогнула. Чуть-чуть.
– Что случилось? – закричала Людмила. Она первой побежала к двери. Остальные за ней. Павлышу пришлось подхватить Светлану – ноги ее плохо держали.
Со стороны они, наверное, выглядели смешно. Им казалось, что они бегут, а они плелись, держась за стены.
Дверь к Варнавскому была открыта.
Кровать пуста.
– Где он? – Людмила готова была вцепиться в Карла ногтями. Павлыш оставил Светлану, она сразу прислонилась к стене, и попытался встать между Карлом и Людмилой. – Почему ты ушел?
– Он не мог встать, – сказал Карл. – Я знаю, в таком состоянии он не мог встать. Он спал.
Людмила уже не видела их, она смотрела вдоль коридора. Потом бросилась в его конец. Павлыш не сразу понял, почему. Потом увидел, что Людмила рванула дверь в переходник – шлюзовую камеру. Она решила, понял Павлыш, что Варнавский вышел наружу. Чтобы погибнуть.
– Нет, – сказал Карл. – Этого быть не может. Ты же знаешь, если человек выходит в шлюзовую, раздается сигнал по всей станции. Ты же знаешь.
И все же Людмила начала набирать код на двери, потом потянула ее на себя. Дверь отошла с трудом.
Внутри загорелся свет. Зазвенел резкий сигнал. Внешний люк был заперт.
– Где же? Где же, где же? – как заклинание повторяла Людмила.
Светлана, перебирая руками по стене, дошла до трапа вниз, к компьютеру. У трапа валялась пустая полоска от таблеток.
Людмила тоже увидела ее.
Она первой спустилась по трапу.
Варнавский лежал головой на пульте. В руке среди осколков стекла виднелся камень. Варнавский не выпустил его.
Он был мертв. Павлыш почему-то подумал, что он был мертв, уже когда разбивал стекло. Разумеется, в его состоянии невозможно было добраться до пульта. Он не мог спуститься по трапу, он просто упал вниз. Уже потом Павлыш узнал, что у Варнавского была сломана рука. Не та, конечно, что с камнем.