Гренландская кукла

И вот брезенты свернуты, глазам собравшихся открылась канава. Над влажным торфом курился пар. Члены отряда нерешительно подошли вплотную.

Фредрик остановился рядом с Туром Мейсснером. Наибольшей ширины — около полутора метров — канава достигала в нижнем конце. Глубина — чуть меньше метра. Фредрик видел только торф; пахло чем-то кислым.

— Они засыпаны торфом, — напомнил Хурнфельдт. — Юханна и Грепстад, возьмите эти лопаточки. Фернер — мы с тобой приступим с этой стороны.

Виктор Хурнфельдт и Юханна Гюднер прыгнули вниз, на дно канавы. Оба студента, слегка побледнев, помешкали, но затем последовали их примеру. Фредрик обратил внимание на воткнутые в торф колышки, на каждом из которых были написаны буквы и цифры. Предварительная разметка позволяла точно судить о расположении находок. Хурнфельдт и Гюднер знали свое дело.

Они негромко растолковали студентам, как действовать. И принялись умело работать лопаточками. Сверху шесть лиц и двенадцать глаз напряженно следили за каждым движением профессионалов.

Прошло пять минут, десять, пятнадцать. Под резиновыми сапогами хлюпала влага. Раскопки велись предельно осторожно. На двадцатой минуте у Гюннара Грепстада вырвалось взволнованное восклицание. Из торфа появилась ступня.

Лопаточки сменились щетками и маленькими батарейными насосами — сдувать крошки земли. Но вот четверка внизу расступилась, окруженная роями комаров и влажными испарениями. Фредрик уставился на то, что они расчистили.

Почти половина туловища… Кожа сморщенная, почерневшая. Тощие ноги с высохшими мышцами, так что можно было различить жилы и кости, явно принадлежали мужчине. Нижняя часть живота — бесформенный ком. Гротескное зрелище… Грудная клетка, плечи и голова все еще были погребены под торфом. Было видно часть одной руки.

Профессор Хурнфельдт вытер пот со лба, поднял взгляд и обратился к стоящим наверху:

— Вот, смотрите. — Маленькой лопаточкой, размером чуть больше столовой ложки, он осторожно постучал по ноге трупа. Звук был такой, будто он стучал по дереву. — Твердая, как камень. Кожа высохла и задубела. Не одна сотня лет нужна, чтобы тело стало таким.

И сразу все заговорили. Царил всеобщий восторг. Находка и впрямь древняя! В глубине души они опасались, что канава окажется пустой, тела таинственным образом исчезнут за зиму. Теперь опасениям пришел конец, они своими глазами увидели тела.

Хурнфельдт, Гюднер и оба студента продолжили раскопки. Они намеревались полностью обнажить один труп. Фредрик и пять других членов отряда следили сверху за их работой.

Вот грудная клетка, совершенно опавшая, пустая. Руки лежали вдоль боков, неестественно вывернутые. Вот плечи, шея… Внезапно Хурнфельдт перестал копать и смачно выругался.

Когда четверка на дне канавы расступилась, Фредрик смог увидеть весь труп целиком. Выше шеи не было ничего. Голова отсутствовала.

8. Они готовят роскошную трапезу, хозяин гостиницы делится наболевшим, и над долиной спускается тишина

— Ничего неожиданного, согласен? — Сидя на кочке, Стивен смазывал жиром свою лесу. — Линдоуского человека казнили, у тела, найденного в Граубалле, была перерезана глотка, и так далее. Большинство находок так или иначе указывают на казнь. А здесь на севере, выходит, отрубали голову, прежде чем бросить тело в болото.

Фредрик застал англичанина у Малого озера, тот как раз готовился приступить к лову. Подробно рассказал ему, как прошло сегодняшнее знакомство с находкой, описал всеобщее разочарование, когда выяснилось, что оба тела обезглавлены. Мартину Грюнеру, одонтологу из Высшей стоматологической школы в Осло, нечего делать. Если только в болоте обнаружат другие тела — или отдельно лежащие головы. Отряд покинул место находки вскоре после полудня, с тем чтобы на другой день продолжить раскопки и приступить к тщательным исследованиям.

Облюбовав заливчик поодаль от Стивена, Фредрик принялся собирать свой спиннинг; англичанин привез его снаряжение. Небо, как обычно, было почти безоблачное, вокруг рыболовов кружили рои комаров. Фредрик колебался. Может быть, сделать еще попытку поговорить со старым охотником Хугаром? Что-то подсказывало ему: там он может получить ключ к тайне, которая все больше его терзает. В одном он был совершенно уверен — Хугар не станет бродить по ночам; выстреливая духовыми трубками ядовитые шприцы.

Завтра. Завтра он вместе со Стивеном поднимется к озеру Стурбекк и к хижине под скалой. Сейчас — ловить рыбу.

— Намажь свою тоже, будет лучше держаться на воде. — Стивен подошел к нему с баночкой специального жира для лес. Потом посмотрел, какие мошки летают над поверхностью озерка. Сообразил, какая приманка лучше подходит, пробормотал «Марч Браун» и достал из своей коробочки какое-то крохотное, бурое, косматое изделие.

После чего оба стали подкрадываться к воде.

Фредрика ослепили солнечные блики. Открытые части тела чесались от комариных укусов. Он обвел взглядом склоны вокруг идиллического озерка. Прямо за его спиной мирно паслись овцы, ритмично позвякивая колокольчиками. Круги на поверхности озера морщили отражение плавных очертаний Рёдалсхёа. На километры вокруг — никого, только Стивен и он.

Приготовив спиннинг, Фредрик сделал несколько контрольных замахов. После чего позволил мушке лечь на воду там, где только что всплывала рыба. Форель клюнула сразу, и начался волнующий поединок.

Ближайшие два часа были наполнены захватывающим зрелищем и бурными переживаниями, которым не могли помешать никакие посторонние мысли и ассоциации. Фредрик Дрюм пребывал в исконном состоянии всех живых существ, естественной первобытной гармонии с кустарником, камнями, болотом, озером, камышом. Все было направлено на одно — заполучить добычу. Форель. Форель и он слились воедино. Вне этого единства ничего не существовало.

Подобно тому как капли доброго вина представляли собой солнечный концентрат давно минувшего лета, способный возродить в памяти прочно забытые ароматы и вкусовые ощущения, так и напряженное ожидание клева вобрало в себя древний унаследованный охотничий инстинкт и бьющую через край гордость удачливого добытчика. Он словно упивался утонченным хмелем.

С двух сторон они приближались к мысу в северной части озера. Стивен помахал рукой, Фредрик ответил тем же. Англичанин показал на зеленую лужайку, где лежал его рюкзак, битком набитый припасами. Фредрик кивнул, улыбаясь: в самом деле, пора перекусить.

Они плюхнулись на траву. Стивен сиял.

— Бесподобно, — сказал он, высыпая из сумки добычу, одиннадцать поблескивающих тучных форелей.

Фредрик с не меньшей гордостью подсчитал свой улов: восемь штук.

Стивен порылся в рюкзаке, достал металлический поддон для копчения рыбы. Нарезанную булку серого хлеба. Помидоры, огурцы, различную приправу. Тарелки, бокалы. «Бокалы для вина», — удивленно отметил Фредрик.

И вот уже четыре самые крупные форели коптятся на практичном приспособлении Стивена, распространяя весьма заманчивый запах.

— Закрой глаза, дружище, — сказал вдруг Стивен, запуская руку в карман рюкзака.

Фредрик послушно зажмурился — что-то последует дальше? И когда услышал предложение открыть глаза, увидел на траве между ними красивую бутылку. Он удивленно уставился на этикетку: «Шато Мутон Ротшильд» 1970.

— Хакк а-ля Вак, Лам а-ля Дрюм, Гюбб а-ля Тоб! — вырвалось у него.

— Разве сейчас не самый подходящий повод выпить доброго вина? — улыбнулся Стивен, глядя на изумленное лицо друга.

Бутылка была привезена из Англии, куплена в аэропорту Хитроу.

Золотистая кожа хрустела на зубах, красное мясо таяло на языке. Они молча наслаждались бесподобной трапезой в сказочно красивом ущелье. Несколько барашков, подойдя поближе, покачивали головой, глядя на развалившихся на траве людей. «Даже Лукулл, — сказал себе Фредрик, — не знал таких пьянящих пиров».

Стивен зевнул, лег поудобнее и закрыл глаза. Вино разморило друзей. Фредрик подобрал соломинку и потыкал ею в кусочек рыбьей кожи. Мысли его уподобились длинным отлогим морским волнам, и сам он превратился в качающуюся на этих волнах пушинку. Вдруг гребень одной волны обрушился, и Фредрика окатило холодной соленой струей. Он сел рывком. Уставился как завороженный на рыбью кожицу. Нет, это невозможно! Совершенно исключено. Или? Внезапно родившаяся мысль не желала оставлять его сознание. Недобрая, грозная, все потеснила. Да нет же, не может, не может такого быть. Ох уж эта твоя фантазия, Фредрик, больно она изощренная. Эта мысль не подлежит обнародованию. Слишком она гротескная. Забудь ее, Фредрик. Забудь!