Страница 3 из 95
— Ваше Величество, — неуверенно начала она, — что вы там делаете?
— Бреселида! Радость моя! — Царь как будто только что ее заметил. — Жду, когда у меня вырастут перья, чтоб улететь отсюда!
«Боги! — Сотница закрыла глаза. — Чем я вас прогневила?» Она спрыгнула с седла и, подойдя вплотную к дереву, заговорила почти шепотом:
— Слезайте, ваше величество. Не позорьтесь. Умоляю вас!
— Не позориться? — Делайс зацепился за сук ногами и свесился вниз головой. — Даже если я вывернусь наизнанку и мой желудок будет болтаться снаружи, я и то не опозорюсь больше, чем живя с убийцей собственного отца!
— Что ты с ним разговариваешь? — возмутилась Македа. — Он же свихнулся. Лучше помоги мне трясти дерево!
— Ты полагаешь, царь упадет на землю, как желудь? — пожала плечами Бреселида.
Тем временем «живой бог» давно отвлекся и, глядя в небо, горланил песню:
— Подтягивай, Бреселида! Чего молчишь? — разозлился царь.
мысленно продолжила сотница.
— Ах, бедный, бедный я! — донеслось с верхушки дерева.
«Еще одно слово, и я собью его из лука». Больше переносить такого позора «амазонка» не могла. Дорогой ей человек голым скакал по деревьям и распевал гимны плодородия!
В это время со стороны дороги донесся душераздирающий свист. Казалось, стадо коз пробирается через тростник. На пригорке, размахивая черными крыльями гиматия, появилась Гекуба в сопровождении гурьбы младших жриц. Они шли пешком, стуча в тамбурины и душа по дороге змей, которых вешали себе на шею.
— Вон ворона летит! — восхитился царь, глядя вниз на прорицательницу. — Она принесла мне перья!
Гекуба бросила на него презрительный взгляд и направилась к Македе.
— Совсем рехнулся, — сопя, пояснила охранница. — Видать, наше житье не для греков.
— Молчи и слушай, — цыкнула на нее жрица. — Любыми средствами надо снять его оттуда. Сумасшествие царя случается не часто, и если его не принести в дар Великой Матери, могут начаться неисчислимые бедствия.
«А они разве кончались?» — вздохнула Бреселида.
Царь издал воинственный вопль и кубарем скатился вниз по стволу.
— Ворона! Ворона! Отдай мои перья! — Он кинулся на старую жрицу проворнее, чем кто-либо успел преградить ему дорогу, и покатился с ней по земле. — В крови ее ладони! Ах, бедный, бедный я! — выкрикивал «живой бог».
Бил ли он прорицательницу? Едва ли. Скорее всего, Делайс сразу сломал ей шею. Старая жрица беспомощно вытянулась на земле. Безумный царь как ни в чем не бывало, сорвал с убитой черный жреческий плащ и намотал его себе на голову, полностью закрыв лицо.
— Едемте! — весело крикнул он. — Теперь у меня есть перья, и скоро я улечу.
Никто не осмелился связать царя. Его лишь заперли в покоях, поставив стражу из безъязыких кастратов, присланных храмом Трехликой. Новая верховная жрица Анхиза заявила, что «живой бог» уже помечен Триединой Матерью и его необходимо готовить к всесожжению. Этот великий праздник приходился на осеннее равноденствие, и все племена в окрестностях Таврских гор посылали в Долину Духов животных, птиц и людей.
Перед отъездом Делайс прошел очистительные обряды, после чего его лицо навсегда скрыли от подданных тонкой шелковой повязкой, ибо ни один смертный уже не смел взирать на «живого бога» без страха самому потерять разум.
Бреселида посетила его перед очищением, сама не зная зачем. Ей все еще казалось, что она сможет достучаться до безумца и объяснить ему, в какой страшной опасности он находится.
Делайс встретил ее в прекрасном расположении духа.
— Хочешь вина, женщина? — весело спросил он. — Мне прислали хорошего. Из Пантикапея. Хитрецы! Как только узнали, что скоро я возвращаюсь домой, сразу вспомнили, что я их архонт. — Он смеялся, наливая желтое хиосское в легкие глиняные килики. — Пей, Бреселида. Ты что-то печальна? — В его голосе звучало искреннее участие.
Сердце «амазонки» сжалось. Таким радостным она не видела царя никогда.
— Они не отпустят тебя домой, — осторожно начала женщина. — Они хотят твоей…
— Смерти? — «Живой бог» с детским любопытством уставился на блюдо айвы, над которым роем, вились мухи. — Они чуют мертвечину. — Царь выставил руку и быстрым движением поймал на лету особенно крупное и тяжелое насекомое.
Муха сердито жужжала у него в кулаке. Делайс прижал ее пальцами.
— Глупая, — сказал царь. — Вот она была свободна и летала, куда хотела. Теперь… — Он разжал кулак и, придерживая пленницу ногтями, к ужасу Бреселиды, оторвал ей крылья. — Теперь она никуда не может лететь. — «Живой бог» стряхнул несчастное насекомое на стол, где оно продолжало громко жужжать и даже подпрыгивать на брюшке. — А сейчас, — Делайс вновь подхватил искалеченную муху и, прежде чем Бреселида успела вскрикнуть, отправил себе в рот, — она снова свободна. — Царь без всякого видимого усилия проглотил насекомое.
Сотница в слезах бросилась из андрона.
— Молоде-ец, — раздался за спиной царя слегка подзабытый голос, в котором звонкость золотых колокольчиков сочеталась с совершенно ледяным тоном.
Делайс резко повернулся. На подоконнике, свесив одну ногу и обхватив руками другую, сидел золотой лучник. Вокруг него по полу шкурой леопарда скакали солнечные зайчики.
— И тебе не жаль ее? — осведомился гипербореец. — Она ведь искренне поверила в твой балаган.
— А что мне еще остается делать? — огрызнулся Делайс. — Ты обещал помочь. Исчез. А когда я сам все устроил, являешься и начинаешь упрекать меня в бессердечии!
— Тихо, тихо! — Феб, смеясь, поднял обе ладони вверх. — Я же не виноват, что вы, смертные, так быстро живете! Я оставил тебя размазанным, как каша по тарелке, отлучился к родным в Гиперборею поплясать и выпить, возвращаюсь, а ты уже нагородил стену вокруг порта, устроил заговор и убил главную жрицу. Не многовато ли, мальчик?
Аполлон соскользнул с окна, прошел к столу и уселся на складное кресло.
— Угощаешь? — Он налил себе вина. — Ну, что, каково жить в шкуре бога?
— Мне надо исчезнуть отсюда, — угрюмо заявил Делайс. — Твоя флейта не умиротворила жриц Триединой. Они жаждут снести мне голову аж в Долине Духов.
— Какие церемонии! — Феб чуть не поперхнулся. — Что ты еще натворил?
Царь медленно разломил айву.
— Я безумен, — нехотя признался он. — На самом деле. Это не балаган.
Феб по-волчьи прищурился и внимательно всмотрелся в лицо собеседника. Делайсу показалось, что жаркий свет проникает ему сквозь кожу.
— Да, это так, — сказал лучник. — Наклонись сюда, мальчик, я должен понять, насколько сильно Триединая вгрызлась в твою душу.
Царь повиновался, и сияющие пальцы Феба легли ему на лоб. Несколько минут Аполлон молчал.
— Мои дела плохи? — не выдержал Делайс.
— Не так уж, если ты можешь говорить со мной, — покачал головой гипербореец. — Хотя я чувствую пустоту и тяжесть. У тебя провалы памяти?
— Скорее затмения, — поморщился Делайс. — Наползает какая-то муть. Ничего не вижу. И ничего потом не помню.
— В остальное время ты притворяешься, — уточнил Феб.
Царь склонил голову.
— Мне нужно бежать отсюда, — упрямо повторил он. — Мои войска в горах. Я должен добраться до них.
— С безумной головой? — Губы Феба сложились в усмешку. — С каждым днем мути, как ты говоришь, будет все больше и больше. Темнота пожирает твой разум. Скоро ты уже не сможешь отличить игру от реальности, как день от ночи.
— Но ты же поможешь мне? — взмолился царь.