Екатерина Великая

Между тем план, разработанный берлинским кабинетом, был чрезвычайно соблазнителен для Пруссии: польские войска вторгаются на Украину, а их место в Польше заступают, якобы для поддержки, прусские части, которые отрезают Данциг и Торн вместе с балтийским побережьем.

В случае если Пруссия приступит к осуществлению своего проекта, Потемкин предлагал употребить секретный план действий по возмущению Польской Украины. «Расположения такой важности должны быть проведены с крайней точностью. При устроении могут многие случиться объяснения, которых на бумаге расстояние должное не позволит в полной мере истолковать, — писал князь. — Нужно, всемилостивейшая государыня, мне предстать перед Вами на кратчайшее время»[1472].

Потемкин предсказывал крупный политический кризис, связанный с намерениями Пруссии и Англии спасти Порту от полного разгрома[1473]. К середине февраля его предположения подтвердились. «Получено с курьером письмо барона П. А. Палена, — писал 2 февраля А. В. Храповицкий об известиях от нового русского посла в Стокгольме. — Шведский король имеет предложение от Англии… чтоб 1-е, вооружился против нас, или 2-е, дал свои корабли в соединение с ними, или 3-е, дал бы им свой военный порт, и за все то платят наличными деньгами»[1474]. Англия обещала производить шведскому королю ежегодную субсидию в 600 тысяч гиней в продолжение турецкой войны, а также на случай войны между Россией и Пруссией, даже если Густав III не примет в ней участие, а ограничится одним вооружением[1475].

«Я заключаю по всему, что Россия вступит в весьма бедственную войну, — писал принц Генрих, — ибо друг ее король шведский не останется нейтральным, а англичане посылают 60 кораблей — 40 в Балтийское море, 20 в Черное; или она примет status quo». Комментируя этот пассаж, Екатерина почти вспылила: «Россия вот уже сто лет ни в одной войне ничего не теряла, и ей нельзя предписывать и приказывать, как ребенку… В Лондоне народ пишет мелом на домах: „Не хотим войны с Россией“. Эта черта возобновила мои старые симпатии к английскому народу… Но эту давнюю нежность я вовсе не распространяю на министерство (британский кабинет. — О. E.), потому что оно ее не заслужило»[1476].

6 февраля Храповицкий продолжал перечисление неприятных новостей: «Из разных сообщений и дел политических заключить можно: 1-е, мирясь мы с турками, оставляем за собой Очаков, и граница будет по Днестр. 2-е, турки ни на что не соглашаясь, даже и на уступку нам Тавриды, хотят продолжать войну [вместе] с Пруссией. 3-е, король прусский к тому готов, ждут последнего отзыва Англии, которая к тому же наклонна и подущает уже шведа. 4-е, австрийцы за нас не вступятся: им обещан Белград от Пруссии, кои с согласия англичан берут себе Данциг и Торунь»[1477].

Именно в это время активизировалась переписка между великим князем Павлом Петровичем и Фридрихом Вильгельмом II, которая велась через секретные розенкрейцерские каналы. Русский министр при берлинском дворе Максим Максимович Алопеус, мастер стула петербургской ложи «Гигия», придумал для этой корреспонденции особый шифр[1478]. В Петербурге письма Павла попадали в руки агента прусского посольства Гюттеля, который доносил в Берлин, что в марте 1791 года следует ожидать перемены царствующей особы на российском престоле[1479], если сторонникам великого князя удастся свалить ненавистного главу русской партии[1480], то есть Потемкина.

Некоторые уникальные документы, касавшиеся сношений Павла Петровича и нового главы его партии князя Николая Васильевича Репнина с Берлином, сохранились в бумагах Александра Самойлова, племянника и одного из ближайших сотрудников Потемкина. Эти материалы позволяют сделать вывод, что светлейший князь был хорошо осведомлен о развивавшейся интриге[1481]. Именно о ней он собирался говорить с императрицей по приезде в Петербург. В деле фигурировало имя наследника, поэтому князь не мог позволить себе объясниться с Екатериной «иначе… как на словах».

28 февраля Григорий Александрович прибыл в столицу. «Записки» Храповицкого показывают, что по приезде светлейший князь много времени проводил наедине с Екатериной, составляя документы «для отклонения от войны»[1482] с Англией и Пруссией.

Тем временем в Польше партия во главе с Игнатием Потоцким обнародовала проект новой конституции, предусматривавшей отмену liberum veto, провозглашение польской короны наследственной и назначение саксонского курфюрста наследником Станислава Августа. Торжественное объявление этого законодательного акта происходило 3 мая 1791 года. Политическая реформа была принята меньшинством голосов, на одном воодушевлении зала: на сейме присутствовало 157 депутатов, между тем как отсутствовало 327. Большинство шляхты не симпатизировало идеям конституции. В таких условиях Россия имела возможность создать свою конфедерацию.

«И вот наши миллионы полетят к черту! — возмущался принц Генрих. — Без копейки прибыли»; «Зачем брать себе в союзники этого жалкого шведа и этих тщедушных поляков?»[1483] Письма старого политика имеют любопытную особенность: человек опытный, умный и заслуженный, он ни разу не упомянул о громких событиях тех лет — взятии Измаила, уничтожении турецкого флота. Единственной волновавшей его темой являлись казенные траты. Сам же конфликт, в который намеревалась вмешаться Пруссия, был для него посторонним.

23 июля 1791 года в записке о Пруссии Потемкин намечал возможный ход военных действий: «Я сужу, что пруссаки двинутся для возбуждения поляков и, пустя их на нас, станут делать оказателства к Риге. В таком случае… все корпусы, соединясь как от Киева, так и от белорусской границы, составят… армию. Сия, вступя в Польшу, займет [православные земли], выгнав поляков»[1484].

Польша пала бы первой жертвой противостояния России и «лиги», фактически выставленная союзниками как таран на западной границе. «Обстоятельства… требуют быть нам в готовности, наипаче противу пруссаков, — писал князь. — А как они выгодою большею для себя имеют обращение на нас поляков… то сии последние быть первыми в наших соображениях должны… Делить так, чтоб мало ее осталось»[1485]. Согласно этому плану, коронные земли должны были принадлежать Польше, но, лишившись громадных православных территорий, она становилась мононациональной и монорелигиозной страной.

В то же время Екатерина и ее фактический соправитель повели сложную дипломатическую игру. Каждому из участников Петербург сулил то, чего тот давно желал. Пруссию постарались привлечь обещанием антиавстрийского союза, включавшего и Варшаву[1486]. Это привело к замедлению темпов военных приготовлений Фридриха Вильгельма II. Австрия, до сих пор отказывавшаяся поддержать Россию в случае конфликта с Пруссией, заподозрила, что дело клонится к новому разделу Польши. Боясь остаться «без прибыли», Вена согласилась на совместные с Россией действия, если прусский король первым начнет присоединять польские земли[1487]. Саму Польшу удалось частично нейтрализовать, распространяя слухи, что Россия уступит ей Молдавию из завоеванных турецких владений[1488].

1472

АВПР. Ф. 5. № 585. Л. 211–212.

1473

Там же. Л. 217.

1474

Храповицкий А. В. Памятные записки. М., 1862. С. 237–238.

1475

Григорович Н. Канцлер князь Александр Андреевич Безбородко в связи с событиями его времени // Сб. РИО. Т. 29. С. 84.

1476

СОРЯС. Т. 33. 1884. С. 78–79.

1477

Храповицкий А. В. Указ. соч. С. 238.

1478

Барсков Я. Л. Переписка московских масонов XVIII века. 1780–1792. Пг., 1915. С. 294.

1479

Вернадский Г. В. Русское масонство в царствование Екатерины II. Пг., 1917. С. 237–239.

1480

Лопатин В. С. Указ. соч. С. 214.

1481

Барсков Я. Л. Указ. соч. С. 250.

1482

Храповицкий А. В. Указ. соч. С. 241.

1483

СОРЯС. 1884. Т. 33. С. 86.

1484

РГВИА. Ф. 52. Оп. 2. № 22. Л. 53–54 об.

1485

Там же. Л. 74–75.

1486

АВПР. Ф. 5. № 585. Л. 51–57 об.

1487

РГВИА. Ф. 52. Оп. 2. № 22. Л. 75.

1488

Там же. Л. 56.