Майлз Уоллингфорд

Тем не менее надо отметить как черту Купера его противоречивость в выражении социально-критических идеи. Думается, она отчасти объяснима его позицией «между» Америкой и Европой, отчасти же — социальными пристрастиями, как и профессиональными (то есть приобретенными на море). Поздний Купер бывает способен на выражение откровенно апологетических взглядов (например, на американский экспансионизм, как в романе «Прогалины в дубровах», или на возможность и следствия американской политической независимости), но, де-факто, в художественной практике писатель тут же выявляет негативные аспекты того и другого. Необходимо отметить эту сложность воззрений Купера, проистекающую от последовательного радикализма в ряде вопросов, и противоречивости, проистекающей от несовпадения логики Купера-политика и Купера-художника. Противоречивость эта, впрочем, была и следствием эпохи, когда многое в национальной истории еще находилось в состоянии активного формирования и не пришло к отчетливой расстановке национальных признаков и традиций. Но именно тем и ценен Купер как писатель своего времени, с тревогой и чуткостью ловящий «веяния момента» и отзывающийся на них. Так, например, с характерной для него противоречивостью автор категорично утверждает в главе XII «Майлза Уоллингфорда», что деньги в Америке значат меньше, чем в любой известной ему стране, а страницей ниже говорит: «Деньги, кажется, становятся для американца единственной целью существования… »

Сильнее Купера-политика выступает Купер — наблюдатель нравов и обычаев или, как сказали бы в наши дни, Купер-культуролог. Эти наблюдения у позднего Купера открыто обособляются от интриги и количественно нарастают. В дилогии «На море и на суше» они оправданы двойной точкой зрения — Уоллингфорд, шестидесятилетний старик, обозревает нравы ушедшей эпохи. В сущности, можно выделить три пласта таких наблюдений, постоянно находящихся в поле зрения автора и рассказчика: это США и европейский культурно-исторический контекст; «семейная распря» между США и Англией; собственно США глазами гражданина страны.

Надо сказать, что сопоставление истории, нравов, культуры и политики европейских стран в «Майлзе Уоллингфорде» не выходит за рамки маргинальных наблюдений, — например, о способности французов и англичан вести бой или о том, кто лучше и почему строит корабли — испанцы или другие нации. Тем не менее Майлз, торгуя с Европой, внутренне и профессионально открыт к диалогу с представителями любых наций и культур. Важно отметить, что этот роман Купера, как и ряд других, «разомкнут» в сферу мировых культурных связей, автор органично вбирает их в свое художественное мышление.

Более пристрастны суждения Купера относительно историко-культурных и политических контактов между США и Великобританией. Обычно последняя необходима писателю-американцу, дабы оттенить превосходство отечественных институтов и национального образа жизни. Здесь Купер, приводя массу примеров британского «наследственного неравенства» (титулы и привилегии дворянства) и насилия над личностью (насильственная вербовка матросов, например), отказывается от однозначно негативной трактовки историко-культурной роли Великобритании, он видит генетическую связь между нею и США, и оттого-то, несомненно, его привлекают моменты исторических перекрещиваний, выявляющих расхождение со страной-матерью (что было неоднократно показано и в «Лайонеле Линкольне», и в «Шпионе»), а с особой яркостью и даже сочувствием к английскому культурному наследию — в «Двух адмиралах». Здесь, в «Уоллингфорде», позиция автора явно близка позиции героя, отвергающего конъюнктурно-одностороннюю и потому попросту лживую позицию противоборствующих политических лагерей, представленных отталкивающе похожими друг на друга «полковниками» от пера. Писатель всю жизнь старался выйти за рамки провинциально-обывательского взгляда, свойственного, как он считал, значительной части американской общественности, и оттого неоднократно вызывал на себя нападки прессы. Автобиографическая струя романа здесь, как и в некоторых других моментах, весьма прозрачна.

Третий, самый обширный пласт наблюдений писателя, естественно, связан с собственной страной. Он охватывает в целом широчайший круг вопросов, от газетной «кухни» в формировании общественного мнения и борьбы политических партии (эти две темы находятся на поверхности) до рассуждений о путях национальной экономики, об отношениях между «знатью» и нереспектабельными людьми вроде Марбла, о рабстве, роли денег и богатства, конечно же — о демократии, о судьбе собственности (чаще всего земельной), о национальной кухне, о роли искусства, о церкви, о морском деле и чертах национального характера. Для Купера-патриота нет сомнений в том, что Америка — самая великая страна в мире, о чем он прямо заявляет устами героя. В тем большее недоумение повергают его многочисленные «отступления» соотечественников и национальных институтов от изначально заданного великого импульса — американской революции и сути конституционных установлений. Мошенник в демократической Америке не отличается от мошенника в деспотической Великобритании, чему, очевидно, способствуют уже не унаследованные, а какие-то другие характерные особенности национальной жизни. Немало горьких истин высказывает писатель в адрес газетчиков, подмявших под себя все нормы морали, однако активно использующих от лица нации понятия «Божьих заповедей», «достоинства личности», той же демократии и множество других прекрасных слов.

Беспринципный новоявленный американский «аристократ» Руперт, крючкотворы-законники типа Микли (по-английски «скромник»), вымогатели-землевладельцы вроде Дэггита или Ван Тассела, и даже отчасти кузен Майлза Джон, как и обслуживающие такого рода публику газетчики, создают весьма мрачный климат, который начинает задавать тон на родине Майлза. В предисловии к роману, написанном от издателя, автор прямо связывает эти тенденции с безответственностью правительства. Говоря обиняками, писатель подводит нас к мысли о том, что нравственность и политический успех — далеко отстоящие друг от друга понятия, однако, поскольку он верит и в то, и в другое, Купер в последних главах романа (особенно в главе XXVIJ находит немало точных формул для выражения соотношения между ними. Мысли эти, полные разочарования и все же рожденные верой в независимость суждений, не утрачивают своей жгучей остроты и спустя полтора столетия, поскольку на примере собственной страны анализируют отношения всякой власти с личностью и народом. Купер пишет: «Пусть читатель задумается о прошлом; может быть, от этого будущее изменится к лучшему, гражданин Америки в действительности получит некоторые из тех прав, которыми он так привык гордиться. Если бы открытие правды приносило хоть какую-нибудь пользу, я бы с радостью замолк, но болезнь в теле политическом требует сильного и мужественного лечения даже в большей степени, чем недуги физические». Этим опасениям и пророчествам суждено будет не раз прозвучать эхом в сатире Марка Твена и в творчестве крупнейших американских писателей обеих половин двадцатого столетия.

Глубоко интересна мысль писателя об отражении национального характера в национальной кухне как одном из самых традиционных проявлений культуры — ее высказывает он в первой части романа и подхватывает во второй, в виде полемики с английским писателем-маринистом Капитаном Мэриеттом. Эта мысль, очевидно дорогая писателю и подробнее развернутая им в романе «Прогалины в дубровах», сделала бы честь культурологу наших дней.

Если говорить о жанровом своеобразии романа, его стоит охарактеризовать как авантюрно-бытовой, написанный в форме автобиографических мемуаров. Такое сочетание было свойственно, например, Дефо в «Робинзоне Крузо», чьи традиции, по крайней мере в описании превратностей, выпавших на долю потерпевшего кораблекрушение моряка, явно наследует Купер.

Что касается собственно авантюрного начала, то, описывая взлеты и падения в судьбе героев, писатель мастерски пользуется перипетией и параллелизмами, а действие в дилогии, особенно в «Майлзе Уоллингфорде», обретает остро-приключенческий драматизм. Согласно «обобщению» Марбла, Майлзу с самого начала сопутствует Провидение, ибо на его счету уже в первой части семь избавлений, в том числе троекратное спасение из вод; а на исходе эпопеи с «Рассветом» во второй части он же комментирует: «Один раз нас захватывали, один раз мы потерпели кораблекрушение, один бой видели, а другой скоро отведаем сами». Но ведь приключения на этом не кончаются, впереди у героев еще неоднократные пленения и избавления, с одним неизменным результатом: внимание читателя не ослабеет.