Страница 40 из 76
— Что именно?
— Деньги, — сказал Эссекс.
— Какие?
— Четверть миллиона фунтов. Сумма, которую пытаются спасти ваши курдские друзья, не так ли?
— Примерно.
— Мы можем авансировать вам эту сумму завтра же, сказал Эссекс. — Можете так и передать вашему другу кази.
— А что взамен потребуете?
— Ничего. Дело упирается лишь в вас.
— То есть вы уплатите курдам эти деньги при условии, что я стану вашим агентом.
— Нашим посредником, — поправил Эссекс.
— Это не что иное, как подкуп, — спокойно сказал Мак-Грегор.
— Это не подкуп, — ответил Эссекс. — Это шантаж. Подумайте, что ждет вас в случае отказа.
— Одним-двумя затруднениями больше — разница невелика.
— Невелика, говорите? У вас еще не отбирали паспорта? Не замораживали банковского счета? Не выдворяли вас из Франции? И тому подобное. Все заинтересованные стороны здесь обладают оружием этого рода и при желании могут применить его против вас.
— Что ж, применяйте ваше оружие, — сказал Мак-Грегор.
— Ну что вы! Зачем стану я прибегать к вещам столь смехотворным? Но я ведь знаю, что ваше положение в Иране сделалось уже нелегким. Мне крайне бы не хотелось, чтобы ваши затруднения там еще усугубились.
— Бросьте огрызок вон туда, — указал Мак-Грегор на мусорную корзинку из толстого пергамента.
Освободясь от яблока. Эссекс вытер руки большим красным носовым платком.
— Как бы там ни было, подумайте над моими словами. Я бы на вашем месте покончил с этим делом как можно тише и быстрее. И мы поможем вам, если вы проявите чуть больше благоразумия.
— Понятно, — сказал Мак-Грегор, провожая этого самого благоразумного из встреченных им в жизни людей, и в холле Эссекс прокричал совсем по-семейному:
— До свидания!..
— До свидания… — донесся голос тети Джосс из недр дома.
Проводив Эссекса, Мак-Грегор позвал Эндрю и спросил его, зачем он ездил в Лион с Тахой. По какому, собственно, делу?
— Мама уже принималась за меня, — сказал Эндрю. — Для чего и тебе зря расстраиваться?
Мак-Грегор вопросительно взглянул на Кэти, вошедшую вслед за сыном.
— Он упрямо отмалчивается, — сказала Кэти.
Эндрю пожал плечами.
— Спросите у Тахи, — сказал он. — Таха вам расскажет.
— Расскажи ты сам, — сказал Мак-Грегор.
— Но дело это, по сути, не мое.
— У вас с отцом, — сказала Кэти, — прелестная манера у обоих: съеживаться, умаляться в нужную вам минуту — мол, это дело не мое. Если не твое, то зачем ты с ним ездил?
— Тахе рискованно одному ездить по Франции. Он выглядит как алжирец — как бико (уничижительное прозвище алжирцев во Франции). Вот я и решил: куплю билеты туда и обратно, съезжу с Тахой.
— Ну а с какой целью? — снова спросил Мак-Грегор, зная, что, действуя мягко, можно у сына добиться ответа; Кэти же напустится, начнет укорять, и юноша спокойно, но твердо упрется.
— Он просто хотел взглянуть на вагоны. Хотел разыскать их, но не смог. И повидался затем с курдами — из тех, что учатся в Лионском университете. Вот и все.
— Ты больше таких вещей не делай, — сказал Мак-Грегор. — Ты подвергаешь опасности не только себя, но и меня.
— Хорошо, не буду.
— Вот и все твое наставление? — вмешалась Кэти. — Вели ему, чтобы впредь не смел вообще иметь дела ни с кем из курдов.
— Не будем так уж категоричны, — сказал Мак-Грегор. — Эндрю знает, чего мы от него хотим. И ты должен понять, — обратился он к сыну, — что ты всех нас ставишь под удар.
— Хорошо. Но не вините Таху. Он меня не звал ехать.
— Платил за проезд и гостиницу ты? — спросила Кэти.
— Я.
— Из каких же денег?
— Из моих собственных, конечно, — из стипендии.
И, ласково поцеловав мать, Эндрю пошел во двор, к воротам — впустить Таху. В «прослушиваемом» доме Таха разговаривать не захотел, и они с Мак-Грегором, сойдя во двор, стали прогуливаться вдвоем по известковой сырой гальке, хрустевшей под ногами.
— Ты поступил глупо, — сказал Мак-Грегор.
— Вагоны надо было посмотреть, — сказал Таха по-курдски.
— Да зачем?
— Надо было убедиться, что они есть. Но штука в том, что их перегнали в Марсель.
— А ты не ошибаешься?
— Можете не сомневаться — вагоны в Марселе.
— Тогда, надо полагать, они перешли в чьи-то другие руки, — сказал Мак-Грегор. — Но каким образом?
— Это американцы. Они определенно уплатили уже тем торговцам за оружие в вагонах и передали его в собственность Дубасу с ильханом.
— Наверняка ты ведь не знаешь…
— Но по всей вероятности, так.
— Пожалуй, ты прав.
— Ну, вот видите. — Таха сжал руку Мак-Грегору. — И выходит, что не о деньгах, а о вагонах думать теперь надо.
— Меня интересует здесь одно — деньги. И если ты планируешь взрыв вагонов, то советую одуматься, — предостерег Мак-Грегор. — Во Франции подобная затея была бы самоубийственна.
— Почему?
— Вы у французов уже на подозрении.
— Не спорю. Но от этого план не становится невыполнимым.
— Даже если он удастся вам, — убеждал Мак-Грегор, — вас всех переловят. И можешь быть уверен, упрячут за решетку на всю жизнь.
— Вы же сами такой целеустремленный, — усмехнулся Таха. — Никак вас в сторону от цели не своротишь. Вот и я от вас научился.
Мак-Грегор не стал вдаваться в философию действия.
— Еще об одном предупреждаю и прошу, — сказал он.
— Да?
— Не впутывай Эндрю.
— У Эндрю своя голова на плечах. Он даже меня самого иногда удивляет.
— Он и твою тетю Кэти удивляет. Но я не хочу, чтобы он оказался как-либо вовлечен в курдские дела.
— Это маловероятно, — успокоил Таха.
— Послушай, Таха, — сказал Мак-Грегор. — Ты подожди со своей затеей. Дай сперва мне выяснить, как обстоит дело с этими вагонами. А там уж поступай, как захочешь.
Таха помолчал, подумал.
— Будь по-вашему, — сказал он. — Подожду. Но вечно ждать я не смогу.
— Долго ждать не придется.
К утру следующего дня Мак-Грегор наметил уже, что делать. Желая избежать вопросов, он рано позавтракал, тихонько вышел из дому. Он ожидал, что за воротами наткнется, как обычно, на курдов и оружейных спекулянтов, являвшихся теперь ежедневно. Но там оказался поставлен жандарм, который отдал Мак-Грегору честь, как знакомому. «То ли тетя Джосс похлопотала, — удивленно подумал Мак-Грегор, — то ли Кэти попросила Мозеля, чтобы прислали блюстителя порядка».
Мак-Грегор прошел за угол к кафе, где обосновались Сеелиг со Стронгом, и давешняя женщина, Луиза, спросила там Мак-Грегора, кого ему угодно видеть:
— Мистера Стронга, англичанина? Или мосье Сеелига, голландца?
— Любого из двух, — сказал Мак-Грегор. Сел за столик с блестящей пластиковой крышкой, Луиза принесла ему рюмку вермута, и он с удовольствием потягивал вино, пока не явился англичанин.
— Я на днях только вспоминал о вас, летя через Альпы, — сказал Стронг. — Внушительная вещь горы! Мне тут про курдов рассказывали. Я о них раньше знал мало, да и теперь не слишком, но начинаю понимать ваш интерес к ним. Забавно, что англичане — единственный народ, способный давать таких людей, как Лоуренс, Гордон, Уингейт или чудачье вроде вас.
— Не вижу связи, — заметил Мак-Грегор, сосредоточенно глядя в рюмку.
— Ну, не скажите, — со значением рокотнул Стронг, по-мальчишечьи улыбаясь глазами. — Сам я был в войну артиллеристом, — доверительно сообщил он.
— А я по вашей удалой повадке решил, что вы из британских ВВС.
— Это всего лишь мой профессиональный фасад. — И Стронг, надув щеки, рассмеялся. — В нашем деле нужен непрошибаемый фасад.
«А каков ты за твоим фасадом?» — подумал Мак-Грегор.
— Я человек простой веры, — продолжал Стронг. — Я восхищаюсь честными солдатами. И лично мне чихать, что вы там сколько-то турок к ногтю взяли. Не переношу я турок.
— Я не брал турок к ногтю, я не солдат и не убийца, — сказал Мак-Грегор.
— Да не беспокойтесь, верю. Нейтралы — вот кто мясники-убийцы в нашем деле. Возьмите вы шведов, голландцев, датчан. В качестве наемников все они- сукины дети. Но что забавно: англичане, пожалуй, самые последние подонки из всей шатии. В смысле продажности. В нашем деле нету честней наемников, чем немцы.