Горы и оружие

— Завтра мы с вами увидимся, — сказал Эссекс. — Кэти пригласила меня к ленчу.

И тут же их с Эссексом энергично разлучили: стоявшая неподалеку тройка давно ждала удобного момента. Но лишь только те две парижанки хотели заговорить с Мак-Грегором, как его взяла под руку сама Жизи Марго.

— Вы ведь и не помните, кто я, — сказала она. — Вы познакомились со мной у входа и за эти полчаса уже меня, конечно, забыли.

Никто, хоть раз повидавший Жизель Марго, не смог бы забыть ее лицо. Мак-Грегору не приходилось встречать красоты непринужденнее и поразительнее. Жизи была немолода, ей минуло уже сорок, но возраст не касался этой мягкой, щедрой французской красоты, точно барьером отгороженной. Мак-Грегор вспомнил, как Мозель озабоченно говорил Кэти, что у его сестры не было и нет духовного контакта ни с кем — даже с мужем.

«Здесь тот же разрыв, что между человеком и его собакой, — говорил Мозель. — Между ними может существовать привязанность, даже глубокая, пожалуй. Но чего-то недостает в конечном счете. В чем бы ни заключался этот разрыв, но для Жизи он непреодолим. Вот так и мать ее прожила жизнь за барьером. И Жизи, по-моему, всегда ищет втайне кого-то, кто бы разрушил барьер».

У Жизи было, в сущности, два лица. Одно было наложено рукой парижского мастера-косметолога и являлось само по себе произведением искусства, а другое, подлинное, ощущалось где-то под первым, как скрытое, но нерушимое основание.

— Меня зовут… — начала Жизи.

— Не надо, — смущенно перебил Мак-Грегор. — Я помню.

Жизи почти огорчилась, словно предпочла бы, чтобы он не помнил. Затем сказала:

— Вам ведь не место здесь…

— Да-да, — пробормотал он, не поняв. — Я сейчас туда перейду. — И наобум указал в направлении окна.

— А вы просто домой уйдите. Я не обижусь.

Напряженно-ищущий взгляд Жизи был неотрывен, и Мак-Грегору хотелось уйти от этих глаз — ярких, но точно пленкой подернутых, видящих все вчуже, как видят мир животные.

— Я дождусь Кэти, — сказал он. — Мы вместе уйдем.

— А вы спуститесь в библиотеку мужа, — предложила она, безнадежно завязая французскими губами в английских словах. — Я не знала, — проговорила она по-французски. — Напрасно Кэти не сказала мне.

Не сказала — чего? Он взглянул туда, где сидела Кэти. До сих пор Кэти дарила его полным невниманием, но теперь смотрела на него в упор. Сделала ему знак глазами Покосилась на часики. Затем встала, извинилась перед собеседниками. Он понял, что она хочет позвонить тете Джосс, справиться о Сеси и об Эндрю.

— Простите, я на секунду, — сказал он Жизи Марго. — Надо выяснить, как там мои сын и дочь.

— А где они?

— Не знаю точно. Кэти пошла звонить. Они участвовали в демонстрации в Сорбонне.

— Ах, да-да… Пойдемте, телефон в обсерватории. — Жизи повела его, крепко держа под руку, и Мак-Грегор ощутил какое-то успокоение, точно уверясь, что Жизи не подпустит к нему никого, не даст затеребить расспросами. Она провела Мак-Грегора через дверь, ничем не обозначенную в стене, и он очутился в круглой комнатке под стеклянным куполом. — Кэти, вручаю его вам, — сказала Жизи, странными своими глазами по-прежнему ловя взгляд Мак-Грегора. Но он глядел мимо; он знал, что, вернувшись в салон, прикрыв за собой дверь, Жизи тут же изменит выражение глаз на совершенно другое, салонное.

Кэти уже набрала номер. Не прерывая разговора с тетей Джосс, она указала мужу на другую трубку.

— Где же они? — спрашивала Кэти.

— У Сеси машина сломалась неподалеку от ее Beaux Arts (школа изящных искусств (франц.)), — отвечала тетя Джосс. — Она приходила за Марэном, чтобы тот помог.

— С ней все в порядке?

— Конечно. Просила передать вам, что преподаватели устраивают вечером большую манифестацию. Это столь уж важно? И что кто-то по имени Таха или Джаха уехал в Лион.

— Когда?

— Откуда мне знать, душенька? Она не сказала. А это столь уж важно? Сеси сказала, что если не вернется, то через час позвонит.

— Вот что, тетя Джосс. Она позвонит — передайте ей, чтобы к двенадцати непременно вернулась домой.

— Но, Кэти, душенька, она говорит, что в полночь все здесь только начинается. И по-моему, она права. Все это так им интересно…

— К двенадцати, не позже, — твердо повторила Кэти.

— Хорошо. Хорошо.

— А где Эндрю?

— Он записку вам оставил. Погоди минуточку. — И тетя Джосс прочла: — «Еду с Тахой в Лион. Пожалуйста, не беспокойтесь». Вот и вся записка.

Кэти метнула взгляд на мужа.

— Спасибо, тетя Джосс. До свидания, — сказала она и положила трубку.

Минуту оба хранили молчание.

— А именно в Лионе стоят те вагоны с оружием, — процедила Кэти.

— Откуда тебе известно, что оружие в Лионе? — спросил Мак-Грегор, сам лишь сегодня утром узнавший об этом от Кюмона.

— Ах, ради бога…

— Мозель тебя, я вижу, всесторонне информирует, — сердито сказал он.

— Оставь, пожалуйста. — Хуже вспышки гнева была эта тихая, деловитая, холодная ярость, это врожденное уменье обдать аристократическим презрением. — Теперь, когда ты вовлек в беду родного сына, теперь-то, надеюсь, ты осознаешь глупость своего поведения.

— Я старался держать всех вас в стороне.

— Много же ты настарался.

— Эндрю не станет ввязываться, — убеждающе сказал Мак-Грегор. — Зачем бы ни поехал он в Лион, но голова у него на плечах есть. Он не отправился бы с Тахой без веской на то причины.

— Причина такая же веская, как и твои веские причины.

— Ничего с ним не случится, Кэти. А когда вернется, я с ним строго поговорю.

— Отправляйся-ка сейчас же, сию же минуту, следом за ними, — не предложила, а приказала Кэти.

— Впадать в панику незачем, — сказал Мак-Грегор.

— Я не впадаю в панику. Я говорю тебе, что надо делать. Поезжай.

— Нет, — сказал Мак-Грегор. — Они не совершат там ничего безрассудного. Таха не рискнет, пока с ним Эндрю.

— Что ж, — сказала она вставая. — Раз ты так уверен. Но объявляю тебе: вернется Эндрю, и я тут же увезу его и Сеси в Лондон.

— Но ничего ведь не случилось. Послушай, Кэти. Не спеши, пусть он прежде вернется. Если они натворят там что-нибудь, тогда я согласен: вернемся в Англию все вместе. А пока не настаивай на отъезде. Я не могу уехать. Просто не могу. Еще нельзя мне.

— Что ж, — снова сказала Кэти, пожав плечами, отрешаясь как бы от всего, словно исчерпав наконец свои силы. — К чему мне все эти хлопоты? Оставайся. Пожалуйста. Пусть все у нас будет по-твоему. Мне лично уже все равно. Но если Эндрю попадет в беду, я никогда тебе не прощу.

— Не попадет он в беду.

Они стояли, по щиколотку утопая в ковре и споря громким шепотом. Подошел раскормленный, роскошный рыжий кот, стал тереться об ноги, и тут дверь открылась и явился турок — полковник Сероглу.

— Прошу вас, мистер Мак-Грегор, представьте меня вашей жене, — сказал Сероглу. — Мы с ней знакомы лишь по телефону. Здравствуйте! — поклонился он Кэти, поцеловал ей руку и продолжал: — Прошу вас, давайте назначим твердую дату нашей семейной встречи. Как досадно, что наши дети не имеют случая сдружиться. Я мечтаю послать своих в Англию. Давайте-ка выберем день на будущей неделе. — Сероглу вынул и залистал тоненькую кожаную книжку-календарь, но Кэти остановила его.

— Мы на днях, видимо, уедем из Парижа, — сказала она. — Быть может, когда вернемся…

— Пусть так, пусть так, — вздохнул Сероглу, закрывая книжицу. — Но мы с вами должны поговорить не откладывая, — сказал он Мак-Грегору. — Важное дело, — прибавил он таинственно.

— М-м… Давайте созвонимся завтра, — сказал Мак-Грегор.

Кэти оставила их с Сероглу договариваться, а сама вернулась в салон, к белой кушетке, где дожидался Мозель.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Дома они не стали возобновлять спор — была уже полночь. А Жизи Марго, заметив их размолвку, оставила Мак-Грегора за ужином в покое, хотя она явно заинтересовалась им всерьез. Ужинали у нее в небольшой столовой, в интимной тесноте, как пассажиры в вагонном купе, но час спустя Мак-Грегор не помнил уже ничего из услышанного за столом. Только застрял в памяти короткий разговор с итальянским дипломатом, слова его, что нет в мировой медицине лучшего диагностического метода, нежели английский. В Англии, сказал он, медики считают вас здоровым, покуда не доказано, что вы больны; на континенте же врачи заранее считают вас больным, покуда вы не докажете, что здоровы. Уголовно-медицинский континентальный кодекс.