Страница 38 из 70
Староста бросил повод и, перебирая руками по сбруе, двинулся к телеге, агрессивно вздыбив бороду. Митэ торопливо сползла с коня и юркнула к матери – ободрять и защищать.
Мелкие голубые глазки Римаха из–под сошедшихся на переносице бровей блестели колюче, не давая возможности понять, сердит ли он и насколько. Танцовщица разом прижалась к боку жениха, испуганно замерла, не ожидая хорошего от взъерошенного и оттого еще более массивного старосты.
– А ну, ссаживай обеих, – мрачно велел тот, оправдывая худшие опасения.
Его указание было исполнено. Когда понурые мать с дочкой оказались на земле, староста обошел их кругом, придирчиво рассматривая со всех сторон и все более распаляясь. Я мельком глянула на Дари и успокоилась, тот выглядел совершенно довольным. Значит, обойдется.
– Ты их что, в работницы берешь? В услужение? Не кормил, одел кое–как, босиком привел, малую и не подстриг даже. Ни приданого, ни платья, а про дом я вообще молчу! Бестолочь, одно слово, – тяжело и весомо подвел итог глава семьи. – Вы, обе, младшенького по своей воле выбрали или ради выкупа? Так я вам и денег отсыплю, и дом отдам, хоть мой забирайте.
– Он не бестолочь, – сердито вывернулась малявка вперед, глядя снизу вверх решительно и осуждающе. – Он хороший, он мне новое платье купил, а на прочее времени не было. И еще уткой нас кормил, и змеёй страшной, но тоже жуть какой вкусной. А к маме вообще не приставайте, она у меня совсем робкая. Да и куда она денется? Нравится он ей, я–то вижу! И это… вы мне теперь вообще кто? Дедушка?
Дари отвернулся, братья закашлялись, я рухнула на дно телеги. Вот привалило Римаху счастье! Эта тебе не Иртэ, молчать и плакать не станет. Похоже, сам он пришел к тем же выводам. Тряхнул головой, рыкнул невнятно и потащил обеих на паром пешком. Велел стоять впереди и залез на телегу обсудить детали с сыновьями уже тихо, деловито. Дари завел и успокоил коней. Наири присмотрел за кобылкой.
Обычно плот тяжело шел через мощную реку, сперва на шестах, а выбираясь на глубину – управляемый рулем и веслами. «Мутная» не очень глубока, зато течет широко, противоположный берег отсюда почти не виден, снести плот должно далеко вниз, к ночи поспеть в деревню можно и не мечтать. Ее родители – Радужный водопад и глубокая подгорная река – создают мощный и холодный поток, перебарывающий любые усилия гребцов.
Но со снавью на борту все обошлось проще. Я вообще осталась бодра и довольна. С рекой договаривался разом побледневший араг, а мы тихо болтали с Годеем.
– Откуда ты взяла второго Говорящего с миром? Да еще и воина.
– Купила, к малявке впридачу сторговала. Все замечаешь!
– А то. За Мираха спасибо. Думал, так и помрет одинцом. Теперь смотрю, не зря он сох, такие женщины один раз встречаются. Больше того, будет подходящая ему жена, тихая, домашняя, от такой в лес надолго и великие охотники не сбегают. Станет веревки из рыжего вить, как пообвыкнет, – Дари усмехнулся. – Сама видишь, упрямые у нас медведи–то, если что в голову себе вобьют, не своротишь. Вся порода у них такая. Я еще деда застал, вот был кремень! По молодости, до меня, у него окаянные хотели ребенка с даром из села забрать, да не смогли. Сунул девку в мешок и утопил на середине реки, на глазах у всего села. Потом вернулся, говорит, хотите жгите меня, а только по–другому не будет. Нам, мол, твари эти без надобности, коих без клетки и держать опасно. Так и ушли, только штраф указали заплатить.
– Как перехитрил?
– Они дар слабо видят, особенно если ребенок еще не подрос. Мешок на мелком месте лежал, девка через камышину дышала. Вечер уже поздний был. Ночью забрали, на болото увели. Замерзла, правда, но все же отходили.
– Пару лошадок можно у вас забрать? Мне да этому бледноглазому.
– А то. Я уже подобрал на всякий случай, и как раз пару, чтоб выбрать какой глянется. Мелкие, не больно красивые, но двужильные и резвые. В степь?
– Нет. Пока нет. Ему надо второе посвящение проходить, а потом видно будет. Я думала к Тучегону ехать. И в столицу очень надо.
– В степь тебе нельзя, страшно там. Он свой, да к тому боец, пусть едет, как с прочим разберетесь.
Рыжие еще не успели обсудить место, где младшему избу ставить, когда бревна днища заскребли по песку. Староста вывел кобылу, кряхтя влез в седло. Деда изображает, усмехнулась я. За спину ему подсадили невестку. До нашего приезда Римах рассчитывал переодеть ее и организовать хоть какой угол для второй пары молодых. Гулять собирались дня три, а то и дольше.
Мы с Наири уехали следующим утром, по бодрому прохладному предзорью. Провожал сонно зевающий Дари. Я протянула нашитые за ночь пять узких платяных мешочков и сверток с мелкими камешками:
– Береги. Надеюсь, не пригодятся.
– Что это?
– В каждом мешке по пять десятков болотных огоньков. Развяжешь, руку опустишь, в кулак сожмешь и вынимай, да потом завязать не забудь. Скажи куда пройти надо и открой ладонь. Мимо любой топи выведет. Один действует три дня, но под ярким солнцем видно его плоховато. Если вдруг окаянные или кто еще…
– Понятно, уйдем. А камни?
– Чужие кони ближе ста шагов к ним не подойдут, хоть убивай. Все на тот же случай. Можно и посильнее что придумать, но этого окаянные не распознают, тем и хороши вещицы.
– Спасибо. Прощаться не буду, наверняка скоро увидимся. Удачи, – усмехнулся, мельком глянув на арага, – Най, я все передам Митэ, не смотри так растерянно. Ей сейчас ни до кого, мамку замуж отдает. Она ж у них глава семьи, судя по бойкости.
Наири кивнул смущенно. Нехотя забрался в седло и пустил коня прочь, явно очень стараясь не оборачиваться. Я тоже покидала Агрис с надеждой вернуться. В тумане раннего утра он казался сказочным. Тут и там из белесой ровной пелены темными горбами поднимались вершины холмов, крыши домиков. Любопытные кони следили за путниками, по холку утопая в сырой дымке. Потом мы спустились с холма, оставляя позади черный силуэт Дари на его макушке и погрузились в загустевший туман с головой.
Двигались быстро, попеременно силой дара торя тропу и страдая головной болью. Тело, унаследованное от Мэйджи, помнило верховую езду, разум привыкал с трудом, понукаемый спешкой и дельными, но резковатыми советами Ная, говорившего со мной, кажется, только по необходимости, будто через силу. Видно, моя душа на том берегу яви его не впечатлила. Если и правильно, то все одно – обидно.
Потом я задумалась о Риане, читавшем десятки, если не сотни душ Говорящих с миром. Пусть сколько хочет твердит, что он «самый обычный», но видит он куда глубже. Не зря уже много раз отвечал на мои незаданные вопросы. Мысли читает? Зачем, если и так знает нас наизусть? Каким же страшным для него было одиночество прошедших веков, когда рядом не осталось никого родного, читаемого. Наири ему понравится.
Мои способности выращивать тропу, обретенные не вчера и уже немного оттренированные, усиленные к тому же вторым посвящением, позволяли двигаться быстрее и намного увереннее. Но араг был невозможно упрям и не уступал, чем в первый же день довел себя до полного изнеможения. Дальше болела уже только моя голова, с удвоенной силой, а он, виновато вздыхая, хлопотал на привалах.
Послеполуденным жарким маревом плыл над гулко шумящей головой четвертый день пути, мир виделся мутно, пятнами. Тошнота уже не отпускала. Мы перевалили островок, вздувшийся прыщом над болотом, выехали на берег бочага. Кони зло хрипели, не понимая, за какие грехи их отдали таким несносным торопыгам. Тяжело облокотившись на высокую луку седла, я стерла пот с лица и позволила Наири напоить себя.
Ненадолго стало легче. Прояснившийся взгляд зашарил по смутно знакомому мшистому холму вдали, уперся в низкую крышу избушки.
– Приехали, дом Риана, – хрипло сообщила я.
В ответ ближайший куст багульника хрустко спружинил вниз, возмущенно взмахнув ветвями, будто потерял равновесие. Испуганные кони шарахнулись, но поздно. Ероха уже победно пел на моем колене, пребольно вцепившись в ногу сквозь штаны. Все–то он знает!