Страница 92 из 192
К слову сказать, ужин и комнату у этого милого человека вчера мы получили без особых хлопот.
«А какие могли возникнуть трудности? Вот если бы у вас денег не было, тогда другой разговор». Спасибо за наш комфорт надлежит сказать Лесю – парень побоялся, что мог недоглядеть за своими людьми, и с лихвой восполнил возможные денежные потери.
«Однако хорошо иметь дело с благородными рыцарями». Куда хуже, когда вместо них бессовестно дрыхнущие девицы.
– Па–а–а–адъем! – скомандовала я, исправляя в окружающей обстановке хотя бы то, что было в моих силах.
Команда перешла в стон, стоило мне принять вертикальное положение. Тело, желавшее весь оставшийся день только лишь нежиться в постели, выказало категорический протест.
Эона подскочила и ошалело завертела головой: светлые перепутанные волосы стоят дыбом, глаза дурные, мутные. Девушка заметалась по кровати, лихорадочно ища мирно притулившийся у дальней стены меч, дабы отразить домогательства толпы насильников, ломящихся в комнату. Однако, узрев в помещении лишь их бледное подобие в моем лице, она вновь нырнула под одеяло.
– Чего орешь? – Донесшийся оттуда голос был подобен наступившему утру. Хмурый и обиженный.
– Того самого. Вставать пора. – Решив подбодрить спутницу личным примером, я ступила на пол. Опыт не удался. – Твои предки, согрешившие с духом выгребных ям в первый день святой недели воздержания…
В ответ на мои поругивания в процессе скачкообразного добывания одежды из–под одеяла раздавались сдавленные смешки. Штаны и рубаха, как и ожидалось, не высохли за ночь. Помочь этому благому делу магически я попыталась еще вчера вечером, но исчерпанные до донышка запасы Силы и общее ослабленное состояние отсоветовали мне это делать в весьма болезненной форме. Прежде чем одеться, мне предстоял еще один подвиг – омовение в щербатом корыте. Негромко повизжав для смелости, я щедро плеснула на себя воды из кувшина. Ледяной влагой ожгло кожу, тряхануло разомлевшее после долгого восстанавливающего сна тело. Да так, что к концу купания мне стало даже жарко.
– Смейся, смейся, – бурчала я, растираясь жестким полотенцем. – Придет еще твоя очередь умываться, а воды–то нет.
– А и не надо. – Эона не торопилась с подъемом, продолжая валяться в уютной, теплой постели. – Мне и так хорошо.
– Мойдодыра на тебя нет!
Девушка, любопытствуя, аж приподнялась:
– Это заклятие такое умывающее, да?
Размечталась.
– Умывальников начальник и мочалок командир, – просовывая голову в ворот рубашки, процитировала я по памяти Корнея Ивановича и от себя добавила: – Здоровенный шкаф с железными гнутыми руками и краном вместо носа. Приходит к грязнулям и насильно их моет.
– Жуть какая! – Эона подхватилась с кровати и состроила брезгливую гримаску. – Этим магам только бы гадость какую–нибудь оживить.
В воспитательных целях я не стала уточнять, что стишок про эту «жуть» в моем мире наизусть знает каждый ребенок, а полезла за вещами под кровать.
«Куда–куда?» Под кровать. Подальше от воров и здравого смысла.
– Ре–е–ель.
– М–м?.. – Сумка, зацепившись за что–то лямкой, никак не желала вытаскиваться. Чтобы ее освободить, мне пришлось почти целиком влезть под койку, выметая оттуда залежи прошлогодней пыли.
– Может, задержимся здесь на денек, а? Глянь, погода какая… – Светловолосая, подпрыгивая на месте, с относительным успехом пыталась умыться двумя пальцами. – Все равно по слякоти далеко не утопаем.
Вид у Эоны был самый жалобный.
– Задержимся, – легко согласилась я, потроша рюкзак в поисках кошеля.
Содержимое кожаного мешочка, высыпанное на одеяло, требовало самого внимательного пересчета. Нам предстояли кой–какие незапланированные траты…
Основательность. Именно это слово первым приходило на ум при взгляде на мужчину, сидевшего на табуретке у распахнутой настежь и подпертой чурбачком двери. Хозяин лавки подслеповато щурился, изучая на просвет темную ткань, и то неодобрительно качал головой, то прицыкивал. Неожиданно потемнело: кто–то загородил ему и тот скудный свет, что давало пасмурное, отнюдь не ласковое к проснувшимся горожанам утро. Мужчина повернул голову посмотреть, какой сумасшедший притащился. Чужак, не иначе – кто ж из местных попрется к портному в такой дождь!
В дверном проеме застрял долговязый мальчишка в промокшей насквозь мешковатой куртке. Вода стекала с узких полей потрепанной шляпы прямо ему за шиворот. Молоденький совсем – бриться еще даже и не начинал. Выглядел паренек неважно: одежда болтается, как на пугале огородном, лицо исхудавшее, будто после болезни, тени под глазами, кожа с сероватым оттенком и грязные, сальные волосы.
– Да не обойдет Единый хозяина щедротами своими! – хриплым ломающимся голосом поздоровался посетитель и звонко чихнул.
– Да не останется глух Создатель к чадам Его. – Портной уважительно посмотрел на черное оголовье меча, выглядывающее из–за плеча мальчишки. – Чего изволите, достопочтенный?
Какой–какой, а достопочтенной моя особа уж точно никогда не была. Утерев рукавом нос, я шагнула внутрь помещения и замешкалась с ответом, присматриваясь к хозяину лавки.
Цепкий взгляд карих глаз. Кряжистый, серьезный. Положительный. Окладистая борода, русая пополам с сединой. В поведении ни унции спеси, но и ни капли заискивания – все та же степенность.
– Платье. – Мои пальцы затеребили тощий кошель.
Голос лавочника неожиданно потеплел.
– Зазноба?
– Сестра, – мотнула головой я.
Мужчина, кряхтя, поднялся с табурета, бросая отрез ткани на широкий некрашеный прилавок. Приволакивая правую ногу, хозяин направился в дальний угол небольшой опрятной комнатки, которая казалась еще более тесной благодаря толстым рулонам материи, накрученной на вбитые в пол костыли.
– Ну ежели непривередлива сестренка, глядишь, и платьице парадное, хоть сейчас на танцы, ей подберем.
Как забавны проделки судьбы! Не далее как недели две назад, изображая служанку, я приобрела одежду для «брата». А теперь вот в мужском образе покупала платье для «сестры».
Представив на секунду бредущую по размокшему тракту Эону, облаченную в нечто эфирное с рюшами, я поторопилась уточнить:
– Мне бы что попроще и потеплее!
Мужчина даже не обернулся:
– И такое найдется.
«Ходят тут всякие», – надсадным скрипом крышки пожаловался большой окованный сундук, притаившийся в сумраке угла.
– Какова сестренка–то? – спохватился портной, оглядываясь на меня.
«Размер одежды – сорок восьмой, груди – четвертый, полновата в бедрах и широка в кости, рост – около метра семидесяти», – могла бы ответить я, но вместо этого промямлила:
– Ну такая… такая… вот, – и показала какая, насколько мне позволяли размер ладоней и артистизм.
– Фигуристая она у тебя, – одобрительно хмыкнул мужчина и снова нырнул в сундук.
Некоторое время оттуда доносилось постукивание, сопение, неразборчивое бурчание. Наконец с мягким шуршанием искомое было извлечено на свет. Универсальный немаркий коричневый цвет, к удивлению лавочника, вызвал мое горячее одобрение, а не снисходительное «Поярче ничего не сыскать?». Я подергала за шнуровку корсажа, прикидывая, можно ли его утянуть и не велико ли будет Эоне платье. По виду оно должно было прийтись моей спутнице впору.
– Беру, – решилась я, щупая тонкую шерсть. – Сколько?
Мужчина огладил бороду.
– Десяточек серебром.
Ничего себе цены! Столичных раза в два выше…
– Сбавить бы, достопочтенный! Вполовину.
– Сыщите дешевле, – усмехнулся хозяин, сгребая с прилавка платье. – Только нынче на весь Хмел рен Брес один такой.
– Авось и сыщу, за шесть–то таленов. – Я вцепилась в подол и потянула на себя. – Уважаемый рен Брес, может, в городе и один, да что–то толпы перед его лавкой не видать.
– Дождит – вот и нет никого. А как распогодится, понабежит народ, по девяточке быстренько платьица разберет.
Платье снова пришло в движение.
– Может статься, дождь на неделю зарядил. – Мои пальцы отпустили материю. Лавочник, не удержавшись на ногах, плюхнулся на табуретку. – А я–то, не откладывая, даю семь таленов.