Хижина на холме

— Час от часу не легче! Ах ты грубая скотина, я научу тебя уважать нашу госпожу! Сейчас же убирайся прочь отсюда; здесь место только добрым и честным людям. Смотри, ты познакомишься с моим кулаком.

Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы капитан знаком не подозвал к себе Ника, а к Мику не подошел Джоэль, слышавший весь разговор между индейцем и ирландцем.

— Ты видел это существо? — спросил Мик.

— Конечно, он почти половину своего времени проводит в хижине.

— Прекрасное общество! Зачем пускают сюда этого бродягу?

— О! Он хороший товарищ. Когда узнаешь его лучше, то даже полюбишь. Однако пора нести вещи: капитан ждет.

— Полюбить его… Он сам сказал, что он старый Ник. Я всегда представлял себе черта именно таким.

Неудивительно, что Ник показался Михаилу самим сатаной: лицо его было раскрашено, глаза обведены белыми кругами, а после двухдневного кутежа все эти краски перемешались и придавали ему действительно страшный вид. Костюм был в том же духе: желтое с красным одеяло, разного цвета мокасины и такие же гамаши.

Идя за своим товарищем, Мик беспокойно следил глазами за индейцем, сначала разговаривавшим с капитаном, а потом посланным им к амбарам. Между тем капитан с женой осматривали свое хозяйство, и каждый из рабочих показывал, что он успел сделать за зиму. Джеми Аллен, каменщик, шотландец, стоял с другими рабочими перед домом в ожидании, что скажет капитан о стене. Стена понравилась: она была не только прочна, но и красива.

Часть дома, где должна была жить госпожа Вилугби со своим семейством, была совсем уже закончена. Она занимала весь фасад на восток от входных ворот и большую часть прилегающего крыла. В конце его помещалась прачечная с помпой для выкачивания воды из реки. Рядом располагались кухня и помещение для прислуги, а дальше — спальня, большой зал и библиотека для капитана.

Западное крыло дома занимали помещение для рабочих и кладовые для всевозможной провизии. Все окна и двери открывались во двор, наружу не было ни одного отверстия. Капитан предполагал в свободное время заняться устройством бойниц на чердаке, откуда можно было бы стрелять по всем направлениям.

Мистрис Вилугби, следуя за мужем по всему дому, приходила от всего в восторг.

— Значит, дорогая Вильгельмина, ты довольна своим уголком и не будешь жалеть, что решила остаться здесь навсегда?

— О да, очень довольна. Здесь так хорошо, и со мной те, кого я люблю. Чего же больше надо для жены и матери? Я боюсь только индейцев…

— Но ведь теперь же мир… К тому же с такой крепостью, как наша, бояться нечего.

— Это так, но когда приедут сюда мои девочки, нужно позаботиться, чтобы ворота были всегда хорошо заперты, а то я не в состоянии буду спать спокойно.

— Не бойся ничего, моя дорогая. С нами они будут под самой верной защитой.

— Все же прошу тебя, поставь ворота к приезду дочерей.

— Хорошо, милая, все будет точно так, как ты хочешь.

Осмотр комнат они кончили помещением для прислуги. Здесь они нашли двух Плиниев, Марию — сестру Плиния старшего, Бесси — жену Плиния-младшего и Мони, или Дездемону, дальнюю их родственницу. Все женщины были уже за делом. Бесси громко пела, Мария водворяла везде порядок и бранила двух негров за лень.

— Я вижу, Мария, что ты себя чувствуешь здесь как дома, — сказал, входя, капитан.

— Да как же их не бранить, особенно сегодня… Не трогай эти тарелки, ты, большая разбивальщица!

Так капитан прозвал Бесси за ее удивительное искусство разбивать посуду. Мони же называл маленькой разбивальщицей, но не потому, что она била меньше посуды, а только за ее небольшой рост, тогда как Бесси была высока и толста.

— Я им говорю, что это не Альбани, где можно сейчас же купить то, что сломалось или разбилось. Уж если затерял серебряную ложку, то другую здесь не купишь… Ах, мистер, кто это на дворе? — вскрикнула Мария.

— О, это наш охотник-индеец; он всегда будет приносить нам дичь. Ты не бойся его: он ничего не сделает дурного. Его зовут Ник.

— Старый Ник, мистер?

— Нет, Соси Ник. Вот он несет уже нам куропаток и зайца.

Увидев индейца, все негры подняли такой хохот и шум, что, несмотря на всю свою строгость, капитан не мог остановить их и поспешил уйти с женой. Ник очень обиделся, так как хохот продолжался все время, пока он не ушел. Так началась жизнь в хижине на холме.

В том же году, то есть в 1765, госпожа Вилугби получила после смерти своего дяди большое наследство, которое сделало их людьми богатыми.

Засевов они не увеличивали, так как сбывать излишек в этом пустынном месте было некому, но зато каждый год отправляли в Альбани откормленный скот, а на вырученные деньги покупали разные необходимые в хозяйстве веши. Проценты же с капитала шли на чины Роберта.

Понемногу в этом краю стали появляться новые фермы, новые поместья, но все они лежали вдали от хижины на холме.

Несмотря на большие расстояния, капитан изредка навещал своих соседей и даже принимал участие в правлении нового графства Триона, названного в честь тогдашнего губернатора его именем.

ГЛАВА IV

Приветствую тебя, прекрасный вечер! Тебя, который облегчает утомленный мозг и страдающие сердца, который дает отдых в труде и отсрочку в печали. При твоем наступлении мудрец, выходя из своего убежища, изучает законы вселенной и бард начинает нежные разговоры с духами, не видимыми простым глазом, и находит счастье в небесных тайнах .

После описанных событий прошло десять лет. Такой период — целый век в истории только что начатого хозяйства. Перемены, происшедшие за это время, были поразительны, и колония представляла теперь благословенный уголок, где все говорило о богатстве природы и предприимчивости ее обитателей. На месте прежнего бобрового пруда теперь лежали обработанные поля, кое-где пересеченные дорогами. Сама же хижина мало изменилась. Верхняя часть ее, сделанная из дерева, потемнела от дождей; на чердаке проделали слуховые окна. Новое крыло к дому было пристроено вдоль отвесной стены, и так как это место считалось безопасным от выстрелов, то окна были сделаны здесь наружу, и из них открывался чудный вид на окрестности. В доме теперь жило уже одно только семейство Вилугби с домашней прислугой, все же остальные рабочие жили в небольших домиках, построенных у опушки леса. Здесь же находились конюшни, скотный двор и все вообще хозяйственные постройки. Большая часть рабочих поженились, и население колонии увеличилось до ста человек, считая в том числе и детей; двадцать три человека из этого населения могли быть хорошими защитниками крепости. Ворота, к слову сказать, по-прежнему стояли прислоненными к стене; петли успели уже заржаветь, сами створки покрылись плесенью и мхом, а колонисты все еще не успели выбрать свободной минуты и поставить их на место. У дома весь склон холма был разбит на клумбы, между которыми прихотливо вились во все стороны тропинки.

В один теплый весенний вечер вся семья Вилугби собралась в этом цветнике. Капитан, теперь уже шестидесятилетний, но еще бодрый и крепкий старик, сидел на скамеечке и любовался закатом солнца; возле стояла его жена, несмотря на свои сорок восемь лет выглядевшая еще далеко не старухой, и разговаривала с капелланом Вудсом, одетым в длинное платье англиканского священника. Он служил капелланом в одном гарнизоне с Вилугби, но вот уже восемь лет как вышел в отставку и поселился в колонии своего друга, где был и духовником, и доктором, и даже учителем.

Белла в широкополой соломенной шляпе наблюдала за работой Джеми Аллена; каменные постройки все были кончены, и он остался в колонии в качестве садовника. Мод играла в волан с маленькой разбивальщицей, заставляя ту поминутно бегать. Вдруг негритянка дико вскрикнула.

— Что с тобой, Дездемона? — спросил капитан, недовольный, что прервали его думы. — Сколько раз я говорил тебе, что Господь Бог не любит этих диких вскрикиваний.