Страница 31 из 43
– Никаких враждебных целей я не преследовал. Это неправда.
«Как долго это будет еще продолжаться?.. Теперь я представляю, что такое – болит спина… Бедный Элмар… У него, наверное, еще сильнее болит…
Не отвлекаться! Итак, тот факт, что Харган самоустранился от дознания, относим в плюс. Этот господин слишком прямолинеен, интриги у него получаются плохо, он и раньше-то их сваливал то на Алису, то на Хаббарда, то на Блая. У него все просто: или – или. Если я враг, раскрытый шпион – он обошелся бы со мной, как надлежит обращаться со шпионами, и не стеснялся бы при этом. Если я соратник, с которым ему еще работать, – он поручил неприятную процедуру проверки специалистам, а сам только ждет результатов. Чтобы потом с чистой совестью сказать: «Ну, ты же понимаешь, так было надо, перебежчиков всегда проверяют…» Скорей всего, так и есть, то-то он вчера странно себя вел, когда я строил планы на сегодняшний день. Он уже знал, где я буду сегодня. Значит, все-таки стоит надеяться…»
– Это неправда. Меня оклеветали.
«Нет, как раз надеяться – не надо. Это расслабляет. Вместо этого лучше подумать, что делать, если следующим этапом все-таки будет подвал. Я не выдержу. Даже сомневаться не стоит. Я слишком хорошо знаю, что это такое. Да, мне убрали из памяти то, чего врагу знать не следует. Но главное-то никуда не денешь! Если мне, как Кантору, припалят спину, я моментально сознаюсь, почему и с какой целью напросился к ним на службу».
– Я никогда не имел подобных намерений.
«Да они что, вовсе не думают меня когда-либо отпускать? Ждут, пока сам не свалюсь? Так ведь меня надолго хватит, вот ведь незадача, иногда плохо быть таким выносливым… Кстати, если дойдет до подвала, я об этом еще не так пожалею… Что можно сделать в данной ситуации? Нет, сейчас, пока я тут стою и общаюсь с очередным орущим болваном, плохо знающим ортанский язык, ничего не получится. А вот когда меня отведут в камеру – ну хоть когда-нибудь должно же это прекратиться? – вот тогда и надо будет заняться психологической подготовкой. Намертво вбить себе в голову несколько простых фраз, чтобы, когда от боли будет мутиться рассудок, именно они первыми пришли в голову, чтобы именно эти слова выкрикивать, когда не останется больше ничего и станет все равно, что кричать, лишь бы прекратить…
И зачем я во все это ввязался? Неужели ничего лучше нельзя было придумать?»
– Нет, никогда… Здравствуйте, господин советник.
«Так вот кто сейчас будет заниматься непосредственно делом… Эти все олухи – только предварительный разогрев, разминка. К приходу шеф-повара мясо должно быть надлежащим образом промариновано… Ну, это мы еще посмотрим… Если только не потащат в подвал… Если опять пойдет говорильня… Это будет даже интересно. Давно хотел посмотреть своими глазами на эту знаменитую личность. Сравнить, так ли уж сильно он похож на меня. Послушать, что умного он способен сказать. Понять наконец, чем же он так пугает людей. Проверить предположение, что советник Блай и брат Херонимо из ордена Небесных Всадников – одно и то же лицо… Жаль, что Орландо не смог опознать точно, действительно ли этот самый человек под другим именем вел с ним просветительские беседы…
Но почему никто – ни Кантор, ни Жак, ни товарищ Амарго – не сказали мне, что это хваленое чудовище такое… мелкое? Ладно, Жак – он сам невелик ростом, да и перепуган был насмерть. Но те-то двое? Сочли неважным? Или действительно не заметили?
Неужели он даже для усыпления бдительности не предложит мне закурить?
Так и есть. Впрочем, если все единодушно утверждают, что он садист, чего еще ждать…»
На вид хижина казалась совсем хлипкой, дырявой и полной сквозняков. На деле же, как только Ольга заткнула подушкой выбитое окно и затопила печь, крошечное жилище быстро прогрелось, наполнившись теплом и уютом. Правда, с печкой пришлось повозиться, но оно того стоило.
Добрейший Пако натаскал дров и воды, но от разведения огня в печи стыдливо отказался, признавшись, что панически боится. Видя Ольгино удивление, застенчивый гигант добавил, что все тролли боятся огня и он не исключение. Хотя он жил среди людей и с детства привык видеть огонь, природный инстинкт все же оказался сильнее. Смотреть он еще может, но приближаться или, упаси небо, совать туда руки – это свыше его сил.
Ольга сама растопила печку, втайне радуясь, что еще не разучилась за время замужества, согрела воды и с трудом отмыла тяжкие последствия транспортировки «еды» по пересеченной местности. Переодевшись в пеструю юбку и кофту с чужого плеча, перестирала свою одежду и развесила у печки. Пако благополучно искупался в том же ручье, из которого брал воду. Видимо, с холодом у троллей не такая катастрофическая ситуация, как с огнем.
Вернувшись после купания, простодушный Пако вытаращился на Ольгу, словно видел ее в первый раз, и удивленно отметил:
– У тебя волосы желтые!
– Ну да.
– А были серые…
– Это была грязь. Давай сюда штаны, я их тоже постираю.
– Правда? – Тролль обрадованно схватился за штаны, потом остановился и как-то сник. – Но… у меня других нету…
– Подумаешь, надень юбку. Кто тебя здесь увидит?
Поскольку саму Ольгу в юбки прежней хозяйки можно было завернуть трижды, троллю одежка пришлась как раз впору. Секунд пять постеснявшись, он быстро освоился и принялся шуршать по полкам и шкафчикам.
– Что ты ищешь? – полюбопытствовала Ольга, пытаясь определить изначальный цвет тролльих штанов. Ответом ей был полный вожделения стон:
– Еду! Здесь должна быть какая-нибудь еда.
– Думаешь, твои приятели что-то оставили? – засомневалась девушка.
– Они обязательно должны были что-то не найти! Если в доме живет человек, он что-то ест. Если что-то ест, значит, в доме должна быть еда. Гмыр и Мырра съели только мясо. Человека, козу и кошку. – Пако немного замялся, но все же признался: – Ну, если по правде, козу съел я. Вот. Но в доме должно быть что-то еще. Крупа, овощи…
– Ты голодный?
– Очень-очень. Я… – Тролль в который раз стыдливо потупился и сделал очередное чистосердечное признание: – Я не умею охотиться. То есть умею, но очень плохо. Я большой, неповоротливый, и меня хорошо видно. Дичь сразу разбегается. Поэтому я всегда голодный.
– Бедненький! – ахнула Ольга. – А как же ты в лесу зиму пережил?
– Ну, иногда попадается дичь хромая, или глухая… или очень смелая. Мне так повезло однажды, попался медведь. Не убежал, полез драться. Как было вкусно… И как много мяса…
– Понятно. Поищи в полу люк, овощи обычно хранят в подполе.
– А ты готовить умеешь? Я так давно не ел человеческой еды…
– Вообще-то умею… но это зависит от того, что именно ты найдешь.
Пако долго шарил по полу, приподнимая затоптанные половички. Потом усердно пытался протиснуться в подпол, но люк оказался безнадежно мал для его туши. Ольга не вынесла пассивного наблюдения за попытками разрушить дом, отослала горе-сыщика на ручей полоскать штаны и полезла сама.
Вскоре в печи соблазнительно пыхтел горшок с неким загадочным блюдом, в которое Ольга вложила всю свою фантазию, на столе настаивался чай из ромашки и мяты, а голодный Пако, позабыв о страхе перед открытым огнем, тянулся к печке и блаженно принюхивался.
Ольге есть совсем не хотелось. Уставшая и до сих пор испуганная, она пригорюнилась у печки, размышляя о странностях судьбы. Всего неделю назад у нее были муж, дом, работа, нормальная жизнь… насколько жизнь может быть нормальной у двух полоумных бардов. А сейчас маэстрина Ольга, хромая, побитая, чуть не съеденная троллями, да еще и беременная в придачу, сидит в какой-то избушке на курьих ножках, в глухом лесу у южных отрогов Зеленых гор, в одежках с покойницы, притом шестидесятого размера, мило беседует с голодным троллем в женской юбке, стирает ему штаны, готовит обед и, самое ужасное, – понятия не имеет, куда увезли Диего и ребят и как их спасти…
– Ольга, – робко позвал оголодавший Пако, – а оно скоро приготовится?