Страница 9 из 58
Немного отъехав от города, я вступила на совершенно незнакомую мне территорию, потому что никогда еще до этого дня не заезжала в подобные, гоблинами проклятые, дали. Несмотря на подробные инструкции горожан, заключавшиеся в указаниях: «в эту сторону, потом тудысь, а после энтого – да упора налево», – дорога петляла бессистемно. К тому же почему–то совершенно не баловала встречными путниками. Спустя несколько часов мы с Бесом вообще, похоже, остались единственными, кто путешествовал по непонятно от чего обезлюдевшему тракту. Это настораживало. Сначала я, практически не знакомая с жизнью и обычаями сельских жителей, предположила, что день сегодня не торговый, поэтому и людей нам встречается мало. Но чем дальше мы с Бесом в полном одиночестве путешествовали по вымершей дороге, тем больше я убеждалась в нелепости собственных домыслов. Меня, привыкшую доверять собственной интуиции, не раз уже до этого спасавшей от опасных ран, преследовало ощущение неправильности не только необъяснимой безлюдности большого проезжего тракта, но и неестественной тишины леса, окружавшего дорогу. Лес не издавал ни звука. Казалось, все живые существа, обитавшие в нем, затаились в своих укрытиях, с трепетом ожидая чего–то, надвигающегося с неумолимостью смерти. Пристально всматриваясь в обступающие дорогу деревья, я с удивлением заметила, что, несмотря на самый разгар лета, листья на них пожелтели и съежились, будто опаленные дыханьем холодного северного ветра. Стволы деревьев, сплошь затянутые то ли плесенью, то ли паутиной – мгновенно усохли, производя неизъяснимо гадостное впечатление. Пожухлая трава, сменившая свой яркий зеленый цвет на блекло–серый, выглядела так, словно ее присыпал неизвестно откуда взявшийся пепел. Теперь мне стала понятной и давно проявляемая нервозность Беса, на которую я, поглощенная размышлениями, ранее не обращала внимания.
Неожиданно впереди на дороге, окруженное клубами пыли, возникло нечто, движущееся навстречу мне. Оно приближалось с каждой секундой, и вскоре я смогла рассмотреть высокую худую фигуру неопределенного пола, закутанную в потертый черный плащ. Существо гордо восседало на неимоверно костлявой белой лошади. Несмотря на то что, судя по внешнему виду и степени заморенности, лошадь должна была пасть еще как минимум пару часов назад, животное передвигалось с беспримерной резвостью, быстро переставляя длинные жилистые ноги, сливавшиеся в одну размазанную белую полосу. Резкий порыв ветра со стороны приближающейся фигуры принес с собой промозглый холод и страшное зловоние, миазмами своими отравившее воздух до такой степени, что у меня перехватило дыхание. Бес панически заржал и шарахнулся к обочине. Не обращая на нас ни малейшего внимания, чудовищная лошадь проскакала мимо, даже не замедлив стремительного галопа. Поравнявшись со мной, фигура вдруг резким движением руки откинула капюшон черного плаща, до этого мгновения прикрывавший ее голову и явила мне свой бледный лик. Демоническое лицо этой твари в своей крайней степени истощения напоминало череп, обтянутый мертвенной кожей. Ужасные глаза, похожие на красные пылающие угли, глубоко утопали в огромных провалах глазниц. Череп обрамляли длинные патлы спутанных волос, местами иссиня–черных, а местами ослепительно белых. Растрескавшиеся, покрытые язвами губы твари растянулись в гротескном подобии приветственной улыбками, а костлявыми фалангами поднятой правой руки, вытянутой в мою сторону, фигура сделала короткий дружелюбный жест. Меня обдало пронзительным запахом гниющей мертвечины. Желудок взбунтовался, и, не в силах сдержать отвращения, я еле успела свеситься с седла, как меня буквально вывернуло на изнанку. Увидев это, существо рассмеялось громким гулким смехом и умчалось прочь так быстро, что оставалось лишь гадать – правда ли виденная тварь встретилась мне, или же была всего лишь плодом моего утомленного разума.
Солнце лениво клонилось к закату. Длинный и весьма бурно проведенный день заканчивался. Поняв, что запросто могу заснуть от усталости, даже не сходя с седла, а гравий под копытами Беса вскоре станет совершенно неразличим, я решила свернуть с опасного тракта и поискать хоть что–то, способное дать пристанище на ночь. Оставаться вблизи этого места, под покровом ночного мрака, мне не хотелось. Мало ли что еще могло проехать по этой проклятой гоблинами дороге!
Густой мрачный лес вскоре расступился, явив нашим глазам полоску вспаханных полей и небольшую группу убогих деревянных хижин, крытых дерном. Очевидно, это была скромная лесная деревенька с населением, судя по числу увиденных мною домиков, не превышающим трех–четырех десятков душ. Ни единой струйки дыма не поднималось над плоскими крышами, и ни один звук не нарушал тишины этого уединенного уголка. Возможно, лесные жители, утомленные долгим трудовым днем, улеглись спать еще до захода солнца? С этими мыслями я решительно въехала на единственную улицу и громкими невежливыми криками, сопровождаемыми стуком по доскам, постаралась привлечь к себе внимание. К моему удивлению, и первые, и вторые ворота распахнулись под малейшим нажимом, обнаружив дворы, захламленные кучами разнообразных, беспорядочно сваленных предметов домашнего обихода. Стало понятно – несомненно, все жители одновременно покинули деревню, причем массовый исход происходил в большой спешке, помешавшей людям захватить с собой свой привычный скарб. Обследуя поочередно все попадающиеся мне дворы, я выехала на главную и также, похоже, единственную площадь деревушки, в центре которой возвышался сруб большого колодца. На площади я вновь приложила ко рту сложенные рупором руки и сделала последнюю попытку докричаться хоть до кого–нибудь живого. Неожиданно в ответ на свои громкие вопли я услышала робкие болезненные всхлипывания, несшиеся, как мне показалось, со стороны колодца. Перевесившись через край мощного сруба, я заглянула в глубину мрака и сырость этой деревенской достопримечательности. На дне колодца, по щиколотку в воде, сидел кто–то, вероятно, замерзший и промокший до мозга костей и издающий жалобные стонущие звуки.
– Эй, ты кто? – закричала я, пытаясь разглядеть всхлипывающего. – Какого мерзкого гоблина ты тут делаешь, когда в деревне больше никого нет?
Источник звуков поднял голову, и я возмущенно ругнулась, увидев расширенные глаза испуганного, измученного ребенка.
– Меня бросили, добрая госпожа! – ответил мне жалобный голос. – В деревню пришла чума, и все убежали второпях, опасаясь за свои жизни. А меня оставили здесь, как откупную жертву!
– Почему же тебя? – изумилась я.
– Потому что я сирота, добрая госпожа, и после смерти никто не прольет над моей могилой ни единой слезинки…
У меня не нашлось ни одного доброго слова в адрес людей, панически бегущих при приближении заразы и пытающихся откупиться от ужасной болезни ценой жизни несчастного одинокого ребенка, за которого даже вступиться некому. Грязно ругаясь и желая много чего неприятного всем сбежавшим мерзавцам, я спустилась в колодец по веревке, привязанной к вороту, обвязала под мышки и вытащила безвольное обмякшее тело. Уложив спасенного на траву и скрипя зубами от злости, я обнаружила, что это подросток лет четырнадцати от роду. Высокий, но очень худой, с красивым лицом и добрыми карими глазами.
– Как зовут тебя, малыш? – Я ласково отвела от лица мальчика спутанные пряди густых черных волос.
– Тим, добрая госпожа, – ответил несчастный, оробев при виде сияющей роскоши моей золотой маски. К несчастью, даже такой необременительный для него подъем лишил мальчишку последних сил и, видя его закатывающиеся глаза, я поняла – он близок к забытью. Плохо было и то, что жестокая чума все–таки нашла свою жертву. Два огромных, наполненных гноем и дурной кровью бубона располагались на ключице и правой руке мальчика. Понимая, как глупо оставаться на ночевку в зараженной деревне, я вывезла Тима подальше в лес, где, видимо, только при помощи Пресветлых богов обнаружила чистую полянку с живой зеленой травой и протекавшим по ней маленьким ручейком. Там я споро переодела мальчика в свою сухую запасную одежду, развела костерок и, вскипятив в котелке немного родниковой травы, заварила чай из лечебных трав, припасенных у меня в сумке. Стараниями мэтра Кваруса и благодаря собственному любопытству, побуждавшему меня читать без разбора все книги в библиотеке замка, я понимала в науке врачевания намного больше своих легкомысленных сестер. Я вскрыла оба чумных нарыва на теле Тима, выпустила их мерзкое содержимое и наложила на раны повязки с дегтярной мазью. Нежно успокоив поминутно благодарившего меня за заботу мальчика, я уверила его в том, что он больше никогда не останется один, и устроила на ночлег со всем доступным нам комфортом. Утомленный ребенок вскоре забылся горячечным сном. Я же решила ни на минуту не смыкать глаз, несмотря на владевшую мной усталость. Жестокая Чума, уже начавшая свое черное дело, не оставит полумертвую жертву. Этой ночью, когда истощенный мальчишка устанет сопротивляться разрушительному действию болезни, она придет, чтобы увести его в царство мертвых. «Ничего, – подумала я, – она еще не пробовала чудесной стали моего Нурилона. Я–то, небось, окажусь покрепче хилого мальчишки. Пусть–ка ее величество бубонная чума попробует забрать у меня жизнь Тима. Как бы ей самой потом жалеть не пришлось, что она связалась с Сумасшедшей принцессой!»