Страница 254 из 281
Насчет ума вопрос оставлю открытым, а подумаю лучше над другим. Есть ли у некроманта оружие? Мертвяк, поднятие которого я видел в подвале? Маловато. Но вполне возможно, что помимо целого тела найдется еще с десяток кучек костей, достаточных для сооружения хотя бы скелетов. Или заготовки уже спрятаны в одной из кладовых. Но для бравого марша требуется Сила, Силу дает Мост, а обеспечить ее доставку к каждому из костяных солдат может только… Чем у нас обычно играются Мосты? Правильно, артефактами. Значит, за крайне непродолжительное время некроманту нужно успеть создать новую порцию отравы, провести инициацию Рикаарда и сляпать из подручных средств артефакт. Причем второе и третье занятия явно будут кому-то поручены, потому что сам «милорд» не способен добиться в них успеха. И кажется, я знаю этого «кого-то». А он, что любопытно, знает меня…
– Этот человек расскажет все, что вам нужно знать.
Занятно: со мной некромант разговаривал любезно, а сейчас его голос прозвучал холодно, пренебрежительно, почти презрительно. Так обращаются к тому, кто много ниже тебя, к грязи под ногами, еще способной принести пользу, но слишком малую, чтобы быть замеченной. Обычно эльфы не терпят по отношению к себе и сотой доли чувств, открыто проявленных «милордом». Обычно. Но видимо, причина, по которой Стир’риаги оказался в лесном домике и с молчаливой покорностью выслушивал приказы человека, обычностью не отличалась.
Некромант не стал задерживаться дольше, чем потребовалось, и оставил меня наедине с мастером и предметом его предстоящего труда. Принц напряженно, хотя и без прежнего страха ожидал встречи со своей судьбой, а эльф… Пожалуй, не ждал уже ничего.
Кисть руки с истончившимися пальцами, безвольно свешивающаяся с подлокотника кресла, лицо, и раньше не отличавшееся яркими красками, а теперь кажущееся почти прозрачным, как и пряди, стекающие нечесаными ручейками – вот и все, доступное осмотру. Остальное спрятано под тяжелым покрывалом, совершенно неподходящим для летней погоды. Неудивительно, что оно почти не колышется там, где должна находиться грудь эльфа: я бы давно задохнулся, если бы так укутался. Но кожа Стир’риаги похожа на сухой пергамент, следовательно, листоухому ни капельки не жарко. Мне это не нравится. Все не нравится. Особенно изменение цвета волос: насколько помню, оно означает не просто упадок жизненных сил, а…
– Я слушаю.
Шелест, тихий-тихий, даже листья разговаривают с ветром звонче. Нет, передо мной не враг и даже не тень врага, а туманная дымка, готовая растаять, как только солнце сделает над горизонтом еще один шажок.
Что можно почувствовать, встретив давнего и непримиримого, но стоящего у самого Порога врага? Удовлетворение? Азарт последней схватки? Злорадство по поводу бедственного положения своего противника? Наверное. Но я видел перед собой просто осколок прошлого. Очень давнего, все еще не забытого, однако слишком тусклого и хрупкого, чтобы выровненные чаши душевных весов хоть немного качнулись. Чем вызвано это странное, почти безучастное спокойствие? А ведь знаю, чем: костер ненависти погас, угли обратились в пепел, который вспорхнул в небо с первыми же вздохами утреннего ветерка. Потому что как нельзя обвинять кого-то в действиях, свойственных его природе, так нельзя и ненавидеть другое живое существо за поступки – близнецы твоих собственных. Если бы у меня отняли самое дорогое, я бы…
Хм. Несколько лет назад разъярился бы, а сейчас всего лишь задумаюсь: может, так и должно быть? Может, манящий свет сокровища предназначен не для меня? Посижу, поразмышляю, махну рукой и отправлюсь в свою кладовую – разгребать груды того, что имею, но чем еще не научился владеть…
– Потрудитесь быть кратким, у меня слишком мало сил и еще меньше желания что-либо делать.
Хм, язвительность никуда не исчезла, значит, разум эльфа все еще сохраняет ясность. Нужны ли мне прочие подробности? Нет. Стало быть, пора представиться по всем правилам.
Серебряные иглы покинули промежутки между позвонками, и я в полной мере ощутил витающий в комнате аромат приближающейся смерти. Серая госпожа уже заходила к эльфу. Посидела в соседнем кресле, вежливо осведомилась, когда удобнее прийти, на рассвете или на закате, взъерошила пыль на ветхом паркете пола и коснулась прохладными губами высокого, не знающего морщин лба, оставляя свой знак – знак непреходящей любви, ибо только смерть хранит верность живым от самого рождения до Порога, где встречает и заключает в объятия. На целую Вечность.
Стир’риаги не требовалось открывать глаза, чтобы рассмотреть мое лицо, но серебристые ресницы все же дрогнули, медленно поднимаясь и позволяя убедиться еще в одном признаке увядания: лиловая ночь сменилась тоскливыми грязно-серыми сумерками. Когда-то давно эльф, находясь под властью безграничной ненависти, незаметно для себя провел обряд, похожий на syyth, навсегда впечатав в память собственной плоти образ ребенка, нелепо, но действенно и безжалостно сокрушившего все надежды, тайные и явные; на опознание врага дяде понадобилось еще меньше времени, чем племяннику, но то, что я заметил в тусклых глазах, несказанно удивляло.
Уже знакомое по взгляду Мэя чувство. Завершение ожидания, нерадостное, зато приносящее облегчение. Еще вдох, и все закончится, плохое, хорошее ли – неважно, главное, больше не будет неизвестности и мучительного выбора из ничего. Будет спокойствие и уверенный шаг вперед, за дверь, ведущую в новый день, пусть ненастный и трудный, но новый. А плесень прошлого сгорит на огне жаркого очага, разведенном пришедшим. Другом? Врагом? Есть ли разница? Можно ненавидеть дарящего тебе глоток свежего воздуха, можно благословлять. Но какие бы чувства ни пылали в твоей душе, ты не забудешь главного. Того, что он пришел, когда был нужен, и ни мгновением позже…
Ни разу прежде я не видел Стир’риаги улыбающимся. Как же он становится похож на Кэла! Или, вернее, Кэл на него, потому что дядя все-таки появился на свет раньше.
– Пресветлая Владычица любит даже самого пропащего из своих детей.
Любит? Разумеется. Но еще и обожает играть с ними в странные игры.
– Ты пришел за мной?
В голосе слышатся нотки надежды. Не люблю разочаровывать, однако придется:
– Нет. За тобой пришел кое-кто другой.
Стир’риаги задумчиво сощурился:
– Посланец Совета? Что ж, не откажусь от встречи, хотя еще несколько месяцев назад всячески старался бы ее избежать. Полагаю, это старший из моих…
– Младший.
Губы эльфа скорбно сжались.
– Почему он?
– По собственному желанию. Мэй хочет задать тебе вопрос. Всего один.
И я знаю, как ты должен на него ответить. Фрэлл, я хочу, чтобы ты ответил именно так! Но не посмею вмешаться. Не посмею попросить или вынудить угрозами произнести несколько слов, что способны исправить ошибку. Не только мою, но и мою тоже.
– Вопрос… – Новая улыбка появляется на иссохших губах. – И конечно, тебе он известен? Тебе всегда все известно, ведь так?
– Не все и не всегда. К счастью.
Он три долгих вдоха смотрел на меня, потом еле заметно кивнул:
– Да, многих вещей лучше не узнавать никогда. Если бы можно было вернуть время вспять, я бы предпочел отказаться от знаний. Они бесценны, как настоящие сокровища, но вынести их на свет невозможно, а вечно оставаться сторожем темной пещеры… Это удел драконов. И только драконы могут с ним справиться, потому что бриллианты откровений – всего лишь игрушки. Для детей. Но кто-то обязательно должен следить, чтобы дети, играя, не поранили себя и других.
Недолгая пауза и печальный выдох:
– Я слишком поздно понял. Люди говорят: лучше поздно, чем никогда. Но вечно забывают добавить, что запоздавшая боль хуже всякой другой.
– Ты сам причинил ее себе.
– Верно, – усмехнулся эльф. – А могу я задать вопрос? Тоже один.
– И я должен буду ответить?
– Нет, не должен. Скорее я в долгу перед тобой… За все. И хочу взять на себя еще один долг, но о нем позже. А пока… Скажи, каково это, читать в душах?