Страница 307 из 319
В какой-то момент обе женщины стали похожи друг на друга, как близнецы, вышедшие из одного чрева. Одинаковые, словно болванки-заготовки у кукольника. А потом та, что лежала под правой рукой Мэда, стала обретать черты самоубийцы, а другая – до боли знакомое, упрямое выражение лица Джасс.
– …Ми’аро И тах!
Теперь для всего мира бывшая хатами была мертва. Пустая оболочка без души, начинающая коченеть. Никто не отличит, даже мать родная. Если бы, положим, она у Джасс была.
– Помоги мне их переодеть, – попросил Мэд.
– Святое пламя! – пролепетал тангар, прикипев к месту.
– Торопись! Демоны тебя раздери, Торвардин! Хочешь провалить мне все дело?! Нет? Тогда не стой, как соляной столб!
Мэд полагал, что после ритуала ему придется худо. Но, похоже, его не придется отскребать от пола. Мага лихорадило, руки тряслись, словно у запойного пьяницы, и все никак не удавалось застегнуть на мертвой шитое золотыми цветами платье. Еще недавно такое роскошное, а теперь превратившееся в грязную бесформенную тряпку, насквозь пропитанную кровью.
– Прости, прости меня… нет мне прощения… нету… прости… забудь… – шептал Тор дрожащими губами.
– А теперь бери ее и иди в храм, – приказал Малаган, показывая на «Джасс». – Словно ты полночи шел с покойницей на руках. Положи ее возле алтаря и рыдай, как по настоящей.
– Мэд, помилосердствуй! – взмолился тангар. – Я не смогу. Не смогу я.
– Сможешь, – жестко сказал чародей. – Поплачь обо всех женщинах. О маленьких девочках, задохнувшихся в дифтерии, о юницах, растерзанных насильниками, о молодухах, забитых мужьями и свекрами, о матерях, умерших родами, о старухах, которых родные дети заморили голодом. Поплачь о них обо всех, по ком не было пролито ни единой мужской слезы. У тебя получится, дружище!
– А ты?
– А я отнесу Джасс к деду. Будем надеяться, что тот сослепу не заметит подмены. Главное, настаивай на огненном погребении. Придумай историю потрагичнее. Про то, как тебе родичи запретили жениться на человеческой девушке, как ты ушел в наемники, как она тебя ждала и дождалась.
– …а ее злые братья подстерегли и забили насмерть?
– Тебя и учить нечему, Торвардин! – похвалил Мэд находчивого друга. – И помни, никаких глубоких могилок – только огонь. Упрись и стой на своем. Да что я тебя учу? Ты ж тангар!
– Помни себя, – сказал Мэд Малаган, прежде чем Джасс окончательно поглотила тьма, наполненная призраками.
…Маленькая девочка бежала в тумане по мокрому прохладному песку, оставляя за собой цепочку крошечных следов. Вприпрыжку, раскинув ручонки в стороны, она играла в чайку. Этих белых, крикливых и сварливых птиц она только что самозабвенно гоняла по всему пляжу, нагуляв изрядный аппетит.
– Ма-а-а-ама!
И с разбегу уткнулась в подол толстой плетеной юбки, от которой остро пахло свежей рыбой.
– Ах ты, баловница!
Не по-женски сильные жилистые руки потомственной рыбачки легко подхватили невесомое тельце малышки. Вместо лица у мамы клубился густой туман…
Помни себя… Легче сказать, чем сделать. Все так перемешалось и переплелось. Сама-то ты знаешь, кто ты такая есть? Жрица или воительница? Контрабандистка или ведьма? Или, может быть, все-таки Воплощенное Проклятие? Неужели одна и та же женщина с легкостью резала глотки по всей Великой степи и терпеливо ткала коврики для детишек нищих рыбаков? Одинокая, озлобленная на весь мир отроковица, держащая круговую оборону против жестоких храггасцев, тоже она? Слезы, пролитые на грудь убитого эльфа, ее слезы? Где заканчивается послушница, тянущая лямку ненавистного служения, и начинается хатами Джасс – мстительница и убийца?
Скажи мне, кто я такая, Хэйбор из Голала?
– Ты – забавный дикий зверек, – щурится из тьмы воин-маг. – Ты была моим плевком в Хозяина Сфер. Кукишем в кармане. Поначалу…
…Она сидит у костра, по дурацки скрючившись, сплошные ломаные линии – колени, локти, острые лопатки. В ее возрасте аймолайки становятся матерями, а у этой нет ничего округлого. Северянки поздно созревают, а Джасс наверняка чуть ли не из Хаалаана. Несмотря на густой бронзовый загар и темные глаза, она совсем не напоминает южных девушек.
– Расскажи мне о путешествиях. О Валдее.
Ну вот, начинается… Как всегда, расскажи да расскажи. Чувствуешь себя, словно старый дядюшка у деревенского очага где-нибудь в игергардской глубинке. Я и раньше не любил детей, а с возрастом совсем потерял способность разговаривать с ними запросто. Возможно, это оттого, что в Оллаверне насмотрелся на армию честолюбивых маленьких волшебников. Не передать, как быстро из приятного во всех отношениях малыша вырастает хладнокровный себялюбец, облеченный властью над Силами и мнящий себя, по меньшей мере, полубогом.
– Нечего рассказывать. Везде одно и то же. Что у нас, что в Валдее, что в Намаре. Валдея лежит по ту сторону моря Латин-Сиг, а Намар в центре Великого океана.
– И везде живут люди?
Спроси меня, где они только не живут? Людей я тоже не люблю. Потому что дошел уже до той степени цинизма, когда своих сородичей начинаешь называть «они». Я вообще никого не люблю. Ни людей, ни орков, ни эльфов, ни тангаров. Я не обязан никого любить. Но ты еще этого не поймешь, глупый детеныш.
– А ты бывал в Намаре?
Глаза круглые, как у испуганной мыши. Ты такая смешная, соплюшка.
– Один раз. Он большой, и климат там ужасный, слишком жарко. Жарче, чем здесь, в Аймоле. Сплошные дремучие джунгли, населенные чудовищами. Дымящиеся горы, изрыгающие потоки раскаленного камня, ядовитые озера.
– Ой, расскажи.
«Ой!» Надо же, как мило! А не слишком ли жирно тебе будет, детка? Да и я не заколдованный, чтоб языком без умолку трепаться. Не мальчик уже. А ведь когда-то был мальчиком, юношей, столь же честолюбивым, как и все остальные питомцы Облачного Дома. Когда это было-то? Хм… Давно. Тебе повезло, девочка, что мы с тобой разминулись столетия на три, не то бы тебе несдобровать. Во всяком случае, у тогдашнего Хэйбора рука не дрогнула бы и маленькая жрица полегла бы замертво в песок при первой же встрече. Тот Хэйбор из Голала доводил все свои задумки до конца. Ну, может быть, это я загнул и он не стал бы тебя убивать. Но одно скажу точно: он бы не стал учить тебя тратить время на заведомый проигрыш. И, конечно, ни за что не стал бы привязываться к тебе, Джасс.
– Давай уплывем в Валдею, Хэйбор, – говорит она совсем взрослым голосом. – Давай уплывем отсюда навсегда.
– Давай, ученица, – соглашаюсь я. – Навсегда.
Уплыть – это замечательно. В белую мглу, в море одиночества и забвения. В узкой погребальной лодке эльфов. Туда, где ее ждет у костра Унанки.
– Не торопись, человечек, – сказал Джиэс мягким голосом. – Всему свое время.
– Я тебя не вижу.
– Смотри сердцем, человечек. У вашего народа это великолепно получается. Слепые глаза, но зрячее сердце.
– Мне кажется, что я уже умерла.
– Нет. Ты вспоминаешь. Ты борешься. И победишь. Истинная любовь так просто не умирает.
Я так скучала по тебе, Легкий Как Перышко.
Снег крошечными перышками падает на измученную землю, тает на щеках. Какие слезы? Только снег! Первый, новорожденный, тревожащий без причины и лишающий сна. Какие горячие руки у мертвого эльфа… Он возьмет потерявшуюся между мирами взрослую девочку и поведет через снегопад, по льду бездонного озера, через лес бессонных полнолуний. И девочке больше не будет ни больно, ни страшно, ведь истинная любовь не умирает.
Все слышали?!
Все рано или поздно кончается. И хорошее, и плохое. Растает снег, треснет лед, зазеленеет лес и наступит утро.
Желтыми цветами восславит весну чудесный луг, разлегшийся пестрым сторожем под проемом двери-радуги. Узка тропинка в густой траве, и нет ей ни начала, ни конца.
– Мы уже пришли? Кто эти двое?
Тощий маргарец и старик в широкой темной хламиде. Непростой старик. Да и маргарец тоже не самый обыкновенный. Хоть на первый взгляд – хитрец, игрок и задира. На второй взгляд, кстати, тоже.