Лукоморье. Трилогия

— Откуда знаешь? — полюбопытствовал Иван.

— До засылки наших бригад я там все тщательно обнюхала.

— А цифирки-то не сходются! — возмутился министр финансов, успевший закончить свои расчеты. — Разница... — глаза его округлились, — в полторы тысячи процентов..

— Я бы сказала в три тысячи, — криво усмехнулась Яга. — Ты дорожку не видел. И неизвестно еще, сколько у нашей фрау на черный день откинуто.

Наступившую в тайном зале заседаний тишину прорезал дикий вопль Кощея.

— Меня! Как последнего пацана, вокруг пальца! И кто? Какие-то бюргеры! Лук мне! Застрелюсь!

Лук ему не дали. Кощей потянулся было к своей голове — рвать волосы, но таковых не обнаружил и принялся выдирать их с головы царя-батюшки, безуспешно старавшегося его утешить. Пока остальные члены синдиката пытались спасти прическу державного, Яга скептически посматривала на бившегося в истерике Кощея, который отвечал за новые рынки сбыта, как правило, за рубежом. Его Бессмертие она знала уже не одну сотню лет.

Банька, несмотря на обилие мрамора, впечатления на «папу» не произвела.

— А веник где? — недоуменно спросил он.

Атаман повертел головой.

— Будет, — пообещал он, подмаргивая своему помощнику. Тот опрометью бросился обратно, натягивая на ходу кальсоны. Сам же атаман опустился на пол и пополз по мраморным плитам.

— Ты чего? — заинтересовался капитан.

— Чисто вроде, — удивился Ханц, — ни одной соринки.

— Такая пойдет? — спросил помощник, вламываясь с метлой фрау Греты.

— Тьфу, бестолочь! — возмутился Илья. — Веточек с березок наруби, да пивка сюда...

— Айн момент! — Разбойнички, галдя, бросились, кто в кальсонах, кто без, к выходу и через минуту вкатили бочку баварского и гроздь сосисок.

— Это еще зачем? — удивился Илья.

— Бир без сосиска найн, — пояснил атаман, раскладывая их на розовеющих камнях каменки. Они немедленно зашипели, источая такой аромат, что у изголодавшегося Ильи слюнки потекли. А потому, в нарушение сложившейся традиции, он пропустил с разбойничками по кружечке пива, закусил подрумянившимися сосисками и только после этого начал священнодействовать.

— Тащи еще ковшик.

Обливающийся потом атаман с готовностью выскочил в предбанник и вернулся обратно с полным ковшом пива и сосиской в руках.

— Дверь плотнее прикрой, — распорядился Илья, — холодно. А ну поддай жару, — он кивнул на каменку, — а вы наверх! — Капитан указал на полок.

— Вы есть маньяк! — ужаснулся атаман. Его команда тем не менее послушно полезла вверх.

— О майн гот! — взвыл кто-то, плюхнувшись навзничь.

— На мраморе было бы хуже, — усмехнулся Илья, — хорошо хоть здесь досочки догадались положить.

Ему было невдомек, что смекалка здесь ни при чем. Просто фрау решила слегка сэкономить, отделав мрамором только фасад.

— Что стоишь? Лей давай!

Атаман бестолково топтался внизу, не понимая, чего от него хотят.

— На каменку лей, бестолочь! — начал сердиться Илья.

— Наин! Бир каменка найн! Бир дринк-дринк надо, — атаман постучал себя по голому пузу, — гут!

— Лей, кому говорят!

Атаман с ужасом посмотрел на каменку, на пиво и с отчаянным мужеством смертника начал отползать к двери.

— Ты че, Ганс! Совсем опух? Отдай пиво! — возмутился Илья.

— Я не Ганс, я Ханц, — слабо вякнул атаман. — Ганс это гусь, а Ханц это я.

— Да мне до одного места, кто ты есть! Но баньку я себе изгадить не дам!

С этими словами капитан выдрал из рук атамана ковшик и плеснул его содержимое на слабо розовеющие камни. Шипение каменки, принявшей на себя приличную дозу баварского, сопровождалось глухим стуком снизу и дикими воплями сверху. Страшные лесные разбойники посыпались с полка как горох. Перепрыгивая на ходу через неподвижно лежащее тело, они пулей вылетали в предбанник. Атаман лежал на полу, закатив глаза. В руках его, сложенных на груди, как свечка, торчала сосиска. Душа истинного арийца не выдержала такого варварского отношения к благородному напитку.

Первый промышленный шпион на Руси был счастлив. Можно было бы даже сказать, что он на небесах, если бы не железный захват храпящей ему в ухо мадам Брошкиной, из которого он до сих пор не смог освободиться, не помогло и высочайшее искусство лучшего ниндзи Страны восходящего солнца. Даже во сне мадам Брошкина не хотела расставаться со столь экзотическим клиентом. Экзотическим во всех смыслах. А рассвет уже близко. Если он ничего не предпримет и на этот раз, операция опять будет провалена. Уж целую седмицу он не предпринимал никаких активных поисков формулы «папы» по вполне понятным причинам... и тут шпиона осенило.

— Мыса! — пискнул он в ухо Брошкиной и тут же об этом пожалел.

Оглушительно взвизгнув, мадам взметнулась вверх, откидывая от себя шпиона, — видно, спросонок приняла его за мышь.

«Операция откладывается», — сообразил, теряя сознание, Акира и плавно стек со стены.

Самым зверским посланником синдиката в горячую точку был Михайло Потапыч. У него было не просто задание, а спецзадание, в которое, по правде говоря, он так до конца и не въехал. Понял только одно: Ягусе срочно потребовался гребешок. И не какой-нибудь, а именно тот, что лежит в кармане у фрау Греты. Его надо срочно прихватизировать. И не когда-нибудь, а сразу, как только он перекочует в карман к «папе».

— Своих гребешков ей мало? — рычал Михайло Потапыч, развешивая оплеухи направо и налево. Местные авторитеты в лице, а точнее будет сказать в морде небольшой стаи волков и пары маленьких, но очень борзых мишек потерпели сокрушительное поражение. Если проще — были биты и обращены в позорное бегство с сильно подпорченной шкурой. Теперь Михайло наводил порядок среди своих новых подданных. В отличие от наших, российских, подданные попались довольно бестолковые. Или притворялись таковыми, дабы увильнуть от миссии, возлагаемой на них Михайло Потапычем. Они были жутко напуганы программной речью своего нового вождя. Смысла этой речи он и сам толком не понимал, но честно процитировал все, что долго учил под руководством опытного инструктора Гены.

— Главное, вдохновить массы на великие дела, — втолковывал тот косолапому ученику, — а потом... толкни камешек — лавина покатится. Из искры разгорится пламя, из пламени...

— Лесной пожар, — стуча от страха зубами, закончил мишка, с ужасом думая о предстоящей загранкомандировке.

Зелененький домовой еще долго инструктировал Михайло Потапыча, вдохновляя последнего на великие подвиги. И даже речь вступительную написал. Теперь Михаиле вдохновлял ею свою новую паству.

— Поздравляю вас, — ревел косолапый, — с вступлением в боевую дружину интернациональной антилютовской коалиции. Отныне вы бойцы невидимого фронта. И пусть трепещут наши враги! Их песенка спета! В бессильной злобе адские наймиты...

Интернациональная коалиция начала тихонько пятиться. Им почему-то не хотелось становиться бойцами этого самого невидимого фронта.

— Куда! — рявкнул Потапыч. — Я еще не кончил! — Все замерли. — Так... на чем я остановился? — Сбитый с толку Михайло Потапыч напряг извилины. — Короче! Нужен доброволец, чтобы стырить гребешок.

Лиса отреагировала мгновенно, наподдав ногой ежику, стоявшему по стойке «смирно» рядом с ней. Тот кубарем выкатился вперед, вскочил и яростно погрозил кулаком рыжей, которая тихонько тявкала от боли, прыгая на одной лапе.

— Молодец, — одобрил Михайло, — орел! И вид у тебя боевой. Драчун. Люблю таких. Берите пример, — рыкнул он на остальных. — Живой вернется, героем станет! — Ежик гордо задрал нос. — А коль вернуться не судьба будет — памятник поставим. Семье почет и уважение. До конца жизни провиантом снабдим. — Ежик бухнулся в обморок.

— Что это с ним? — заволновался Михайло.

— Это он от радости, — поспешила успокоить Потапыча лиса. — Ну, вы тут пока план операции обдумывайте, а мы вокруг побегаем, — предложила она, — бдить будем. Враг не дремлет. Мало ли что?