Лукоморье. Трилогия

– Ну и как? – Илью очень заинтересовал этот рассказ.

– Три седмицы принимал. А потом помер,– удивленно сказал Чебурашка.– Папа, а почему?

– Видать, эликсир некачественный попался,– понимающе вздохнул Илья,– или силенок ваш ведун не рассчитал.

– Вот и Василиса то же говорит.

– Пошли проверять наш эликсир на качество.

Капитан зачерпнул черпачком из ближайшего ведра и щелкнул зажигалкой. Чебурашка как зачарованный смотрел на синие язычки пламени, заплясавшие в черпачке.

– Ну и чего ты добился? Кощеево зеркало за кордон рвануло, мое бойкот объявило.– Медведица выпускала пары, яростно тряся кривую осину. Никита Авдеевич крыльями, клювом и лапами безуспешно пытался удержаться за макушку ни в чем не повинного дерева.

– Так… матушка… они ж добро наше, годами нажитое… – тихонько кудахтал он сверху.

– Знаем мы это добро,– свирепо рычала Василиса.– Вот вернется ко мне моя былая стать, больше ни меда, ни винных ягод заморских в посаде не будет. А ну лети к Ивану!

– Дык… не рассвело еще!

– Ничего, в самый раз. Да и костерок у них еще тлеется. Разглядишь как-нибудь. Виноват – отрабатывай. Заместо зеркала у меня теперь будешь. До утра схоронишься где-нибудь, понаблюдаешь, опосля мне доложишь!

Согнув осину в дугу, Василиса резко отпустила ствол, и петух вылетел на разведку с хорошей начальной скоростью, приданной ему этой импровизированной катапультой.

– Штрейкбрехер! – вякнуло ему вдогонку зеркальце.

А в посаде в это время стоял пир горой. Честно выработав тринадцать ведер, черти деликатно разбудили задремавшего было капитана, подхватили под ручки белые, усадили на место почетное – во главе стола. И пошла гулянка – дым коромыслом. Черти сивуху разливают. Илья тосты говорит да анекдоты травит. Чебурашка слушает, пробы снимает да носом клюет. Никита Авдеевич пристроился поудобнее под окном и принялся сооружать над собой навес из лопухов, надранных по дороге. Разведка на территории, оккупированной врагом,– дело серьезное. Тут главное замаскироваться. Лопухи никак не хотели держаться вместе, и красный гребешок постоянно оказывался снаружи. Воевода начал потихоньку закипать. Разведка должна вестись по всем правилам военного искусства, а тут, понимаешь, лопухи… Никита Авдеевич сел на хвост, обхватил крыльями непокорное инженерное сооружение и начал клювом стягивать его черенки стеблями ромашек, росших тут же, под окном, тихонько квохча от усердия. К тому, что творилось в горнице, он не прислушивался.

– А что, Чебурашка! Апельсины когда-нибудь едал? – Раскрасневшийся Илья весело смотрел на домового.

– Нет,– вздохнул Чебурашка.– Слышал от куп-цов заморских про плоды те дивные, а едать не едал.

– Ну, не едал и не едал. Не о том речь. Я те ща анекдот про них и про тебя расскажу, хочешь?

Чебурашка молча покачал головой. Это был уже не первый анекдот про него и про какого-то неведомого ему крокодила Гену. Черти громко смеялись, Чебурашка – нет. Он был обижен. Ну, есть у него дружок. Зелененький. Геной зовут. Но никакой он не крокодил. Обычный домовой. Только дикий. Из лесу. Потому и зелененький.

– …и вот заходит Чебурашка в магазин…

– А это еще что за зверь? – Поросячья мордочка Бывалого выражала искреннее любопытство.

– Чебурашка-то?

– Да нет, магазин.

– А-а-а, ну… лавка такая… жратву там продают, одежду.

– Базар, короче.– Трус пододвинул поближе блюдо, на котором лежал огромный сом, запеченный целиком, и вонзил зубы в его жирный бок.

– Э нет! – помахал рукой Илья,– базар – это… – Капитан начал шевелить пальцами, пытаясь ими что-то изобразить.– Понятно?

– Ага,– сказал Балбес, отрицательно качая головой.

– Рынок, одним словом,– Илья потянулся к своей чарке.– Подходит к продавцу, и говорит: «Дайте килог… э-э-э… пуд ляписинов». Ну, продавец ему, естественно: «Пшел вон, ушастик, не то уши гвоздями к стойке прибью».

Дружный гогот чертей заставил вздрогнуть Никиту Авдеевича, клюв которого от неожиданности перекусил уже затянутый узел, и лопухи разлетелись в разные стороны.

– Нельзя ли потише?! – раздраженно кукарекнул воевода.– Невозможно работать!

Илья понизил голос:

– На следующий день приходит Чебурашка обратно и спрашивает продавца: «У вас есть гвозди?» – «Нет»,– отвечает продавец. «Тогда дайте пуд ляписинов».

Черти задумались.

– А чем же он собирался прибить прорабу уши?– удивленно прошептал Балбес.

– Не знаю,– пожал плечами Трус, усиленно работая челюстями.

– Нет, ну действительно? – Бывалый в полном недоумении повернулся к Илье за разъяснениями. Капитан начал тихо ржать, но удержать внутри веселое настроение не смог. Смех его нарастал, креп, становился все сильнее и сильнее, и наконец капитан зашелся в гомерическом хохоте, сполз со стула и долго еще продолжал веселиться, катаясь по полу и дрыгая ногами от избытка чувств. Никто из присутствующих в горнице не заметил, как Чебурашка тихонько встал из-за стола и вышел на улицу. Никто, кроме Никиты Авдеевича. Воевода сумел-таки перевязать лопухи красивым бантиком из ромашки и натянул эту шаткую конструкцию себе на хохолок, сразу став похожим на маленькую зеленую ярангу. Сочтя себя достаточно замаскированным, воевода двумя ударами клюва пробил в яранге дырки для глаз, и в поле зрения разведчика появился домовой, быстро семенящий в сторону кузницы Вакулы. Яранга двинулась следом. Скрипнула дверь, и Чебурашка скользнул внутрь. Из кузницы послышалось звяканье металла, и вскоре в дверном проеме вновь появился домовой. Он с трудом тянул за собой ящик с гвоздями и лопату. Пыхтя от натуги, прораб затащил хозяйство кузнеца в палисадник и, воровато озираясь, принялся торопливо закапывать его в землю.

«Ага, к ворогам переметнулся! – догадался Никита Авдеевич.– Неподкованный конь уже не конь, а кобыла. Без кавалерии нас решил оставить. Запомним!» Яранга, шурша лопухами по земле, двинулась в обратном направлении.

Судя по заплетающимся голосам, за время отсутствия воеводы участники ночной пирушки успели принять на грудь еще грамм по двести. «Что они пьют? – мучительно размышлял разведчик.– Медовухой в посаде уже и не пахнет. Может, у Чебурашки заначка какая есть?» А в горнице анекдоты уже не травили. Иван делился богатым опытом, приобретенным в тридевятом царстве.

– …к-к-короче, заб-бивают нашему пахану стрелку… но я ж мент… Ты х-х-хоть знаешь, рогатый, что такое настоящий мент?

Кто-то отрицательно промычал в ответ.

– Вот и они, к-к-козлы, не знали.– До Никиты Авдеевича донесся довольный смех в дупель пьяного человека.

– Папа, не надо козликов обижать,– послышался чей-то жалобный голос.

– Только ради т-т-тебя, черненький…

– С-спас… ик! Спасссибо.

– Я, короче, с-с-сопли долго не жевал… да… тачку пластиком обклеил… и в-в-все…

– Что в-в-все?

– Тю-тю… Любимый город может спать спокойно… ик! – Пел Илья хорошо, почти не заикаясь.

– А стрелку-то пахану к-к-куда забили? – послышался осторожный вопрос. Иван долго не мог ответить. Он ржал. Именно не смеялся, а ржал.

– Не знаю, к-к-куда ему забили,– выдавил он наконец из себя,– но я пластик забил всем. И тачке, и паханам, которые ее оседлали.

– А кто такой пластик?

– Хошь познакомлю?

– Хоччу.

– Я тоже хочу,– послышался голос Чебурашки, закончившего землеройные работы.

– Раскатали губы. Н-н-на всех… ик … не хватит. Бывалый первый забил. Ему и прилепим.

Никиту Авдеевича разобрало любопытство. Хоть одним глазком бы глянуть на таинственный пластик. Он попытался подпрыгнуть, но до края подоконника доставала лишь макушка яранги. Упрямства Никите Авдеевичу было не занимать, и, разумеется, одной попыткой дело не ограничилось.

Чебурашка, вновь обидевшись на «папу», заполз на лавку и даже не стал смотреть, что там он извлекает из своего мешка. Окно, под которым прыгал воевода, оказалось прямо напротив его больших круглых глаз.