Страница 44 из 47
А вот по весне начались проблемы. На этот раз Шуйские и примкнувшие к ним многие другие бояре накатили на меня конкретно. Батюшка сумел затянуть рассмотрение дела насколько мог, ссылаясь то на необходимость строгого разбора, то на свою хворобу, но все рано или поздно приходит к своему крайнему пределу. И вот завтра, вернее уже сегодня, мне необходимо было ехать в Москву и давать отчет, почему это я не исполняю волю царя и отца своего и велю слугам своим непотребным гнать старших дьяков, да старост, да управителей боярских, явившихся в вотчину для сыску своих беглых крестьян да холопов. Потому-то я и лежал без сна, не столько даже обдумывая свою линию защиты (все было спланировано, обсуждено и подготовлено уже давно, по большей части еще прошлой зимой), сколько просто нервничая.
Настена зашевелилась, заерзала и, так по-кошачьи, жутко сексуально потянулась своим упругим молодым телом, что я почувствовал, как все мои тяжкие мысли напрочь вылетели из головы и переместились… ну сами знаете куда. Ох черт, как же меня от нее прет… Я наклонился и, ухватив губами сосок, легонько оттянул его. Настена все еще во сне замерла, затем легонько вздрогнула, а когда я перешел на другой сосок и потом ниже… застонала и проснулась.
— О-ох, царевич, — судорожно выдохнула она, вскидывая руки и… ну короче, сами понимаете…
Когда я бежал в составе колонны своего потока обычный утренний кросс, в голове все время крутились мысли о Настене. Охохонюшки, и что же мне с ней делать-то? Нет, пока все было просто великолепно. В отличие от большинства баб будущих веков, Настена не требовала от меня ничего, лишь малой толики внимания, зато готова была отдать мне всю себя. И будь я действительно пятнадцатилетним подростком, да еще не являясь царским сыном, лучшей жены просто и думать нельзя отыскать. Но… несмотря на весь мой подростковый гормональный баланс, мозгами-то я уже сорокалетний. И к тому же царский сын. Так что жениться мне, совершенно точно, придется исходя из государственных интересов. И детей делать надо лишь официальных. Чтобы в будущем не возникло никаких коллизий и никакой интриган не попытался бы использовать их в своих интересах. Да и вообще как это — две бабы в доме, причем спишь с обеими, только с одной — с удовольствием, а с другой по обязанности? Ну ладно еще, если кого завалишь на пару-тройку раз перепихнуться, но жить так годами… Брр, чудовищная картинка. Нет, не понимаю я всех этих французских королей, хоть убей!
К тому же батюшке уже, похоже, донесли, что у меня тут амуры. И потому на этот раз отец, все еще продолжающий с бешеной энергией продвигать идею о том, чтобы выдать сестренку, превратившуюся в совершенно роскошную юную женщину, на которую с дикой волчьей тоской пялились все мои рынды, за какого-нибудь иноземного принца, всерьез озаботился и матримониальными планами насчет меня. И когда у сестренки сорвалось очередное сватовство, он взялся за новое, решив заодно окрутить и меня. А сватовство у сестренки сорвалось, можно сказать, трагически. Поскольку наконец-то нашелся жених, согласившийся на все батюшкины условия — и перекреститься в православие, и переехать в Россию, короче, на все, что там отцу взбрело в голову, да и сам по себе парень вроде как оказался славный, так что все совсем было сладилось, а он возьми да и помри[38]. Так вот после всего этого отец, выждав положенное, отправил посольство уже к картлинскому, то есть грузинскому царю, на этот раз не только предлагая отдать дочь за грузинского царевича, но еще и сосватать дочь царя за меня[39]. Положение осложнялось тем, что одновременно со всем этим сватовством царь Борис потребовал от картлинца принести присягу о переходе в подданство России, и тот таки ее принес. Мой отказ от сватовства даже не рассматривался, ибо разом рушил все внешнеполитические планы батюшки. Хотя я ему мог бы многое рассказать о том, кого он забирает под свою руку… Впрочем, нет, не мог, да и вообще, по большому счету все эти события 08.08.08 — дело рук всего одного идиота. Ну ладно, пусть группы идиотов. А среди грузин было немало людей, которые не хуже русских служили стране и даже вообще живот за нее клали. Например, тот же Петр Багратион, потомок грузинских царей, сложивший головушку на Бородинском поле, вообще был образцом русского офицера. А все остальное — преходяще…
Так ничего особенного не придумав, я вернулся с зарядки, привычно окатил себя тремя бадьями студеной воды из колодца и двинулся готовиться к завтраку. Свое решение по поводу гигиены и закаливания я проводил в жизнь неукоснительно. Зимой обтирался снегом, купался в проруби, а с началом производства в вотчине мыла и зубного порошка (па-адумаешь, технология — мел с небольшими добавками, голландец-аптекарь в момент разработал) ввел в моду мытье рук перед едой и чистку зубов вечером, перед сном. В царской школе я вообще ввел правила гигиены в обязательство, за соблюдением которого строго следили классные дядьки. Но и во всей остальной вотчине эти «царевичевы причуды» получили распространение. А среди моих рынд, командования царевичева холопского полка и, так сказать, управленческого слоя вотчины это вообще стало практически неукоснительным правилом.
В путь тронулись сразу после завтрака. Но едва я выехал за ворота подворья, как сзади послышалось:
— Тсаревиш-государ!
Я оглянулся. Ко мне торопливым шагом спешил Дитмар, один из голландских мастеров, прибывших с Виниусом. Видно, он торопился, поскольку лицо его было красным и потным, так что я придержал коня. Если голландец бежит — значит, дело действительно серьезное.
— Тсаревиш-государ, — повторил Дитмар, останавливаясь и снимая с головы шапку.
Это не было простым подражанием русскому обычаю, все шестеро голландцев меня действительно уважали. Причем в первую очередь за то, что они называли умом и что на самом деле по большей части являлось просто хорошей памятью. Нет, поймите меня правильно, я отнюдь не считаю себя глупым человеком, но просто в данном случае дело было как раз таки не в уме. Образованный человек двадцать первого века держит в своей голове столько информационного мусора, что, ей-богу, какие-то его обрывки в неких гипотетических ситуациях вполне могут оказаться полезными. Вот и у меня в голове пребывало столько всякой информации, что, несмотря на то что ни в одной профессии, каковая здесь в это время могла бы оказаться востребованной, я не знал практически ни единой полезной технологии, но вот, что называется, подложить язык, вякнуть что-то в тему мог, вероятно, почти по всему спектру. И некоторые из моих вяканий пришлись вполне ко двору, создав мне славу чрезвычайно умного и развитого юноши.
Впрочем, как я думаю, еще больше на этот не совсем заслуженный авторитет сыграло то, что я очень неплохо умел промолчать и не вякать. Почему? Ну вот, например, я откуда-то (ну не могу припомнить, может, из газет) знал про исключительные свойства молибденовой стали. И что? В этом времени молибден — это всего лишь никому не понятное слово. Ну типа как «компьютер» или «подводная лодка». Что толку с того, что я это вякну? Я-то сам не знаю ни что такое молибден, ни каков его состав, ни где он добывается, ни как его используют. Так что даже если у меня с подростковой неуемностью что-то просилось с языка, я взял себе за правило никогда не вякать сразу, а подождать и дать специалистам возможность разрешить возникшую проблему самим, с помощью тех технологий, которые были им известны и доступны в этом времени и этом месте. И лишь если убеждался, что это мое вяканье никак не будет помехой, а, наоборот, может помочь делу, осторожно вносил предложение. Благодаря такому подходу количество моих предложений, принятых специалистами, составило столь большой процент по отношению ко всему высказанному, что не только голландцы, но и все остальные учителя-иноземцы, так же как и русские во главе с Акинфеем Даниловичем, признали меня (меня самого, а не титул) своим, так сказать, вождем и фюрером Тысячелетнего рейха… шутка!
38
Действительно, принц Иоанн Шлезвиг-Гольштейнский («Иоанн королевич»), сын датского короля, практически стал мужем Ксении. Он прибыл в Москву и согласился стать русским удельным князем, уже принялся изучать русские обычаи, а Ксения поехала перед свадьбой на богомолье в Троице-Сергиев монастырь. Но жених внезапно заболел и 29 октября 1602 г. умер в Москве, так и не увидев невесты.
39
Действительно, царевну Ксению сосватали за царевича Хозроя, тот уже даже поехал в Москву, но его задержали дагестанские смуты, а за царевича Федора сосватали дочь царя Георгия X Елену, которая осталась дома до следующего московского посольства.