Страница 93 из 94
Перед боевой службой кроме Вас некому было бросить болт в редуктор. Я выяснил, на крышу кабины в тот день поднимались только Вы и зачехляли вертолет тоже Вы. С Вашим опытом работы, нельзя было не заметить отсутствия щупа. Но, тем не менее, это произошло. Вы специально доложили об его отсутствии, потому что вам не выгодна была катастрофа вертолета. В этом случае Вы автоматически стали бы главным подозреваемым по делу или даже обвиняемым. Поэтому, Вам нужно было только одно — снятие техники с боевой службы и отвод Вас от участия в ней.
— Глупости. Какой же техник не хочет пойти на боевую службу? Опять нестыковка, — тихо усмехнулся Ковальчук.
— Как мне показалось, боевые службы не очень-то вас интересовали в личном плане. Но об этом позже. — Чернов присел на край стола и, глядя в упор на собеседника, продолжил:
— И, наконец, попытка последнего поджога. В день обнаружения канистры в вертолете, я проверил плотность закрытия дверей на всех бортах полка. На всех вертолетах, без исключения, они были закрыты плотно. Я уверен, что и Вы ранее всегда закрывали их, как положено, кроме последнего случая. А все потому, что в тот день случай был особый. Как никак, праздник Великой Октябрьской социалистической революции. Это было бы очень символично, в такой день ознаменовать развал СССР уничтожением целого вертолетного полка, причем в мирное время.
Нужно было отдать должное терпению Ковальчука. Он смотрел на Чернова спокойным взглядом, не перебивая его. Иногда, снисходительно улыбался, но в целом держался спокойно и невозмутимо. В какой-то момент Игорь начал сомневаться в целесообразности начатого разговора, но давать обратный ход уже было поздно, поэтому он продолжал:
— Вы очень грамотно все посчитали: 6 ноября, умышленно оставили щель в дверях. Даже, если б ее кто-то и обнаружил, то не стал бы никому докладывать, потому, как нарушения никакого не было. 7 ноября Вы приглашаете в гости Игнатова, и вместе с ним отмечаете праздник. Тем самым, обеспечиваете себе алиби. 8 ноября так же, как и в случае с поджогом домика с формулярами, только светлым днем, выдвигаетесь на стоянку на лыжах, которые самовольно взяли у хозяина гаража. Там также дожидаетесь, пока из виду не скроется часовой, перерезаете кусачками трос и поджигаете шнур на канистре, а затем возвращаетесь в овраг, где оставили лыжи.
Судя по опросам Ваших сослуживцев, Вы всегда часто приезжали на стоянку на своем автомобиле, так что 6 ноября канистра, скорее всего, находилась в багажнике автомобиля. Вы умышленно взяли не свою канистру, а канистру Козака, потому что Вашу, некоторые офицеры могли видеть у вас в машине. Расчет был на то, что возгорание произойдет по тому же сценарию, как и в эскадрильском модуле с баллоном керосина, но вы не учли, что в помещении было тепло, а в вертолете была отрицательная температура, и керосин не загорелся.
— Вы знаете, Игорь Геннадьевич, мне так интересно Вас слушать, — с вызовом заявил Ковальчук, — Как какой-то детектив в стиле Агаты Кристи. Вот только ко мне это все привязать сложно. В последнем случае, я никак не мог 8 ноября осуществить попытку поджога вертолета, так как в этот день попал в лазарет с сердечным приступом, и Вы об этом знаете.
— Это тоже часть инсценировки, — возразил ему Чернов, — 8 ноября в районе обеда, вы вернулись в гараж, поставили лыжи на место и поспешили домой. Уже дома Вы искусственно спровоцировали сердечный приступ. Вам даже не пришлось сильно переигрывать. Во-первых, после употребления спирта накануне, да плюс физическая нагрузка 8 ноября, все это само по себе уже дали организму определенную встряску. Но Вы еще выпили целый пузырек настойки элеутерококка, чем умышленно усугубили свое состояние, вызвав повышенное давлении и тахикардию. Врач мне рассказал, что видел у вас дома пустой флакон от этой настойки.
Игорь сделал паузу и вновь сел за стол. Он посмотрел на Ковальчука, тот сидел с безмятежным выражением лица.
— И последнее, — произнес Чернов. — Прокуратура провела экспертизу кусачек, обнаруженных у вас в инструментах. Доподлинно установлено, что трос в грузовой кабине вертолета перерезан именно ними. Теперь я Вас хочу спросить, по чьему указанию Вы стремились систематически подрывать боевую готовность полка?
Ковальчук молча сидел в кресле, опустив глаза, и не шевелился. На минуту Игорю показалось, что тот уснул. В кабинете повисла гробовая тишина. Наконец, Чернов прервал молчание и вновь обратился к Ковальчуку:
— Вы слышали мой вопрос, Василий Федорович? — он сделал паузу и, глядя на собеседника, добавил: — Или как там вас зовут на самом деле?
— Не понял? Что вы имеете ввиду? — поднял голову Ковальчук.
— У меня вот лежит ответ из Шосткинского горотдела милиции на мой запрос. Мне захотелось навести о Вас справки за период учебы и жизни в интернате. Вы не поверите, но заместителем этого отдела оказался ваш одноклассник. Судя по Вашему личному делу, вы вместе с ним проучились на протяжении десяти лет. Так вот, он утверждает, что во время его учебы и жизни в этом заведении учащегося по фамилии Ковальчук и имени Василий Федорович, не было никогда. Это подтверждают и другие выпускники этого интерната, закончившие учебу в тот же год, что и Вы. И даже по Вашей курсантской фотографии, которую мы взяли из Вашего личного дела, Вас также никто из «одноклассников» не опознал. Директор школы-интерната, который подписал Вашу школьную характеристику, по стечению обстоятельств, умерла сразу после Вашего выпуска, от инфаркта. Теперь я понимаю, почему Вам «не везло» с поступлением в Академию. Вам нельзя было допустить ситуацию, чтобы наша служба в отношении Вас провела полную спецпроверку.
Игорь не успел договорить последнюю фразу, как Ковальчук резко сорвался со своего места и с криком «Ненавижу», как зверь кинулся на него. Чернов не успел ничего предпринять, как тот повалил его на пол и стал душить. У Ковальчука оказалось преимущество, сработал фактор внезапности, да и Чернова не был готов к подобной реакции со стороны своего собеседника. Игорь изо всех сил пытался нанести своему противнику удары по корпусу, но лежа на полу это было малоэффективно. Постепенно он почувствовал, как силы стали его покидать, а в глазах потемнело. В этот момент, как во сне прозвучал глухой стук, напоминающий хруст сухого дерева. На лицо Игорю посыпались щепки. Ковальчук внезапно обмяк и стал скатываться на бок. Наконец, как в тумане, Чернов увидел перед собой майора Дубовика. Тат испугано смотрел на обоих, не выпуская из рук доски от нардов, а точнее того, что от нее осталось.
— Будешь должен, — показывая на разбитую доску, улыбнулся Евгений Герасимович, — Вовремя я зашел перекинуться с тобой в нарды.
На шум прибежали Нещерет и, только что вошедший, следователь. Сознание к Ковальчуку вернулось быстро, он окинул всех злобным взглядом и произнес:
— Ненавижу, как я вас всех ненавижу.
Капитан юстиции ловким движением надел на него наручники, и, посмотрев на взъерошенного Чернова, сказал:
— Напрасно Вы его так били, мы бы и сами его в прокуратуре раскрутили.
Дубовик посмотрел на следователя и громко рассмеялся. Тот, в свою очередь, окинув всех недоуменным взглядом, взял под руку Ковальчука и в сопровождении матросов повел к дежурной машине.
34
На следующий день, после обеда, когда Чернов прибыл в отдел, его вызвал к себе Нещерет.
— Бери машину и езжай в особый отдел ВВС Флота. Полковник Иващенко сейчас в Североморске, поэтому иди сразу к заму, он будет на месте.
— А по какому поводу? — спросил Чернов.
— Не знаю, — отводя глаза в сторону, ответил Нещерет, — Может, поощрят, а может, накажут. У нас ведь ничего загадывать нельзя.
Через полчаса майор Чернов вошел в кабинет полковника Бевзы.
— Товарищ полковник, майор Чернов по Вашему приказанию прибыл, — доложил Игорь.
— Здравствуй, Чернов, — протягивая ему руку, поздоровался заместитель начальника Особого отдела ВВС, — Есть, как обычно две новости, хорошая и плохая. С какой начинать?