Страница 50 из 69
— Я на многих фронтах воевал, — начал он и, словно заученный урок, перечислил все части, в которых ему пришлось «воевать».
— Это из биографии вашего брата Алексея, а нас интересует, где вы были и что делали в это время? — строго спросил шеф.
Кузинко надолго задумался. Мы терпеливо ждали, когда он наконец заговорит. Тяжело вздохнув и ни на кого не глядя, Кузинко-Кузинков признался, что в морском порту он никогда не работал. Его призвали (а не добровольцем пошел) в армию в 1942 году. Через месяц его воинская часть попала в окружение. Выходили из окружения группами. Вскоре их схватили гитлеровцы. Вот так, мол, оказался на оккупированной врагом территории (на самом деле он на фронте не был, а в услужение к гитлеровцам пошел по собственной воле).
— И что вы делали? — спросил я.
— Жил, как и все, кто временно попал в лапы фашистов, — ответил он.
«Врешь, ты же убивал и вешал советских людей», — чуть не вырвалось у меня.
— Какая у вас была кличка в гестапо? — задал ему вопрос мой шеф.
Кузинко-Кузинков распахнул глаза, будто перед ним выросла кобра. Затем, съежившись, глубоко втянул голову в плечи.
— Уже не помню...
— Ваша кличка — «Матрос», — не выдержал я. — Глупо отпираться. Нам уже все известно. И от расплаты вам не уйти...
Кузинко-Кузинков побледнел. Он глухо сказал:
— Кажется, «Матрос».
Затем Кузинко-Кузинков, глотая окончания слов, долго рассказывал, как однажды он, будучи в облаве, наткнулся на раненого партизана и как его спрятал в заброшенной землянке и ухаживал за ним до его выздоровления. Он помнит его фамилию — Крикун Иван Алексеевич. Одногодок. Из Рязани. Но кто-то узнал об этом, донес на него в гестапо. Его долго там пытали. Но он не выдал партизана. Тогда гестапо перед ним поставило вопрос — либо он уберет семью Гофмана, за что получит свободу, либо его ожидает виселица. У него не было иного выхода. Он так и сказал «не было иного выхода». Дал согласие... Позже, когда брат умер, он присвоил его документы (кое-какие умело подделал) и их использовал.
Забегая вперед, отметим, мы нашли семью бывшего партизана Крикуна. Самого-то уже не было в живых. Умер от фронтовых ран в 1975 году. Его жена, со слов мужа, нам рассказала, как однажды его, раненого, спас бывший полицай Буланов, который его спрятал в землянке и выходил. Буланов был арестован гестапо, его там били и пытали, но он не выдал Крикуна. Потом они с мужем часто встречались. Буланов тоже умер. Вот все, что знала жена Крикуна. Было ясно, что Кузинко-Кузинков присвоил себе чужие заслуги в спасении партизана в надежде облегчить себе положение. А вдруг поверят. Но это станет известно позже, а сейчас вернемся к разговору с Кузинко-Кузинковым.
— В чем заключалась ваша практическая деятельность как агента гестапо? — последовал вопрос.
Кузинко-Кузинков долго молчал. Потом робко, извиняющимся тоном сказал:
— Помогал им... по мелочам... не без этого... вот так... Другого выхода не было.
«Опять врешь, выход был», — хотелось крикнуть ему в лицо.
— Значит, помогали гестапо... по мелочам, — говорит шеф. — Владимир Николаевич, — обращается он ко мне, — прочтите справку по делу, о каких «мелочах» идет речь.
Я взял из папки лист бумаги. Положил его перед собой.
«Крюков Александр Иванович, он же Орликов Иван Александрович, родился в 1915 году, в Калужской области, выше среднего роста, коренастый, волосы светлые, лицо продолговатое, брови густые, нос прямой, глаза серые, губы тонкие, уши большие, оттопыренные, выступает кадык, на левой руке татуировка морского штурвала».
— Владимир Николаевич, прервитесь на минутку, — остановил меня шеф. — Покажите свою руку, — обратился он к Кузинко-Кузинкову.
— Не на левой, а на правой, — спокойно говорит он и засучивает рукав рубашки.
Мы увидели на руке татуировку морского штурвала, а по центру его женскую голову.
— А что вы скажете насчет портретного сходства?
Кузинко-Кузинков опустил голову.
— Продолжайте, Владимир Николаевич.
— «В 1942 году перешел на сторону фашистов, поступил на службу в немецкий контрразведывательный орган ГФП[1]-570 в г. Спас-Деменске Калужской области. Являлся активным агентом гестапо по кличке «Матрос». Был заброшен гестапо в партизанский отряд, который выдал гитлеровцам, отряд был разгромлен. Произведен в офицеры. Принимал активное участие в выявлении, арестах и расстрелах советских граждан на территории Орловской, Брянской и Смоленской областей. Отличался особой жестокостью, за что гитлеровцами был прозван «русским дьяволом». Награжден двумя медалями. Имел сожительницу Ляпунову Ольгу Васильевну, 1920 года рождения, уроженку Орловской области», — закончил я чтение справки. Внимательно посмотрел на Кузинко-Кузинкова. Тот сидел сгорбившись, низко опустив голову. Наступило долгое, томительное молчание.
— Что вы теперь на это скажете, «Матрос»? — нарушая затянувшуюся паузу, спросил шеф.
Кузинко-Кузинков, очнувшись, медленно поднял на нас полные злобы глаза и, задыхаясь, прошипел:
— Не-на-вижу вас... ненавижу... — и, уронив голову на стол, зарыдал.
Теперь все было ясно, и я старался как можно скорее закончить расследование. Во время бесед с Кузинковым мы дали ему возможность высказаться до конца. Врал он без стыда и совести. Тщательным расследованием была установлена и подтверждена полностью его предательская деятельность в период гитлеровской оккупации. Начал сотрудничать с фашистами в деревне, где родился и вырос, а затем, сообразив, что рано или поздно придется держать ответ, попросил перевести его в другую область, что и сделало гестапо. Там он действовал под фамилией Крюкова Александра Ивановича, снова был переведен в другую область, уже под фамилией Орликова Ивана Александровича. Кузинков зверски издевался над советскими людьми: убивал, вешал, помогал угонять на работу в Германию.
Припертый к стене неопровержимыми фактами, Кузинков признался в совершенных преступлениях. На одном из допросов он сказал, что свою сожительницу Ляпунову отравил, дабы избавиться от лишнего свидетеля. Решение это у него созрело во время ссоры, когда Ляпунова напомнила ему о его прошлом.
На вопрос, откуда у него такая патологическая ненависть и злость к советским людям, он заявил: «Я мстил за раскулачивание родителей и их преждевременную смерть... Мечтал о богатстве...»
Кузинко-Кузинков получил по заслугам.
АЛЕКСЕЙ АВДЕЕВ
РАСКАЯНИЕ
Он сидел за письменным столом в кабинете отца и читал его рабочие дневники (отец вел их в течение всей многолетней врачебной практики). Из этих материалов сын почерпнул уже немало ценного. Читая, он не прочь был выпить чашку кофе, подымить сигарой, а то и пропустить рюмочку коньяка. (Коньяк и сигары появились после того, как немецко-фашистские оккупанты в благодарность за хорошую работу в госпитале разрешили ему частную врачебную практику.)
Был солнечный воскресный день. Он сдвинул в сторону плотную штору светомаскировки, распахнул настежь створки широкого окна перед столом. Из старого тенистого сада слышалось щебетание птиц. По дорожкам, посыпанным песком, деловито ходил седобородый старик с метлой и ведром. Он то поднимал опавший лист, то срезал засохшую веточку, то вдруг выискивал сорняк на цветочной клумбе. Из кухни за стеной был слышен ворчливый голос пожилой стряпухи, бранящей кота, и звон посуды. Садовник (он же дворник) Митрич и кухарка Поликарповна появились в доме сразу же после прихода в город немцев. До войны, когда был жив отец, он сам занимался садом и небольшим огородом. Отец работал главным врачом областной больницы и заведовал кафедрой медицинского института. Всю домашнюю работу делала мать. Сейчас же молодой хозяин в свободное время лишь любовался садом и цветниками, а мать была занята деловыми визитами и приемами нужных людей.
1
Гехаймфельдполицай.