Страница 39 из 69
Майор прекрасно понимал, что Сыголенко явно чего-то боится, и боится смертельно, что эта кажущаяся наивной ложь на каждом шагу далеко не наивна. Сыголенко борется за жизнь, пытаясь взять следователя измором, заставить его остановиться на сравнительно безопасном варианте обвинительного заключения. Таковым, по-видимому, для Сыголенко было признание, что он некоторое время находился при штабе «Бульбы». Если следователь ограничился бы только этим периодом его биографии, сотнику грозило бы только лишение свободы. Сыголенко не знал, что следствие располагало уже точными данными о куда более тяжких преступлениях, нежели участие в УПА.
...Начальник дубровицкой полиции Кирилл Сыголенко дотошно следил за исполнением местными жителями всех приказов и распоряжений фашистских властей, изымал у населения продовольствие, скот, теплые вещи, выискивал коммунистов и комсомольцев, лиц, помогавших или сочувствовавших партизанам. В середине лета он получил от немцев указание особой важности, которое выполнил оперативно и без колебаний: как уже упоминалось, согнал в гетто около тысячи советских граждан еврейской национальности, проживавших в самих Дубровицах и окрестностях. Подтвердились и показания местных жителей, что именно Сыголенко отправил обреченных под конвоем в Сарны, где все они были почти сразу расстреляны.
Свидетели рассказали, что летом 1942 года полицаи обнаружили в городке еще девятнадцать скрывающихся у добрых людей евреев, в том числе несколько детей. Их не стали отправлять в Сарны, а расстреляли на еврейском кладбище Дубровиц. Командовал акцией и лично в ней участвовал комендант Сыголенко. Через несколько дней полицаи обнаружили еще около пятидесяти евреев. Нашлись очевидцы, в том числе и бывшие полицаи, которые показали, что видели, как Сыголенко выхватывал у матерей детей, поднимал в воздух или ставил на ноги, если дети были постарше, и стрелял в них из пистолета.
— Что вы на это скажете? — спросил следователь, предъявив Сыголенко эти показания.
Подследственный все категорически отрицал. Да, евреев собирали по приказу немцев и отправляли в Сарны. Но он и не подозревал, что их там убьют.
— Как не подозревали? — снова задал вопрос следователь. — Вы разве забыли, что сделали оккупанты с евреями в Олевске?
Сыголенко не нашелся, что ответить. Но категорически отверг обвинение о причастности к расстрелам в Дубровицах. Таковых вообще не было, он не припоминает. Свидетели что-то путают или оговаривают его.
И вот уже весной 1952 года в Дубровицы выезжают чекисты И. Т. Семикоз и С. Ф. Силецкий. В составе большой и представительной комиссии они участвуют во вскрытии двух могил в тех местах, где по показаниям свидетелей происходили в 1942 году массовые расстрелы. Из земли извлекаются свыше семидесяти трупов...
Под давлением неопровержимого документа — официального акта комиссии — Сыголенко признает, что расстрелы были, но отрицает, что в числе жертв имелись дети. Не возражая, следователь протягивает ему несколько фотографий: останки извлеченных из рва детей...
Лишь на секунду теряется подследственный, и вот он уже признает, что среди убитых были, как он теперь припоминает, дети, но лично он их не убивал.
Ему предъявляется еще один документ: все дети убиты выстрелами из пистолета. Между тем полицейские, участники «акции», были вооружены только винтовками. Пистолет имел только комендант полиции, то есть он, Сыголенко...
Признав, в конце концов, свое участие в массовом истреблении советских граждан, Сыголенко счел, что дальнейшее запирательство уже ничего ему не даст, и подробно рассказал о своей дальнейшей службе в гитлеровских разведывательных и карательных органах.
В октябре 1944 года его перевели вначале в Кенигсберг, а затем в Потсдам под Берлином. Теперь он уже являлся штатным сотрудником фашистской службы безопасности СД. Специализация Сыголенко была из самых мерзких — он вынюхивал по лагерям военнопленных подпольные организации сопротивления. В 1945 году, почуяв скорый конец третьего рейха, Сыголенко изготовил себе, пользуясь возможностями СД, документы на имя Карла Ковальского, сумел забиться в какую-то щель, отсидеться в ней, а затем вынырнуть уже в западных секторах Берлина в качестве «жертвы нацизма».
Примечательно, что в Потсдаме Сыголенко встретил своего бывшего атамана. Правда, Тарас «Бульба» к этому времени уже и не вспоминал о своем атаманстве, не кичился и опереточным званием «генерала-хорунжего», как и бывший «сотник», он был заурядным сотрудником все той же фашистской разведки.
Таким образом, следствие располагало уже достаточными доказательствами, чтобы предъявить Ковальскому-Сыголенко тяжкое обвинение в измене, участии в вооруженной борьбе против Красной Армии, службе в фашистской полиции, а затем СД, участии в массовых убийствах советских граждан. Удалось выяснить также, откуда взялись у Ковальского деньги, на которые он приобрел в Западном Берлине дом. Он попросту грабил свои жертвы, в первую очередь, присваивал изделия из золота. Были также случаи, когда он вымогал у обреченных людей драгоценности, обещая им сохранить жизнь. А потом все же убивал... Невзрачный маленький человечек сумел сберечь награбленный желтый металл вопреки всем превратностям войны.
В биографии Сыголенко, однако, долгое время сохранялось значительное белое пятно — первые сорок лет его жизни. Следствие сумело прояснить и его. Изменник и убийца был родом из Львова. Настоящее его имя и фамилия — Хаим Сыгал. Оказавшись после оккупации гитлеровскими войсками западных областей Украины в Новограде-Волынском, он связался здесь с украинским националистом Крыжановским, занимавшим пост бургомистра города Корца, и через его посредничество был под видом «щирого украинца Кирилла Сыголенко» направлен к атаману УПА «Полесская сечь» Тарасу «Бульбе».
К сожалению, во время следствия не удалось установить, каким образом опытные оуновцы Крыжановский и «Бульба» поверили в украинское происхождение Сыгала — Сыголенко, каким образом поверили в это же сотрудники гитлеровской жандармерии и СД, почему молниеносно, без малейшей проверки его жидкой легенды, выдали ему членский билет также достаточно умудренные жизнью руководители еврейской общины Западного Берлина, почему так снисходительны были к его похождениям американские оккупационные власти...
Сегодня этому есть объяснение. Но тридцать лет назад еще многого не знали о тайных связях служителей «Звезды Давида» с приверженцами свастики, трезуба и американского орла...
«ВСТАТЬ! СУД ИДЕТ!»
И со стуком откидываются одновременно сиденья сотен кресел в зале Острожского дома культуры.
Вместе со всеми поднимается за деревянным барьером, отделяющим скамью подсудимых от зала, маленький, щупловатый на первый взгляд, но крепкий и жилистый на самом деле человек неопределенного возраста с острым, выступающим вперед подбородком и большими, развернутыми вперед ушами. Широко раскрытые глаза устремлены на судей — в них напряженное внимание. Это единственный подсудимый — Степан Олейник, бандитская кличка «Корба» (так по-украински называется ворот колодца). Неприятное лицо, но не более того. В представлении большинства людей самое понятие бандит непременно включает в себя по крайней мере что-то физически внушительное. А тут — совершенно неприметный человечишко, быть может, мелкий жулик, но чтобы бандит, убийца? Да неужто?! Да, бандит. Да, убийца.
Многомесячное следствие собрало тому неопровержимые доказательства. Обвинительное заключение было доказано по всем пунктам и в ходе открытого судебного заседания под председательством В. И. Омельяненко и при участии заместителя прокурора Ровенской области советника юстиции В. С. Полевого.
В нашей стране существует установленный законом срок, истечение которого влечет исключение уголовной ответственности за совершенное преступление, — так называемый срок давности. Это гуманный принцип, как норма права он присутствует в законодательстве всех современных цивилизованных государств. Но есть исключение. Президиум Верховного Совета СССР Указом от 4 марта 1965 года постановил, что лица, виновные в преступлениях против мира и человечности и военных преступлениях, подлежат наказанию, независимо от времени совершения преступления.