Страница 2 из 102
Верующие покидали храм.
Под опустевшими сводами церквушки в разных местах, стоя на коленях, продолжали молиться несколько мужчин. Церковный староста, не обращая на них внимания, закрыл на засов входную дверь и двинулся в привычный обход: тушить свечи. Церквушка наполнилась запахом перегоревшего воска, он усиливал и без того густой полумрак.
На амвоне вновь появился дьякон. Он осмотрелся кругом, убеждаясь, что нет никого постороннего, и пробасил:
— Господа, прошу всех в алтарь...
Последним проследовал туда бывший штабс-капитан царской армии Прокопович, респектабельный мужчина, появившийся в конце службы.
— Господа офицеры! — обратился он к собравшимся. — Мы были вынуждены пригласить вас на экстренное совещание в связи с чрезвычайными обстоятельствами. Назначенное в ночь на послезавтра вооруженное восстание отменяется!
Все недоуменно переглянулись. Пронесся над головами шепот: как, почему?
— Предлагается, — Прокопович повысил голос, — сегодня же, как только разойдемся, немедленно оповестить через связных свои «пятерки» об отмене сбора в Марьиной роще. До особого сигнала...
— Да в чем дело?
— Объясните причины...
— Ничего не понимаю!
Прокопович повернулся в сторону молодого человека с надменным выражением лица, сказал:
— Блестящая работа Василия Николаевича Рагозина. Ему и слово.
Тот, на кого он указал, стоял прислонясь к стене. Будто впервые видя сообщников, он ощупывал каждого холодным взглядом. Минуту-другую помолчал. Наконец он заговорил. Слова звучали резко, чувствовалось, что этот человек не терпит возражений:
— О наших планах по свержению власти во Владимире стало известно в Чека...
— Как! — не выдержал кто-то.
— Подпоручик Балашов, — продолжал оратор, — решил привлечь в свою «пятерку» красного командира Катова.
Худой высокий блондин еще плотней прижался к стене. Говоривший жестко смотрел ему в глаза.
— А дальше последовало то, что и следовало ожидать. О предложениях Балашова стало известно их военкому и... за монастырской стеной. Пока удалось избежать провала — Катова больше нет. Но чекисты насторожились. В город прибыли латышские стрелки.
Шепот волной донес вопросы:
— Достоверны ли эти сведения?
— Может, провокация?
Прокопович поспешил заверить: информация абсолютно точная. Он хотел даже кое-что уточнить, но Рагозин перебил его довольно бесцеремонно:
— Сообщите лишь то, что находится в вашей компетенции...
Потом он предложил закрыть совещание, так как длительное пребывание людей в церкви после службы может навлечь подозрения.
Прокопович был обескуражен грубостью Василия Николаевича. Он отступил в тень и еле слышно объявил:
— Господа, я вынужден временно покинуть вас и Владимир... До моего возвращения возглавлять «батальон» поручено подполковнику Малиновскому.
Прокопович сделал жест в сторону грузного лысого старика, который небрежно поклонился. После минутной паузы Прокопович закончил:
— Итак, прощайте, господа! До лучших времен! Будем расходиться по одному, сейчас главное — конспирация...
«Шут гороховый», — подумал Рагозин, а вслух заметил:
— Вот именно, конспирация! Многие из нас недооценивают чекистов, считают их необразованной матросней. А зря. Конечно, кадетских корпусов и военных академий они не кончали, опыта в разведке не имеют. Но, — он снова пронзил взглядом Балашова, — кое-чему они успели обучиться. Не забывайте об этом, господа, если хотите сберечь свои шкуры.
— Ну, вы несколько преувеличиваете силы Чека, уважаемый Василий Николаевич, — снисходительно улыбнулся седеющий брюнет с безупречной выправкой кадрового офицера. — Не так страшен черт...
— Нисколько, уважаемый гражданин Тихомиров, — заметил Рагозин. — С конспирацией у нас не лады. К примеру, зачем вы, занимающий ответственный пост у большевиков, шастаете по божьим храмам? Об отмене выступления вы знали, «пятерок» у вас нет... — Рагозин повысил голос: — Что же вы приперлись сюда?
— Позвольте!
— Не позволю!
— Господа, господа, — примирительно проворковал Прокопович. — Перестаньте. — Он придержал Рагозина, пытавшегося еще что-то сказать, но тот выдернул руку и полез за портсигаром.
Кто-то не удержался:
— Курить в алтаре?
— А, черт! — Рагозин метнул злой взгляд на говорящего и пошел к выходу.
Его догнал Прокопович. Несколько шагов они прошли молча, затем Прокопович заговорил:
— Ах, Василий Николаевич! Зачем так горячиться? И эта грубость... Право же, она вас не украшает. Я виноват, понимаю, чуть не сболтнул о Николае...
— Да замолчите вы, — опять взорвался Рагозин. — Стены имеют уши, а здесь и стен нет.
— Ну, молчу, молчу. Пардон. Только, ради бога, не волнуйтесь, дорогуша. Ей-ей! Меня очень беспокоит, как вы тут будете без меня эти две-три недели?
— Бросьте притворяться! Мне-то хоть не лгите, я же вас насквозь вижу. Кроме собственной персоны, вас никто и ничто не беспокоит. И не уезжаете, а бежите. Вот только неведомо мне: к англичанам или к япошкам?
— Боже! Да вы просто несносны, мон шер! — воскликнул Прокопович.
— Уж каков есть! Честь имею. — Рагозин вскинул два пальца к фуражке и быстро пошел в сторону ворот...
Широкой аллеей старинного кладбища брели еще двое собеседников — Балашов и Тихомиров. Безмолвный мрамор могильных надгробий глухо внимал их беседе.
— Я-то, грешным делом, подозревал, что наш Василий Николаевич вполне может сболтнуть своему братцу-чекисту что-нибудь этакое, — говорил Балашов. — Вот и помалкивал о Катове. Однако сегодня...
— Что же сегодня? — полюбопытствовал Тихомиров.
— Сегодня мне здорово досталось от этого сумасбродного мальчишки. Стоило бы обидеться, а я ничуть. Наоборот, проникся к нему уважением. Подумать только, в Чека проник. Ловко!
Шаги были почти не слышны, казалось темень глушила всякие звуки.
— Никого, — вдруг оглянулся Тихомиров.
— Конспирация, — снова вспомнил Балашов и улыбнулся. — Конспирация...
— Так вот, в Рагозине я ошибся, признаю, — продолжал он. — Смелый и по всему видать — умница...
— Весь в убиенного братца Дмитрия, царство ему небесное. — Слова Тихомирова прозвучали проникновенно. — Знавал я этого офицера, ох и свирепый же был командир, но храбр!
— Догадываетесь, о чем я сейчас подумал? А не от своего ли брата Ники выуживает сведения Василий Николаевич?
— Вы полагаете?
— А откуда же такая точная информация? Ники у них не в рядовых чекистах ходит. И почему Василий Николаевич так бестактно прервал нашего начштаба?
— Не-ет, невозможно. Николая Рагозина иначе как владимирским Робеспьером не называют.
— Полноте, дорогой мой! — перебил Балашов. — А порода Ники? Зов крови — это, знаете ли, силища.
Тихомиров рассеянно слушал собеседника. Ведь он-то хорошо знал, кто снабжал «штаб» заговорщиков ценной информацией. И вдруг шевельнулась мысль: а не использовать ли «умозаключения» Балашова против Рагозина?
Додумать Тихомиров не успел. Сзади раздался хруст обломившейся ветви. Оба резко обернулись: в лабиринте могильных оград мелькнул силуэт — женщина.
— Да вы не из храбрых, — невесело пошутил над спутником Тихомиров. — Не бойтесь: монахиня задержалась на могилке. Увидела двух бравых мужчин и струхнула. Ха-ха-ха!..
БРАТЬЯ РАГОЗИНЫ
Разлом в семье Рагозиных произошел не вдруг. Как льдина, давшая трещину, еще некоторое время не распадается на части, так и в доме Рагозиных, несмотря на учащавшиеся между братьями ссоры, оставалась видимость семейного мира.
Они были такими разными: старший Дмитрий, средний Николай и младший Василий... Наследуя от отца военную профессию, Дмитрий стал исправным офицером, верным царю и отечеству.
Баловнем родных подрастал Василий. Как чаще всего случается с младшими, он был ласков и предупредителен, по-девчоночьи капризен. Он завидовал мундиру старшего брата и представлял себя то в бою, то на параде — в зависимости от того, в какую ситуацию ставила его пылкая мальчишечья фантазия. Отец, подполковник, улыбался, слушая болтовню любимца. И иногда жалел, что нет этого ребячества в среднем сыне, серьезном, отчасти даже диковатом. Что ж, у Николая другие увлечения — постоянно он возится с птицами, кошками, собаками (бог знает, скольким из них оказывал он свое «покровительство»).