«Глухой» фармацевт

По всем данным, основные руководящие кадры белогвардейских мятежников базировались в Николаеве, Херсоне, Елизаветграде, Александровске. Много офицеров уже было арестовано, но Горожанин был уверен, что операция по предотвращению мятежа только разворачивалась.

В двенадцатом часу ночи Валя Пройда в коротенькой курточке, перешитой мамой из зеленого английского френча, сжимая в правом карманчике браунинг, быстро шагала по Соборной улице. Между Большой Морской и Спасской, у большого стенда, где были вывешены плакаты УКРРОСТА и громадная географическая карта военных действий с красными и белыми флажками, Валю остановили двое:

— Стой! Куда бежишь?

— Не твое дело! — огрызнулась она. — Куда надо, туда и бегу.

— Пароль! — комсомолец снял с плеча винтовку.

— «Бирзула».

— Ладно, беги.

— Как так беги? — возмутилась Валя. — Тоже мне патруль. Ты должен сказать отзыв.

— Ну, отзыв «Богодухов», — ответил комсомолец.

— Шляпа ты. — И Валя побежала, повернув на Спасскую улицу. В комнате у ребят от белеющего в темноте рояля слышался храп.

— Хлопцы! — закричала она. — Есть телеграмма от Бурова. Утром в шесть всем быть в губчека.

Хлопцы тут же повскакивали со своих лежбищ, зажгли свет. А Валя, стоя у дверей, помахала им рукой:

— Я побежала. А тебе, Кочубей, сидеть дома. Так приказал Каминский. В обед забегу перевязку делать.

Но Костя, Сашка и с ними, конечно, Матвей совсем не собирались торчать ночью дома. Они тут же отправились в ЧК.

Каминский кричал в телефонную трубку, передавая телефонограмму, и делал ребятам страшные глаза. Наконец он закончил разговор и набросился на пришедших:

— Чего вас принесло? Я же сказал, в шесть утра. А ты что, Матвей? Я же просил тебя не вызывать. — Успокоившись немного, он выяснил, как у Матвея рука.

— Почти зажила, — бойко ответил тот, — И потом, какое это имеет значение: рука-то левая.

Снова задребезжал телефон.

— Укладывайтесь и дрыхните тут до утра. — Каминский махнул ребятам рукой и взялся за трубку.

Комсомольцы  приткнулись в углу на полу и уснули.

На улице светало, когда они проснулись. Из распахнутого окне тянуло приятным, немного приторным запахом белой акации. Отчетливо раздавались шаги прохожих, спешивших на утреннюю смену. Лошадь, цокая подковами по мостовой, тащила водовозку. После шести на тротуаре застучали деревянные сандалии Вали. Открыв дверь и заметив Матвея, она набросилась на него.

— Ты чего пришел?

— Цыц, — оборвал ее Каминский. — А тебя  почему в такую рань принесло? — и кивнул головой в. сторону кабинета, дав понять, что Буров здесь.

Валя на цыпочках подошла к дежурному, взяла кипу почты, села за столик и ножницами стала вскрывать пакеты, откладывая те, что требовали вмешательства Бурова.

Подойдя к ее столу, Матвей стал напротив, внимательно разглядывая лицо Вали и вслух считая веснушки.

— Девять, десять, одиннадцать, а вот двенадцатая. Дюжина!

— Отстань, Кочубей! Не мешай работать.

Вдруг Матвей заметил, что у Вали округлились глаза, а брови медленно поползли вверх. Она перевернула бумагу и стала снова перечитывать.

В это время с полотенцем в руках из кабинета вышел Буров.

— В чем дело? — спросил он.

— Есть сообщение, товарищ Буров, что в подвале у Цукермана, бывшего хозяина ювелирной на Соборной, спрятано  много золота и бриллиантов.

— Чистая анонимка, товарищ Буров, — высказался подошедший Каминский. — Каждый день такие получаем. А вы знаете, сколько деловых сообщений  из волисполкомов, из уездчека? Посылать надо помощь в Новый Буг, в Гурьевск, Снегиревку. Где я людей возьму?

Буров потер полотенцем затылок и присел на краешек стола:

— А вдруг действительно этот Цукерман спрятал свое золото? Оно нам ой как сейчас пригодится. Может, Матвея послать, пусть глянет... И Троян с ним. Касьяненко скоро вернется со своей группой. Отдохнут немного и можно их будет опять командировать, Они и Решетника с собой прихватят.

— И я пойду с ними, товарищ Буров, — попросилась Валя.

— Что там девченкам делать? — возразил Матвей.

— Нет, почему же? Пусть идет. Это ей пригодится. Не вечно же ей в канцелярии с бумагами, — ответил Буров. — Только без товарища Горожанина не начинайте. Продумайте с ним операцию. Это дело серьезное.

Горожанин сам решил посмотреть, где расположен бывший ювелирный магазин Цукермана. Рядом с ним шел Матвей и рассказывал, какую редкую книгу о византийском искусстве достал ему букинист. В ста метрах от них следовали Костя и Сашка, который по привычке ежеминутно протирал очки; за ними шла Валя, конечно, на этот раз без красной косынки. Она навсегда запомнила указание Валерия Михайловича.

Магазин находился на Соборной улице, некогда самом бойком торговом центре. Узкая дверь и низкие широкие окна витрин наглухо закрывали железные гофрированные шторы. Внизу на каждой шторе висело по тяжелому замку. Под окнами-витринами в тротуары были вцементированы узкие, чугунные решетки с прямоугольными, толстыми стеклами,

Рядом с ювелирным располагался магазин с такими же шторами. В нем помещалась оптовая продовольственная база губпродкома. База была крайней в квартале и выходила на Потемкинскую улицу.

Заглянув  за угол, Горожанин и Матвей вернулись на Соборную.

Как и у ювелирного магазина, под окном базы была вделана чугунная решетка со стеклами, а у другого окна находился люк с дверцами, расширенный почти до проезжей части. Оттуда грузчики выкатывали бочки с подсолнечным маслом и грузили их на подводы.

Не долго думая, Горожанин и Бойченко прошли в контору базы. Валерий Михайлович поздоровался со своим знакомым — одноруким заведующим базой, старым коммунистом, инвалидом империалистической войны.

— Вы не скажете, магазин по соседству с вами действует?

— Да, — кивнул инвалид. — Только там торгуют не ювелирными изделиями, как было у Цукермана, а лимонадом и папиросами, гильзами. Если у вас есть табак, можете оставить, и через полчаса будете иметь пару папирос.

— Частная лавочка?

— Нет, товарищ Горожанин. Это я выхлопотал. Еще в прошлом году кулаки вилами запороли на продразверстке моего старого друга — коммуниста. Осталась жена его, Анна Ивановна, с четырьмя детишками. С голоду помирали. Я рассказал о ней в горкоме и ей разрешили  временно занять этот магазин под продажу лимонада. Она получает сахарин и. кислоту. Дома готовит лимонад и продает. Ей идет определенный процент. Потом, по моей просьбе, ей разрешили продавать и гильзы. Табака нет, папиросная фабрика закрыта, а гильз хоть пруд пруди.

— А подвал там тоже такой, как здесь? — опросил Горожанин.

— Не знаю. По-моему, у нее и подсобки нет. Там одна комната и вся шкафами заставлена. Анна Ивановна скоро придет, можно посмотреть.

— Но вы, пожалуйста, не говорите, что мы интересуемся магазином.

— Что за вопрос! Раз вы пришли, значит, ЧК интересуется — и молчок.

Горожанин велел Сашке сходить в исполком и навести справки по архивам, когда Цукерман приобрел магазин, где он жил в городе до революции и кто из его родственников остался в Николаеве. Сам Цукерман, как известно, еще при отступлении гетманцев перебрался  в Париж.

— Так я, Валерий Михайлович, лучше сбегаю к дворнику, — предложил Сашка, — быстрее будет.

— К дворнику нельзя, — возразил Горожанин. — Если это старый дворник, то, конечно, сотрудничал с полицией. Если же это дворник новый, то он ровным счетом ничего не знает. Откроют магазин, проверьте все как следует, — распорядился Горожанин, — потом доложите мне подробно.

Вскоре к бывшему магазину Цукермана подошла изможденная женщина с ведрами в руках. Она достала из кошелька ключи и большую старую отвертку, сняла замки, потом, поддев отверткой снизу железную штору двери, попыталась ее приподнять.

— Давайте мы вам поможем, — сказала подоспевшая Валя. Костя, взявшись за ушко шторы, легко поднял ее вверх. Они вошли в магазин.

— Я вас, ребятки, лимонадом угощу. Еще холодный, прямо из погреба.