Сборник рассказов

– Нет, я этого не допущу. Играть – так играть до конца. И если суждено Каро-Каро, пусть будет Каро-Каро. И хватит об этом.

– Правильно, – сказал Гриф, начиная тасовать колоду. – И если он сделан из крепкого материала, Каро-Каро ему не повредит.

Игра была острая и упорная. Трижды они набирали равное количество взяток и не могли выйти на «мастях». Перед пятой и последней сдачей Дикону не хватало до выигрыша трех очков, а Грифу – четырех. Дикон мог выиграть на одних «мастях». Он больше не ворчал и не ругался и, надо сказать, играл отлично. Неожиданно он бросил два черных туза и туза червей.

– Думаю, что вы можете назвать четыре мои карты? – сказал он, когда колода кончилась и он взял оставшиеся карты.

Гриф кивнул.

– Тогда назовите их.

– Валет пик, двойка пик, тройка червей и туз бубен.

Ни один мускул не дрогнул на лицах зрителей, которые стояли за Диконом и видели его карты. Гриф назвал карты правильно.

– Кажется, вы играете в казино лучше меня, – признал Дикон. – Я могу назвать только три ваших карты; у вас валет, туз и большое казино.

– Неверно. В колоде не пять тузов, а четыре. Вы сбросили трех, а четвертый у вас на руках.

– Клянусь Юпитером, вы правы. Я и правда трех сбросил. И все-таки я наберу на одних «мастях»… Это все, что мне нужно.

– Я отдам вам малое казино… – Гриф замолчал, прикидывая взятки. – Да и туза тоже, а потом сыграю на «мастях» и кончу с большим казино. Играйте!

– "Мастей больше нет, и я выиграл! – возликовал Дикон, когда взял последнюю взятку. – Я кончаю с малым казино и четырьмя тузами. На пиках и большом казино вы набираете только двадцать.

Гриф покачал головой.

– Боюсь, что вы ошибаетесь.

– Не может быть, – уверенно заявил Дикон. – Я считал каждую карту, какую сбрасывал. Это единственное, за что я спокоен. У меня двадцать шесть, и у вас двадцать шесть.

– Пересчитайте, – сказал Гриф.

Дрожащими пальцами, медленно и тщательно Дикон пересчитал взятки. У него было двадцать пять. Он протянул руку к углу стола, взял написанные Грифом правила, сложил их и сунул в карман. Потом он допил свой стакан и встал. Капитан Доновен посмотрел на часы, зевнул и тоже поднялся.

– Вы на шхуну, капитан? – спросил Дикон.

– Да. В котором часу прислать за вами вельбот?

– Я иду сейчас с вами. По дороге захватим с «Билли» мой багаж. Утром я ходил на нем в Баро.

Все пожелали Дикону удачи на Каро-Каро, и он с каждым попрощался за руку.

– А Том Батлер играет в карты? – спросил он Грифа.

– В солитер, – ответил тот.

– Тогда я научу его двойному солитеру.

Дикон повернулся к двери, где его ждал капитан Доновен, и со вздохом добавил:

– Думаю, он тоже обдерет меня, если играет, как вы, почтенные островитяне.

* * *

Жемчуг Парлея

 1

Канак рулевой повернул штурвал, «Малахини» послушно стала носом к ветру и выпрямилась. Передние паруса вяло повисли; раздалось дробное пощелкивание концов троса о парус и скрип поспешно выбираемых талей; ветер снова наполнил паруса, шхуна накренилась и легла на другой галс. Хотя было еще раннее утро и дул свежий бриз, пятеро белых, расположившихся на юте, были одеты очень легко: Дэвид Гриф и его гость, англичанин Грегори Малхолл, – в пижамах и китайских туфлях на босу ногу, капитан и его помощник – в нижних рубашках и парусиновых штанах, а второй помощник капитана все еще держал рубашку в руках, не имея ни малейшего желания надеть ее. Пот струился у него на лбу, и он жадно подставлял обнаженную грудь ветру, не приносившему прохлады.

– Экая духота, и ветер не помогает, – с досадой сказал он.

– Что там делается на западе, хотел бы я знать, – проворчал Гриф.

– Это ненадолго, – отозвался голландец Герман, помощник капитана. – Ветер и ночью все менялся: то так повернет, то этак.

– Что-то будет! Что-то будет! – мрачно произнес капитан Уорфилд, обеими руками разделяя надвое бороду и подставляя подбородок ветру в напрасной надежде освежиться. – Вот уже две недели погода какая-то шалая. Порядочного пассата три недели не было. Ничего понять нельзя. Вчера на закате барометр стал колебаться – и сейчас еще пляшет. Люди сведущие говорят, что это ровно ничего не значит. А только не нравится мне это! Действует на нервы, знаете. Вот так он плясал и в тот раз, когда пошел ко дну «Ланкастер». Я тогда был мальчишкой, но отлично помню. Новенькое судно, четырехмачтовое, и обшивка стальная, а затонуло в первый же рейс. Капитан не перенес удара. Он сорок лет плавал на судах Компании, а после этого и года не протянул – истаял, как свеча.

Несмотря на ветер и на ранний час, все задыхались от жары. Ветер только дразнил, не принося прохлады. Не будь он насыщен так влагой, можно было бы подумать, что он дует из Сахары. Не было ни пасмурно, ни туманно – ни намека на туман, и, однако, даль казалась расплывчатой и неясной. На небе не видно было облаков, но его заволокла густая мгла, и лучи солнца не могли пробиться сквозь нее.

– Приготовиться к повороту! – спокойно и внушительно распорядился капитан Уорфилд.

Темнокожие матросы канаки в одних коротких штанах стали к шкотам; все их движения были плавны, но быстры.

– Руль на ветер! На борт!

Рулевой мгновенно перебрал ручки штурвала, и «Малахини» изящным и стремительным движением переменила галс.

– Да она просто чудо! – воскликнул Малхолл. – Не знал я, что в Южных морях купцы ходят на яхтах.

– Она была построена в Глостере как рыбачье судно, – пояснил Гриф, – а у глостерских судов и корпус, и оснастка, и ход такой, что никакой яхте не уступят.

– А ведь устье лагуны перед вами, почему же вы не входите? – критически заметил англичанин.

– Попробуйте, капитан Уорфилд, – предложил Гриф. – Покажите гостю, что значит входить в лагуну при сильном отливе.

– Круче к ветру! – отдал команду капитан.

– Есть круче к ветру! – повторил канак, слегка поворачивая штурвал.

«Малахини» направилась к узкому проходу в лагуну длинного и узкого атолла своеобразной овальной формы. Казалось, он возник из трех атоллов, которые некогда сомкнулись и срослись в один. На песчаном кольце атолла местами росли кокосовые пальмы, но там, где песчаный берег был слишком низок, пальмы не росли, и в просветах сверкала лагуна; вода в ней была как зеркало, едва подернутое рябью. Эта неправильной формы лагуна простиралась на много квадратных миль, и в часы отлива воды ее рвались в открытое море через единственный узкий проток. Так узок был проток и так силен напор устремившейся в него воды, что казалось – это не просто вход в лагуну, а стремнина бурной реки. Вода кипела, кружила, бурлила и рвалась вон из пролива крутыми, зубчатыми, увенчанными белой пеной валами. Удар за ударом наносили «Малахини» эти вздымавшиеся ей навстречу валы, и каждый удар, точно стальным клином, сбивал ее с курса, отбрасывая в сторону. Она уже вошла в проход – и тут оказалась так прижатой к коралловому берегу, что пришлось сделать поворот. На новом галсе шхуна стала бортом к течению, и оно стремительно понесло ее в открытое море.

– Ну, теперь пора пустить в ход ваш новый дорогой мотор, – с добродушной усмешкой сказал Гриф.

Все знали, что этот мотор – слабость капитана Уорфилда. Капитан до тех пор преследовал Грифа мольбами и уговорами, пока тот не дал согласия на покупку.

– Он еще оправдает себя, – возразил капитан. – Вот увидите. Он надежнее всякой страховки, а ведь сами знаете – судно, плавающее на Паумоту, и страховать никто не берется.

Гриф указал назад, на маленький тендер, который тоже пробивался, борясь с течением, ко входу в лагуну.

– Держу пари на пять франков, что «Нухива» нас обгонит.

– Конечно, – согласился Уорфилд. – У нее относительно очень сильный мотор. Мы рядом с ней – прямо океанский пароход, а у нас всего сорок лошадиных сил. У нее же – десять, и она летит, как птица. Она проскочила бы в самый ад, но такого течения и ей не одолеть. Сейчас его скорость верных десять узлов!