Страница 90 из 125
– Не знаю, кого ты называешь придурками, – сварливо ответил я, – но согласись, я свое дело сделал. Я угнал машину Парка.
– Ну да, – как эхо, откликнулся он, – чтобы она взорвалась на обводном шоссе. От нее и следов не осталось.
– Зато у нас осталась документация.
– Не строй иллюзий, – он взглянул на меня холодно. – У вас осталась фальшивая документация, уж мы постарались. Если вы что–то и построите, все это никуда не годится.
Плоское лицо киклопа порозовело. Мое бешенство, наверное, отразившееся в глазах, развлекло его:
– Иначе и быть не могло. Сам подумай. Кому могла бы служить машина Парка? Людям Номмена? Твоему шефу? Темным клиентам Консультации?
Он презрительно фыркнул:
– Ты ведь считаешь себя явлением, так, Эл? Так вот, огорчу тебя. Ты, конечно, явление, но вовсе не великое. Если уж быть совсем точным, ты характерное явление, Эл. Характерное для века. Не больше. Не будь тебя, был бы кто–нибудь другой, такая ниша не может оставаться незаполненной. При всех твоих талантах, ты всего лишь один из многих. Задумывался над этим?
Меня душило бешенство. Это не я путался у них под ногами, это алхимики все чаще вставали на моем пути. Сперва я потерял Шеббса, потом они отняли Беллингера, теперь я узнаю, что документация, выкраденная Джой, фальшива… Но я смирил бешенство. Даже кивнул. Я хотел понять, к чему он клонит.
– Еще бы не задуматься! – Юлай глядел на меня холодно, его единственный глаз потемнел. – Можно много чего напридумывать, оправдывая свои действия. Борьба с монополиями! Перераспределение информации! Собственный банк данных! Так, да?
Я опять кивнул.
– Ты мало думал, Эл. Если бы ты думал больше и глубже, ты уже докопался бы до той простой мысли, что историю делают не рабы. Все эти войны, как бы историки их ни толковали, ничего не меняют. Пути, выбранные сегодняшними государствами, ведут только к катастрофе. Мир столько раз оказывался на краю пропасти, что давно пора понять – время войн закончилось, необходимо что–то принципиально новое. Древний охотник совершал революцию, изобретая дротик или стрелу, но рано или поздно убеждался – одной охотой не проживешь. Древний земледелец совершал очередную революцию, изобретая плуг, но и перед ним вставал тот же вопрос – что дальше? – Киклоп походил сейчас на заурядного лектора, позволившего себе расслабиться за чашкой кофе; я почувствовал острое разочарование. – Мы строим атомные станции, летаем в космос… Но ты же видишь, Эл, вопрос – что дальше? – не снят. Планета не выдерживает нашей промышленности, природное равновесие нарушено, ты видел это в Итаке, ресурсы почти исчерпаны – загляни в любой статистический отчет. Мир снова над пропастью. Что дальше ?
Отставив пустую чашку, он задумчиво уставился на меня:
– Кое–кто надеется на океан. Возможно, океан и способен прокормить нас какое–то время, но ведь загадить его еще проще, чем сушу. К тому же мы неутомимо плодимся, Эл, неутомимо плодимся, несмотря на войны, на голод. А океан конечен. Что дальше? Всегда остается это «что дальше». Пойдешь воровать очередной секрет у очередной фирмы?
– Информация все равно должна перераспределяться. Почему этому не помочь?
Юлай покачал головой:
– Нельзя производить только изымая, Эл. А мы ведь всегда изымаем. У той же природы. Популяция, достигшая критической массы, как правило, начинает пожирать саму себя. Выживают одиночки.
– Разве место над пропастью непривычно для нас? – спросил я. – Мы же миримся с мыслью о неизбежности смерти, почему не мириться и с этим? Все готовы по сто раз на дню бегать за угол к соседу, чтобы прикурить от его зажигалки. А почему? Да потому, что зажигалка одна и она принадлежит соседу. Почему не выкрасть документацию и не изготовить зажигалку для всех?
– Опять выкрасть, – огорчился киклоп. – Украл, убил, пустил по кругу. Будущее на этом не построишь.
– Будущего не существует.
Наконец, его зацепило. Он даже выпрямился:
– То есть как не существует?
Я засмеялся:
– Будущее – наш вымысел, голая теория, иллюзия, взращенная на нашей нищете. Мы никогда не живем в будущем. Мы живем только сегодня и всегда решаем только сегодняшние проблемы. Даже прошлое в этом смысле не существует. Его нет. Его нельзя украсть или продать.
– А разве, дожив до завтра, мы не оказываемся в будущем?
– Конечно, нет.
– А в чем же тогда мы оказываемся, черт возьми!
– Как обычно, в дерьме. То есть в очередном сегодня.
Юлай ухмыльнулся:
– С тобой не скучно. Но это напоминает логику папуасов. У папуасов, Эл, нельзя просто так родить и назвать ребенка. Надо подкараулить соседа, выяснить его имя и убить, только после этого можно наречь указанным именем ребенка и впускать его в мир. Достаточно стабильная система, правда?
– Психи, – оценил я логику папуасов. – Ты тоже псих, Юлай.
– Возможно. Но мне не по душе логика папуасов. И я не люблю воров.
Он холодно обозрел меня:
– Это из–за таких, как ты, Эл, я вынужден изучать логику папуасов.
Он помолчал и добавил:
– Считается, время лечит все болезни. К сожалению, не все, Эл. Шизофрения, например, временем не излечивается. А все то, чем занят сегодня мир, это шизофрения.
Ну да, вспомнил я. «Смотри на нас, как на врачей…»
– Слишком много слов.
– Можно короче? – удивился Юлай.
– Конечно.
– Скажи. Мне действительно интересно.
Я пожал плечами:
– Все просто. Если, конечно, не прятаться за красивыми словами о будущем. Я думаю, все совсем просто. Похоже, вы переиграли Консультацию, так бывает. Мы, наверное, здорово вас рассердили, и вы взялись за Консультацию всерьез. Скажем, схватили меня. Это факт. Но ведь не за тем же, чтобы удавить. Пока что никто меня и пальцем не тронул. Не знаю, кто вы и что вас интересует, но, похоже, вы не прочь меня использовать. Обеспечите новым именем, может, даже новой внешностью… Такие, как я, всегда нужны. Даже вам. Черная работа есть черная работа, ее надо уметь делать.
Юлай изумленно моргнул:
– Ты действительно так думаешь?
– Да.
– Ну что ж… – Юлай встал из–за стола. – Я не могу запретить думать. Но подобные мысли, Эл, скажу тебе, лечатся только упорным трудом. Для начала, – нахмурился он, – приберешь вокруг. И как можно тщательнее. Для этого ведь не надо менять внешность и имя, правда?
И вышел.
2
«Господи, господи, господи, господи…»
3
Я провозился с уборкой более трех часов. Я не торопился, я перетер все углы. Пыльная оказалась работенка, зато теперь я знал каждую вещь, прижившуюся в логове Юлая.
Огромный низкий диван, деревянный стол, три стула, обшарпанное кресло под окном, не раз уже менявшее обивку, объемистый шкаф с верхней одеждой и постельным бельем, наконец, нечто вроде пузатого старомодного комода с выдвижными ящиками, набитыми всяким радиомусором. Радиодетали валялись на полу, на подоконниках, я собирал их и бросал в ящики комода. «Представляю, что творится на пункте связи», – хмыкнул я заявившемуся на минуту Юлаю. Киклоп хохотнул, как запаздывающий гром: «Как раз этого ты представить не можешь».
Но мебель была внешним кругом.
Гораздо больше меня интересовал круг внутренний.
Я тщательно изучил постельное белье и одежду – никаких меток; перерыл комод, пошарил под диваном и под столом; удивительное дело – Юлай не хранил в домике ничего лишнего. Несколько технических словарей, старые тапочки… Бред какой–то. Если здесь и бывали гости, следов они не оставили.
4
Но самым тяжелым оставались сны.
Я спал один в крошечной комнатенке, похожей на кубрик. Мне не мешал храп Юлая, не мешала луна в окне, не мешали перемигивающиеся цветные лампочки аппаратуры, заполнявшей несколько стеллажей. Плевать, чем там занимается Юлай, что он записывает – я хотел выспаться.
Но выспаться по–настоящему никак не получалось.
Сны.
Если снятся такие сны, они не пустые.
В снах меня мучило вовсе не близкое прошлое. Мне не приходилось заново переживать случившееся в Итаке или на острове Лэн; мучили меня не загадочные списки, не слежка, не похищения; тем не менее я просыпался в слезах, в холодном поту.