Ночь вампиров

— Погоди, вот так… — лихорадочно шептала она, уверенной рукой помогая действию. И вдруг заголосила громко, страдальчески: «О-о-у-у…» — и забилась лихорадочно, как бьются больные, впадая в приступ эпилепсии.

Потом они лежали на топчане, оглушенные, обессиленные, медленно возвращаясь к нормальному мироощущению.

— Ты психическая? — спросил Елизаров, облизывая с укушенной губы солоноватую кровь.

— Просто я ужас какая страстница, — сказала Веруньша и засмеялась довольно. — Ты тоже озорной. Мне подходишь…

Она встала, поправила прическу и только потом надела юбку. Взяла из таза яблоко, с хрустом надкусила и блаженно зажмурилась.

— Кто вкуснее, я или Ромка?

— Ты-ы, — сказал он, понимая, какой она ждет ответ. — Конечно, ты.

— То-то. Вот и брось ее…

— А Лыткин? — спросил он лениво. — Куда ты прапора денешь?

— А ну его, слюнявого. Тыр-пыр — и дух вон.

— Что ж ты его сразу не бросила?

— Попробуй, брось, — сказала Веруньша простодушно. — Ты что, Клыка не знаешь? Он приказал завлечь, и вот… А ты мне нравишься просто так, по любви. С первой встречи. Брось ты эту дуру, пока она тебя не продала…

Сказала и испуганно прихлопнула рот ладонью.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Елизаров встревоженно.

— А ничего, — Веруньша явно замкнулась.

— И все же? Между нами…

— Ты спроси о ней у Топорка. Вроде случайно…

Елизаров так и поступил, когда они вернулись в дом.

— А что, Ромка сегодня не появлялась?

— Ожидал приглашения на проводы? — поинтересовался Топорок.

— Какие проводы? — удивился сержант.

— Уезжает твоя Ромка.

— Куда?!

— Угадай кроссворд. Первая часть слова — буква русского алфавита, вторая — часть тела еврейской женщины. В целом — город на Волге.

— Причем тут еврейская женщина? — разозлился Елизаров. — Не знаю. Я не отгадчик.

— Че — бок Сары, — сказал негромко Клыков. Он вошел в комнату босиком, в одних брюках, без рубашки и майки. Сел на диван, стал стричь ногти на ногах. — Чебоксары. Клевая загадка, верно?

— Чего ей там надо? — спросил Елизаров.

— Жених у нее там. Под венец прицелилась.

— Су-у-ка-а! — выругался Елизаров. — Ну, сука!

— Я думал, ты знаешь, — пожал плечами Топорок. — Если нет, действительно сука.

— Убью! — Елизаров стукнул кулаком по столу.

— Это не причина, чтобы убивать, — сказал Клыков. — Баба с возу — мужику облегчение. Уедет — Веруньшу потискаешь. Она по тебе млеет, и телом помягче Ромки. Но вот то, что Ромка может завалить все наше дело, это серьезно. За такое…

Клыков громко пощелкал ножницами, как парикмахер над головой клиента.

— Чик-чик, — ухмыльнулся Топорок. — Тут уж, Елизар, тебе не открутиться. Твоя баба — тебе ее мокрым узлом вязать. А я свои бабки из-за такой сучки терять не согласен.

— Где ж мне ее искать? — спросил Елизаров озабоченно: над гонораром, маячившим в отдалении, нависала угроза.

— Послезавтра едем на озеро, — сказал Клыков. — Закатим небольшой пикничок. Там на месте все и порешим…

Последнее слово прозвучало, как приговор.

На озеро Самородное приехали на трех машинах. Голубая даль открывалась перед ними во всей первозданной красе. Вода играла бирюзой там, где ее освещало солнце, и казалась черной под тенями леса, стоявшего густой стеной по берегу. На гладкой поверхности — ни одной морщины, словно по ней прошлись утюгом, в ней отражалось небо, плывшие по нему белые облака.

Выбрали удобное место — метрах в двадцати от берега — и разложили брезент, на него выгрузили припасы. Зотов и Топорок отправились собирать хворост для костра. Клыков подозвал Елизарова, сказал ему, щеря зубы в улыбке:

— Уведи Ромку подальше. Сделаешь — вернешься. Зотов и Топорок все уберут. Они умеют…

— Я сам, — сказал Елизаров упрямо. — Сам!

— Опять споришь? — спросил Клыков. — Когда научишься слушать? В этом деле мы все повязаны, и работать надо вместе. Понял, дура?

— Понял, — сказал Елизаров. До него наконец дошло, что круговую поруку Клык вяжет мокрым делом.

Ромка стояла неподалеку, не скрывая нетерпения. Щеки розовели нервным румянцем, глаза лихорадочно поблескивали.

— Пойдем? — спросил Елизаров.

— Наконец догадался, — упрекнула она и протянула ему трепетную руку.

Они пошли вдоль берега, направляясь к двум плакучим ивам, видневшимся в отдалении. Плотный песок приятно поскрипывал под босыми ногами. Ромка вдруг вырвала у Елизарова руку, крикнула: «Догони!» и припустилась бегом. Елизаров словно не слышал — он даже не ускорил шага. Когда он подошел к деревьям, Ромка уже успела раздеться. Она стояла нагая, бесстыжая, запрокинув голову и подняв руки, наслаждалась горячим солнцем. Грудь ее, крупная, тяжелая, светилась матовой белизной, тогда как все тело отливало бронзовым загаром.

Елизаров кинул на песок покрывало, захваченное из машины. Ромка легла на него, раскинув руки.

— Ну, иди же, Алеша…

Страсть захлестнула их, обожгла и смяла…

Потом Елизаров долго смотрел в голубизну неба, где беззвучно парил коршун. Левой рукой он перебирал шелковистые волосы Ромки. Та блаженно затихла, положив голову на его живот. Глаза ее были полузакрыты, длинные ресницы подрагивали.

— Уезжаешь? — спросил он вдруг ласково.

— Откуда знаешь? — в голосе ее прозвучало искреннее удивление.

— Слыхал, — ответил он неопределенно.

Ромка повернула голову и внимательно посмотрела ему в глаза.

— Куда? — спросил Елизаров, помолчав.

— Далеко, — ответила она задумчиво.

— В Чебоксары? Зачем?

— Если знаешь куда, то знаешь и зачем…

Она могла бы сказать, что Клыков поручил ей съездить в далекий волжский город и отвезти туда важную посылку. Но при этом наказал, чтобы ни единая живая душа не знала о цели поездки. Особенно Елизар. Она хорошо понимала, чем грозит ей откровенность.

— Знаю, — сказал он.

— Зачем же спрашиваешь?

— Хочу, чтобы сама сказала.

— Не скажу.

— Как хочешь…

— Ты же знаешь, как я хочу, — сказала она, переводя разговор на совсем другой предмет, и засмеялась беспечно. Ее руки скользнули по его телу, пальцы пробежали по груди, животу. Потом она встала на колени, шелк ее волос потек вниз щекоча и возбуждая, упал на его бедра. Он обеими руками сжал ее голову, закрыл глаза, притянул к себе.

Отдышавшись, Елизаров сел. Ромка лежала рядом, закрыв глаза и улыбаясь.

— Ты знаешь, — сказала она тихо, словно в дреме. — Я тебя люблю… По-настоящему. Ты такой свежий, крепкий, чистый…

— Ага, — проговорил Елизаров лениво и протянул руку к брюкам, которые лежали рядом. Нащупал в кармане нож.

Лезвие выскочило почти бесшумно. Ухватив рукоять поплотнее, как показывал Клык, он резко размахнулся и вонзил острие под левую грудь Ромки, которую еще мгновение назад гладил ладонью…

Выдернув нож, он два раза воткнул его в песок, очищая от крови, потом собрал вещи и вернулся к костру. Клыков, сидевший на раскладной скамеечке, надевал на шампуры маринованное мясо: они доедали кабанчика. Увидев сержанта, Клыков вопросительно вскинул брови. Елизаров утвердительно кивнул.

— Молоток! — сказал Клыков одобрительно и громко крикнул: — Иван Софронович! Будь добр, займись бабой. Ей что-то поплошало…

В тот вечер Елизаров положил в карман пачку в полсотни сторублевых купюр — аванс Кесояна в счет предстоявшего дела.

Спустя два дня в Кизимов, на имя технического распорядителя малого предприятия «Экомастер», пришло заказное письмо.

«Подготовка и заключение сделки полностью предоставлены вашей самостоятельности. За 32 часа до подписания документов сделайте звонок по известному вам телефону. Спросите Мухина. Если последует ответ: «Вы ошиблись номером», подписание документов отложите до выяснения обстоятельств. Если ответ будет: «Мухин вышел», — право на окончательное решение судьбы сделки лежит на вас и препятствия к ее заключению могут быть только местные. В случае переноса срока подписания необходимо повторить звонок по тому же телефону, на тех же условиях.