Страница 15 из 22
ГОЛОГРАММЫ
Это фантазм – схватить реальность "на лету", но попытки продолжаются еще со времен Нарцисса, склонившегося над ручьем. Поразить реальное, обездвижив его, схватить реальное, умертвив его в копии. Вы склоняетесь над голограммой, как Бог над своим творением: лишь Бог имеет эту власть - проходить сквозь стены, сквозь людей и оказываться по ту сторону в бестелесном состоянии. Мы мечтаем проходить сквозь самих себя и оказываться по ту сторону: когда ваша голографическая копия появится в пространстве, возможно, двигаясь и разговаривая, вы ощутите это чудо. Конечно, это уже не будет мечтой, и ее очарование будет утрачено. Телевизионная студия превращает нас в голографические знаки: возникает впечатление, что вы материализуетесь в пространстве с помощью света прожекторов, как те полупрозрачные призраки, которые проходят сквозь массы (из миллионов телезрителей), точно так, как ваша реальная рука проходит сквозь нереальную голограмму, без сопротивления - но не без последствий: пройдя сквозь голограмму, она также становится нереальной.Иллюзия полная и по-настоящему завораживает, когда голограмма проецируется на панели и вас ничто не отделяет от нее (иначе это фото или киноэффекты). Это та характерная иллюзия, которая отличает голограмму от картины: вместо перспективной точки зрения, вы оказываетесь в обратной глубине, которая превращает вас самих в точку схода... Здесь необходимо, чтобы рельеф и объем воспринимался так же как обычный трамвайный вагон или фигуры на шахматной доске. Исходя из этого, остается выяснить, какого типа объекты или формы будут собственно "гологеничными", ведь голограмма не более предназначалась для производства трехмерного кино, чем кино предназначалось для воссоздания театра или фотография - для повторения содержания и темы живописи.В голограмме, как и в истории с клонами, предметом безжалостной травли является воображаемая аура копии. Подобие - это мечта, и она должна оставаться ею, чтобы могла существовать минимальная иллюзия и сцена для воображаемого. Подобие не должно сливаться с реальным, стремиться к точному сходству мира с самим собой, субъекта с самим собой. Потому что тогда исчезает образ. Подобие не должно сливаться с копией, потому что тогда исчезает дуалистическая связь и вместе с ней вся соблазнительность. Поэтому в случае с голограммой, как и с клоном, мы имеем дело с обратным соблазном и с обратным очарованием, обусловленными концом иллюзии, сцены, тайны, который наступает вследствие материализованной проекции всей имеющейся относительно предмета информации, вследствие материализованной транспарентности.После фантазма видеть себя (зеркало, фотография) наступает очередь фантазма, сосредоточенного на том, чтобы окинуть взглядом себя со всех сторон, пройти сквозь собственное спектральное тело, - и любой голографический объект становится, прежде всего, светящейся эктоплазмой вашего собственного тела. Однако это означает в определенном смысле конец эстетики и торжество медиа, точно так, как это происходит со стереофонией, которая в своей технологичности, в общем-то, кладет конец обворожительности и восприятию музыки.Голограмма просто не способна создать ту иллюзию, которая является одним из способов обольщения, постоянного обращения, в соответствии с правилами правдоподобия к аллюзиям и недомолвкам. Вместо этого ее охватывает непреодолимое влечение слиться с копией. Если мир, по Маху, это то, у чего нет копии, нет зеркального эквивалента, тогда в случае с голограммой мы уже находимся практически в другом мире - в том, который является лишь зеркальным эквивалентом этого мира. Но чем же является этот мир?Голограмма, та, о которой мы всегда мечтали (голограммы, которые мы имеем на сегодняшний день, - это лишь жалкие поделки), волнует, вызывает головокружение возможностью перейти на другую сторону нашего собственного тела, сторону копии, светящегося клона или мертвого близнеца, который никогда не рождался вместо нас и который наблюдает за нами посредством антиципации.Голограмма - совершенный образ, а так же конец воображаемого. Или, скорее, это не образ вообще - реальная лазерная среда, концентрированный, квинтэссенциальный свет, свет, который перестал восприниматься зрением или отражаться, абстрактный свет симуляции. Лазер/скальпель. Световая хирургия, направленная в данном случае на оперирование копии: вас оперируют с целью удаления копии, как если бы вас оперировали с целью удаления опухоли. Копию, которая пряталась внутри вас (вашего тела, вашего бессознательного?) и тайная форма, которая как раз и питала ваше воображаемое, при условии, что она останется тайной, эту копию удаляют с помощью лазера, синтезируют и материализуют перед вашими глазами так, чтобы вы могли пройти сквозь нее и попасть по ту сторону. Исторический момент: отныне голограмма выступает составной частью того "подсознательного комфорта", который является нашим назначением, этого счастья, которое торжественно посвящается отныне ментальному симулякру и феерии спецэффектов, наполняющих окружающую среду. (Социальное, социальная фантасмагория сама уже не более чем спецэффект, полученный в условиях вакуума из конвергентных пучков причастности, смоделированный как призрачный образ коллективного счастья.)Трехмерность симулякра - почему трехмерный симулякр должен быть ближе к реальному, чем симулякр двумерный? Он на это претендует, однако его эффект, как это ни парадоксально, противоположен и указывает нам на четвертое измерение как на скрытую истину, тайное измерение, присущее всем вещам, которое внезапно становится очевидностью. Чем ближе мы к совершенству симулякра (и это справедливо относительно не только предметов, но и произведений искусства или моделей социальных или психологических отношений), тем очевиднее для нас (или, скорее, для злого духа скептицизма, который живет внутри нас, еще более злого, чем дух симуляции) становится то, посредством чего все вещи избегают репрезентации, избегают своей собственной копии и своего подобия. Словом, реальное не существует: третье измерение является лишь воображаемым двумерного мира, четвертое - воображаемым трехмерного мира... Эскалация производства реального, которое становится все реальнее благодаря последовательному добавлению измерений. Но, с другой стороны, возрастает и обратное движение: единственно правильным и по-настоящему соблазнительным является то, в чем задействовано на одно измерение меньше.В любом случае эта погоня за реальным и за иллюзией реального ведут в тупик, ведь, когда один предмет точно подобен другому, он не похож на него точно, он подобен ему немного точнее. Сходства нет, оно больше, чем точность. То, что точно, уже слишком точно, точное лишь то, что приближается к истине, не претендуя на нее. Это немного напоминает ту парадоксальную формулу, которая утверждает, что когда два бильярдных шара катятся друг к другу, то первый касается другого на мгновение раньше, или же один касается другого прежде, чем касаются его самого. И это означает, что не существует даже какой-то возможной синхронности на уровне времени, так же как не существует какого-то возможного сходства на уровне тел. Ничто ни чему не подобно, и голографическое воспроизведение, так же как любой намек на синтез или точное воспроизведение реального (это касается также и научных экспериментов), уже больше не реальное, оно гиперреальное. Следовательно, оно никогда не является репродукцией (истины), но всегда уже является симуляцией. Не точной, а с чрезмерной правдивостью, то есть такой, которая уже находится по ту сторону истины. Что же происходит по ту сторону истины, не с тем, что ложное, а с тем, что истиннее истинного, реальнее реального? Конечно же, вещи небывалые и кощунственные, намного более разрушительные для порядка истины, чем ее чистое отрицание. Исключительная и убийственная сила, которая кроется в потенциализации истинного, в потенциализации реального. Возможно, именно поэтому близнецы обожествлялись - и приносились в жертву - во многих архаичных культурах: гиперподобность равнялась убийству оригинала, а значит чистому нонсенсу. Любую классификацию или сигнификацию, любую модальность смысла можно, таким образом, разрушить простым логическим возведением в энную степень – доведением до предела, как если бы истина поглотила свой собственный критерий истины, поглотила бы свое собственное "свидетельство о рождении", и потеряла бы всякий смысл: так, при определенных условиях, можно точно вычислить вес земли или вселенной, но эта цифра сразу же покажется абсурдной, потому что она больше не будет иметь точки отсчета, зеркала, в котором она отражалась бы, - это суммирование, которое довольно-таки точно соответствует суммированию всех измерений реального в его гиперреальной копии или суммированию всей информации об индивидууме в его генетической копии (клоне), сразу придает ему характер чего-то "патафизического". Сама вселенная, если рассматривать ее глобально, является тем, что не может иметь ни какой-то репрезентации, ни какого-то зеркального дополнения, ни смысловой эквивалентности (приписывать ей какой-то смысл, какой-то вес так же абсурдно, как определять ее вес вообще). Смысл, истина, реальное могут проявляться лишь локально, в ограниченных условиях, это частичные объекты, частичные результаты зеркального отображения и эквивалентности. Любое копирование, любое обобщение, любое доведение до предела, любое голографическое продолжение (робкая попытка представить исчерпывающий отчет о вселенной) выставляет их в своей смехотворности.Если смотреть на них под этим углом зрения, то даже точные науки находятся в опасной близости к "патафизике". Ведь в них есть что-то от голограммы и объективистского влечения к деконструкции, а затем реконструкции мира с соблюдением точности в мельчайших подробностях, влечения, основанного на упрямой и наивной вере в соглашение, по которому вещи подобны самим себе. Реальное, реальный объект, как считают, совпадает с самим собой, похож на себя так, как отражение в зеркале, - и это потенциальное сходство является на самом деле единственным определением реального - и любой эксперимент, включая голографию, опирающийся на это сходство, лишь будет расходиться со своим объектом, ведь он не принимает во внимание его тень (именно поэтому он не похож на себя), эту скрытую грань, где объект исчезает, его тайну. Голограмма буквально перепрыгивает через свою тень и погружается в транспарентность, чтобы самой потеряться там.