Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 30 из 49



ГЛАВА IV

Несколько минут мы молчали, утрясаясь на своих местах, потом я подал голос, рассказав о своих городских похождениях. Кроме сумрачной дамы, которую читатель, возможно, помнит: та, что отказалась признаться в своей предсмертной болезни, — следом разговорились и другие. Не стану докучать подробным пересказом их историй, упомяну только отменную неприязнь Чревоугодия к своим коллегам, в особенности к Лихорадке, которая-де, сговорившись с посыльными, переманивала у Чревоугодия тех, на чью признательность вправе была рассчитывать. — Эти умники с набалдашниками на плечах, намекая на их отличительные трости, говорила обиженная, — вечно устраивают путаницу. Неблагодарные! — ведь своей должностью они, безусловно, обязаны мне, как никакой другой болезни, разве что еще Меланхолии. — Только мы отговорили, как кто-то объявил, что мы подъезжаем к дворцу, великолепнее которого он не видывал: то был, узнали мы от кучера, Дворец Смерти. Снаружи он и впрямь поражал великолепием, будучи готической архитектуры; его обширная громада была сложена из черного мрамора. Ряды могучих тисов[113], обступив его полукружием, стояли неодолимой преградой солнечному свету, и вечный мрак царил бы в роще, не освещайся она гирляндами бесчисленных фонарей. Их отблеск на пышной золотой отделке фасада был невыразимо торжествен. Добавьте к этому глухой шум ветра в роще и отдаленный грохот прибоя. Поистине, все здесь соединилось для того, чтобы приближавшийся ко дворцу чувствовал страх и трепет. Не дав нам времени всласть налюбоваться им, карета остановилась у ворот, и нас пригласили сойти и засвидетельствовать свое почтение Его Смертоносному Величеству (кажется, так его титулуют). Эспланада дворца была заполнена солдатами, все здесь было как при дворе земного монарха, только еще пышнее. Пройдя несколько двориков, мы попали в просторный зал, кончавшийся широкой лестницей, у которой с угрюмым видом застыли два пажа; я признал их потом: прежде это были знаменитейшие гробовщики; они единственные портили картину: зловеще-мрачный снаружи, дворец бурлил радостью и весельем, и печальные мысли, овладевшие нами на подходе к нему, тут совершенно оставили нас. Правда, в непроницаемости стражи и слуг было что-то от величавой пышности восточного двора, зато лица собравшихся светились таким довольством и счастьем, что казалось, в воздухе разлита сама радость. Мы поднялись по лестнице и прошли длинную анфиладу роскошных покоев с гобеленами на батальные темы, у которых мы немного постояли. Они привели мне на память превосходные гобелены, виденные мною при жизни в Бленхеймском дворце[114], и я не удержался от вопроса, где же вывешены победы герцога Мальборо, поскольку из всех славных сражений, о которых мне доводилось читать, только их мы еще не видели; на это гвардеец, превратившийся здесь в мумию, ответил, тряся головой, что-де небезызвестный джентльмен по имени Людовик XIV, имея огромное влияние на Его Смертоносное Величество, воспретил вывешивать виктории сего дюка[115]; тем паче, продолжал гвардеец, что и само величество не слишком почитал герцога, который не спешил возвращать ему подданных, а если и уступал, то выставлял его величество на тысячу неприятельских солдат за одного своего. Приемный зал, куда мы вошли, был полон, и гул стоял, как во всяком собрании, ожидающем выхода начальства: ждали его величество. Поодаль двое держали совет — один в шапочке с квадратным верхом, другой в сутане, расшитой как бы языками пламени. Мне подсказали, что первый — это давно умерший судья, а второй — генерал инквизиции. Я расслышал, о чем они жарко спорят: кто больше сгубил народу на виселицах и кострах. Пока я прислушивался к их спору, грозившему затянуться, в зал вошел император и стал между двумя мужчинами, из которых один был сущий мужлан, а другой — писаный красавец. Видимо, это были Карл XII Шведский и Александр Македонский. Я стоял слишком далеко, чтобы слышать, о чем там говорили, и мое любопытство удовлетворялось лишь лицезрением выдающихся личностей, чьи имена мне подсказывал паж, бледный и худой, как все дворцовые пажи, но, пожалуй, поскромнее их. Он обратил мое внимание на парочку турецких императоров, с которыми Его Смертоносное Величество был подчеркнуто любезен. Явились и римские императоры, из них более всех был обласкан Калигула за его благочестивое намерение, сказал мне паж, отправить сюда одним духом всех римлян[116]. Читатель, верно, удивится, что я не увидел там ни одного врача — я, например, удивился, и мне объяснили, что всех врачей отослали в Город Болезней, где они теперь проводят опыты по очищению души от ее бессмертия.

Называя всех знаменитостей, которых я тут видел во множестве, я рискую надоесть вам, но не могу не сказать о толстяке, разодетом по французской моде, которому император оказал необычайное радушие: я было решил, что это сам Людовик XIV, но паж мне поведал, что это знаменитый французский повар.

Наконец нас представили монарху, и мы были милостиво допущены к руке. Его величество задал несколько вопросов, не стоящих упоминания, и вскоре удалился.

Когда мы вернулись на площадь, все уже было готово к отъезду, чему мы весьма обрадовались: внешне яркая и пышная придворная церемонность нам порядком наскучила.

ГЛАВА V

Мы подъехали к большой реке Коцит[117], из кареты перешли в лодку, переправились и остаток пути должны были проделать пешком; тогда-то нам впервые и повстречались собратья-путешественники, шагавшие на тот свет, откуда мы все выбрались: оказывается, эти души обретали плоть.

Первыми попались двое, шедшие под руку и задушевно беседующие; один, как выяснилось, был будущий герцог, а другой — будущий извозчик. Поскольку мы еще не добрались до места, где нам предстояло избавиться от пристрастий, такая близость меж людьми столь разных званий нас поразила, и даже сумрачная дама изъявила удивление. Тогда будущий извозчик со смехом объяснил, что они обменялись жребиями, поскольку герцог в придачу к титулу получал сварливую жену, а извозчик оставался холостым.

Продолжая идти своей дорогой, мы встретили важного духа, одиноко шествующего с необычайно внушительным выражением лица; не смутившись его неприступностью, мы полюбопытствовали, какой он вытянул жребий. Он с улыбкой отвечал, что его ожидает слава мудрого человека с капиталом в сто тысяч и что он уже сейчас репетирует внушительность, которая полагается для этой роли на том свете.

Чуть позже навстречу нам высыпала развеселая компания, и мы было решили, что эти духи вытянули какой-нибудь высокий жребий; они же на наш вопрос ответили, что им выпало быть нищими.

Чем дальше, тем больше народу попадалось нам по пути; и вот мы увидели две большие дороги, расходившиеся в разные стороны и сами по себе очень разные: одна взбиралась на кручи, пропадала в топях, вся заросла тернием, так что пройти по ней было до невозможности рискованно и трудно; другая же была невыразимо прелестна: виясь в буйной зелени лугов, она цвела и благоухала роскошными букетами — словом, другой такой красоты не представит и самое богатое воображение. И странно было видеть, как по первой дороге духи устремлялись толпами, а вторую выбрали считанные единицы. На наше недоумение было сказано, что скверная дорога ведет к Славе, а другая — к Добродетели. Когда же мы удивились, что первой отдается предпочтение, было сказано, что выбирают ее из любви к победной музыке и шумным кликам, какими приветствует ступающих по ней толпа. Нам рассказали, что на этой дороге для общего обозрения стоят великолепные дворцы, отворяющие свои двери перед тем, кто одолел все трудности пути (а многим это не по силам), и что в тех дворцах будто бы собраны все сокровища земные; вторая же дорога привлекательна лишь своими красотами, а прекрасных зданий на всем пути — всего одно, как две капли воды похожее на некий дом вблизи Бата[118]; а главное, идти по этой дороге будто бы позорный и жалкий удел, тогда как выбрать первую почетно и благородно.

113



У англичан тис — траурное дерево.

114

Бленхеймский (Бленимский) дворец близ Оксфорда (современники узнавали его в описании Дворца Смерти) был построен для герцога Мальборо (1650–1722) в память его победы при Бленхейме в 1704 г. Автором проекта был архитектор и комедиограф Дж. Ванбру (1664–1726). Филдинг посещал дворец, был знаком с вдовствующей герцогиней.

115

Отражением неприязни французов к англичанам (персонально к Мальборо) стала шуточная песенка «Мальбрук в поход собрался».

116

Р. Стил писал в «Зрителе»: «Кажется, это Калигула хотел, чтобы у всех граждан Рима была одна шея, для того чтобы их можно было обезглавить одним ударом». «Поэтическое выражение Килигулы», сыронизирует А. Герцен.

117

Коцит — одна из рек, окружающих преисподнюю.

118

Это имение Прайор-парк, принадлежавшее Р. Аллену, основателю британской почтовой службы, филантропу. Аллен — друг и покровитель Филдинга, его душеприказчик. Эту усадьбу в Бате Филдинг неоднократно упоминает в своих произведениях, она «прототип» поместья Олверти в «Томе Джонсе».