Страница 3 из 49
Коротко говоря, книга эта проживет мафусаилов век и, подобно древним патриархам, еще много сотен лет продолжит добрую Работу у наших потомков, кои не усомнятся и не сдержат себя в ее оценке. Если римляне давали послабления отцам, произведшим для республики лишь нескольких детей, то каким же отличием (если благоразумие не покинет нас) отметим мы и вознаградим Отца Миллионов? Какие награды сочтем достойными его влияния на будущие поколения? — Ну вот, я снова разволновался.
После того как прочтете эту книгу пять-шесть раз подряд (на это, думаю, уйдет неделя), передайте ее, пожалуйста, от меня в подарок моей маленькой крестнице. Именно так намерены мы отныне образовывать наших дочерей. Обязательно позаботьтесь о том, чтобы ее прочли служанки, или прочтите им сами. А как только выйдет четвертое издание, обратитесь к книготорговцам и позаботьтесь о том, чтобы ни у вас, ни у соседей-священнослужителей не было недостатка в экземплярах Памелы для проповедей. Засим
Остаюсь, сэр, Вашим покорнейшим слугой, Т. Тиклтекст.
Пастор Оливер — пастору Тиклтексту
Ваше преподобие!
Получив ваше письмо вместе с приложенной к нему книгой, с грустью вижу, что сообщения об эпидемии безумия, свирепствующей в городе, подтверждаются на моем дорогом друге.
Не будь мне знакома ваша рука, по стилю письма и переполняющим его чувствам я вообразил бы, что оно от автора пресловутой «Апологии», полученной мною прошлым летом; и молодой баронет, когда я прочел ему замечательный пассаж об «обдуманной исполненности, подобной самой жизни», — вскричал: «Боже правый, да это же К—ли С—б—р!»[15] Но после я выяснил, что и это, и многие другие обороты в вашем письме заимствованы из тех замечательных посланий, какие автор, а может, издатель присовокупил ко второму изданию посланной мне книги.
Неужели вы или кто-то еще из вашего круга всерьез полагает, что религии и нравственности нужна эта хилая подпорка? Боже сохрани! И очень жаль, что наши священники так об этом пекутся; ибо если речь идет о мирском отличии, то наши предшественники, жившие в простые и чистые времена, его не имели и не искали. Несомненно, благое спокойствие чистой совести, одобрение мудрецов и праведников (а они никогда не составляли и не будут составлять большинство людей), восторженная радость от мысли, что твои пути угодны великому Творцу Вселенной, — все это по праву принадлежит тем, кто заслужил эти блага; но мирские отличия часто достаются силой и обманом, и нередко видим, как они без меры сыплются на людей, известных своей невоздержанностью, гордыней, жестокостью, коварством и самым гнусным развратом, на негодяев, всегда готовых изобретать и употреблять подлые хитрости во вред благу, свободе и счастью людей — и не из нужды, даже не ради выгоды, а только для удовлетворения своей алчности и тщеславия. Если таков путь к мирским почестям, Боже сохрани наших священнослужителей от одного подозрения в способности вступить на этот путь!
С историей Памелы я познакомился много раньше, чем получил ее от вас, ибо вся эта история произошла у нас по соседству. Честно говоря, я надеялся, что эта женщина удовлетворится достигнутым и предаст забвению свои плутни, но она предпочла припомнить их и исказить факты таким образом, чтобы представить нынешнее свое счастье вполне заслуженным; ибо, хотя трудно вообразить, чтобы она сама написала эту книгу, можно предположить, что составитель получил от нее и указания, и вознаграждение. Вы с таким жаром допытываетесь у меня, кто же этот составитель, но об этом я предоставлю вам самому догадаться по тому цицероновскому красноречию, коим изобилует книга, и по той сноровке, с какой он засахаривает каждого из героев, попавших к нему в руки[16].
Но прежде чем отослать вам несколько писем, относящихся к этой истории, в коих Памела и некоторые другие предстают совсем в ином свете, нежели в печатной книге, позволю себе сделать несколько замечаний о самой книге (если допустить, что это правдивая история) и ее способности исправлять нравы и приносить пользу как нашим современникам, так и потомкам; после чего, надеюсь, вы спустите мне, что я предпочитаю держать эту книгу подальше и от дочери, и от служанки.
Служанкам, по моему мнению, эта книга дает наставление простое и ясное: «Завлекайте хозяина, не зевайте!» Помимо того что это поощряет служанку пренебрегать своими обязанностями и всеми способами наводить красоту — что из этого может выйти? Если хозяин не дурак, он ее обесчестит, если дурак — женится на ней. Думается мне, дорогой мой друг, что ничего такого мы не пожелаем своим сыновьям.
И несмотря на заверения нашего автора в Скромности, каковые в моей юности я выслушивал в начале эпилога, я никак не могу допустить, чтобы некоторые из представленных картин занимали мою дочь. Не представляю себе, чтобы кто-либо — разве только человек моего возраста и темперамента — мог безучастно созерцать такую, например, сцену: девица лежит в постели на спине, одной рукой охватив миссис Джукс, другой сквайра, тот голый, шарит рукой по ее груди и так далее. Ни это, ни некоторые еще описания никакой разумный человек не даст в руки своей дочери, хотя, полагаю, уберечь ее от них будет нелегко, тем более если и клирики в городе, по вашим словам, все обливаются слезами над книжицей и тянут ее в проповеди.
Но, друг мой, в этом рассказе так искажены факты и извращена истина, в чем, убежден, вы со мной согласитесь, просмотрев приложенные к этому письму бумаги, что, надеюсь, вы сами или иной благонамеренный человек сообщите эти бумаги публике, дабы негодница не провела весь свет, как провела она своего хозяина.
Настоящее имя этой распутницы Шамела, а вовсе не Памела, как она себя величает. Отец ее в юности имел несчастье зарекомендовать себя с дурной стороны в Олд-Бейли[17]; потом был барабанщиком в одном из шотландских полков на голландской службе[18]; когда его оттуда с треском выставили, вернулся в Англию и сделался платным доносчиком на нарушителей недавнего «Акта о джине»[19]; затем свел знакомство с одним конюхом на постоялом дворе, где шотландские джентльмены держали своих лошадей, и в конце концов угомонился, получив теплое местечко на таможне. Мать ее в театре торговала апельсинами; была ли она замужем за ее отцом — мне установить не удалось[20].
Таково вступление, а сама ее история предстанет в этих письмах, за их подлинность я ручаюсь.
ПИСЬМО I
Шамела Эндрюс — Миссис Генриетте Марии Гоноре Эндрюс, в номерах «Проваленного носа» на Друри-Лейн
Дорогая матушка!
Спешу сообщить вам, что выезжаю в понедельник и прошу вас подыскать для меня жилье в Лондоне, и чтобы поближе к вам — например, в Калстинс-Корт, или на Уайлд-стрит, или где-нибудь в тех местах; постарайтесь найти местечко покрасивше и не выше второго этажа, потому что пастор Вильямс обещал меня навестить, когда приедет в город; у меня не счесть красивой одежи от старой грымзы, моей хозяйки, что недавно померла; вместе со мной вроде едет и миссис Джервис, она говорит, что не прочь открыть свое дело поблизости от Шорте-Гарден или ближе к Квин-стрит, а если помещение подойдет для бани[21], то лучшего и желать нельзя; но это она сама решит, когда приедет. — О! Мне не терпится вновь оказаться на галерке в нашей старушке-домушке!
Пока писать больше не о нем.
Ваша любящая дочь, Шамела.
ПИСЬМО 2
Шамела Эндрюс — Генриетте Марии Гоноре Эндрюс
15
То есть Колли Сиббер.
16
Похоже, в авторстве здесь подозревается Коньер Мидлтон («цицероновское красноречие», которому тот мог набраться, сочиняя биографию Цицерона). Не исключается и Колли Сиббер (предыдущее примечание), не жалевший в своей «Апологии» «засахаренных слов» для своих благодетелей и поклонников (и больно задевший Филдинга). Во время написания «Шамелы» Филдинг и сам не знал, что автором анонимной «Памелы» был С. Ричардсон. Впоследствии он ни разу не признался в своем авторстве «Шамелы»: изменился характер их отношений (в ближайшем кругу Ричардсона оказались его сестра Сара Филдинг и небезразличные ему люди), а главное, он посчитался с ним творчески — «Джозефом Эндрюсом», а роман «Кларисса Гарлоу» приветствовал только что не восторженно. Впрочем, и в дальнейшем он не упускал случая кольнуть Ричардсона (см. здесь P. Л.Стивенсон, «Филдинг и Ричардсон»).
17
Центральный уголовный суд Лондона и графства Мидлсекс.
18
Перед началом Англо-голландской войны 1665 г. Карл II отозвал английские полки, проходившие службу в Голландии, и они вернулись, шотландцы же остались и в войне участвовали на вражеской стороне. Озадачивает возраст папаши, ведь время действия Шамелы 1742 г. (сразу вслед за «Памелой»), и, хотя он ни разу не упомянут в переписке матери и дочери Эндрюсов, в 1736 г. он несомненно, живой и деятельный доносчик (см. примеч. 19).
19
По этому Акту (1736), имевшему целью хоть как-то унять поголовное пьянство, поднялись налоги, подорожали лицензии и, как следствие, сильно вздорожал джин. Страшную картину его губительного действия оставил У. Хогарт («Улица джина», 1750–1751; в том же, 1751-м, в парламенте прошел акт, запрещающий незаконную продажу джина).
20
«Приличный» финал (таможня) мало вяжется с этим бойким и сомнительным персонажем. Упоминавшийся Классический словарь простонародного языка Гроса позволяет предположить, что папаша Шамелы занялся сводничеством, сутенерством. Возможно, это был семейный бизнес: мамаша продавала апельсины у театра, что означало занятия проституцией (это еще жаргон периода Реставрации).
21
Обычный в то время эвфемизм борделя, ими печально славился район театра Друри-Лейн («старушки-домушки» в тексте), одного из двух ведущих драматических театров Англии (второй — Ковент-Гарден).