Страница 24 из 49
В распространении ложных вестей, главным образом клеветы, следует продуманно выбрать место действия. Так, находясь в Лондоне, можно без опаски сообщить о чем угодно, случившемся где-нибудь в сотне миль от города. Если же ограничить себя нашим городом, то следует, по меньшей мере, разыграть действие в одной его части, а сообщить о нем — в другой.
Четвертый и последний наказ, который я здесь приведу: никогда не оглашайте ложь в присутствии того, кому известно, что это неправда. Сказанное не произведет никакого действия, а лжец, возможное дело, наживет себе неприятности.
Второе свойство, снаряжающее человека для продвижения по службе, есть бесстыдство, кто-то, впрочем, числит его первым. Свойство это, хотя бы в какой-то степени, должно быть присуще человеку от рождения, но, поскольку многие имеют несчастье появиться на свет, имея в себе лишь весьма скромную его долю, я сообщу, какие меры было бы в высшей степени уместно принять, дабы его приобрести.
Прежде всего, поскольку соседские народы известны своим совершенством в нем — не стану утверждать, насколько это справедливо, — не будет ошибкою, если ребенка вскормит няня-ирландка, после чего можно заведенным порядком передать его воспитателю-французу. В возрасте двенадцати лет, не позже, пусть его отдадут какому-нибудь адвокату, а лучше стряпчему. В силу того что образование он должен получать в нашем городе, пусть все свободное время он проводит в театре, особенно когда там дают что-нибудь совершенно непотребное; еще лучше, если он будет иметь возможность наведываться за кулисы и общаться с актрисами, большими искусницами в бесстыдстве. По воскресеньям он должен постоянно бывать в молельне. После двух лет у адвоката хорошо бы сделать его придворным пажом или прапорщиком гвардейской пехоты; там он, как прежде, сможет развиваться в театре и молельне. Было бы правильно посещать французские классы, и нелишне в дни судебных сессий заглянуть разок-другой в Вестминстер-Холл. Особенно следует озаботиться тем, чтобы он удержался от всякого рода занятий, побуждающих к скромности. Всезнайки более других не уверены в себе. Единственные образовательные заведения, которые он должен посещать, это французская школа (я уже ее упомянул), школа танцев и прославленное заведение мистера Джеймса Фигга, где он сведет знакомство с самым лучшим и самым подходящим обществом. Я убежден, что, если эти правила будут строго соблюдаться, мы встретим немного неудач на пути к тому совершенству, необходимость в котором для нашего продвижения не нуждается в разъяснении. С этим человек не пропадет, а без него не преуспеет. Прав был Гудибрас:
Сколь многие, мы знаем, делались важными в мире людьми благодаря одному этому дару!
Но можно быть до крайности бесстыдным, бесстыдным до неприличия. Когда человек убеждается в том, что он целиком превзошел сию науку, то есть совершенно подавил всякий стыд, он может уверенно пользоваться личиной скромности; истинный и счастливый бесстыдник тот, кто таковым не кажется. Бесстыдный человек, равно как и лжец, преуспеет только под личинами соответственно правды и скромности. Иногда требуется сбросить маску, но в таком случае нужно быть очень осторожным с тем, кого обхамили. Если бесстыдник ограничится тем, что прилюдно смутит юную скромницу, уверенный, что при ней нет никого, кто мог бы вступиться за нее, или высмеет не знающего себе цены истинно достойного человека; или непрошеный полезет в общество людей бесконечно выше его, или будет отпираться от своих пресловутых плутней, или попытается, как говорится, представить их в выгодном свете — такое, я полагаю, ему еще можно спустить; но ему никак нельзя напасть не на того — и даже не на ту. Мне известно, как забывший всякий стыд безобразник был пристыжен остроумным ответом прелестной дамы, которую он попытался смутить; и как с ним же весьма сурово обошелся мужчина, на ком он испытал этот свой талант. Коротко говоря, бесстыдство это конь: если отпустить поводья, он понесет, не разбирая дороги; но, чувствуя умелую и твердую руку, он непременно вынесет вас на вершину ваших вожделений.
Третье, что образует нашего деятеля, это неблагодарность. Ничто не должно его держать, кроме собственной выгоды, ради которой он во всякое время готов пожертвовать лагерем или другом. Он должен представлять весь мир шайкою злоумышленников, а всякое наложенное на него обязательство — как преследующее выгоду того, кто его налагал, и менее всего учитывающее его выгоду; и если обязательство предстает в таком виде, что никакого злодейства за ним не усматривается, он должен видеть в обязателе простака, расценивать то, что он налагает такое обязательство, как слабость, и презирать, а не уважать, его за это. Человек должен иметь в себе зародыши всего этого, и взращивать их в житейском общении. Есть такие молочные люди, как определяет их леди Макбет у Шекспира, кого будет нелегко привести к пределу совершенства[83]; таких я не признаю, они решительно ни на что не годятся — разве что пойти в ваши ученики.
Утвердившись во всех трех свойствах — в лживости, бесстыдстве и неблагодарности, — человек едва ли, я уверен, возжелает прочих отличий для продвижения и величия. Что до храбрости, благодаря которой кто-то, может, и преуспел, не имея иных добродетелей, то она сопряжена с трудностями и неудобствами и потому лучше обойтись без нее; пускай он крепко держится моих предписаний, и я не ожидаю ничего иного, как того, что вскоре он с презрением взглянет на тех, кто пестует романтические бредни, предложенные вами.
Остаюсь, сэр, Вашим и проч.
О ЮМОРЕ, ГЛУПОСТИ И КАК ЭТО СВЯЗАНО С ВОСПИТАНИЕМ
«Ковент-Гарденский журнал», № 55, суббота, 18 июля 1752
Juvat integros accedere fontes, Atque haurire.
Было отмечено, что проявления юмора изобилуют на нашем острове в большей мере, нежели в любой другой стране, и считается, что это следствие того чистого и совершенного состояния свободы, которою мы располагаем несравнимо в большей степени, нежели все прочие страны.
Мнение это, я знаю, повсеместно утверждено, и тем не менее я склонен усомниться в его истинности, если не вывести значение слова «свобода» за те пределы, что, по моему мнению, ему покуда определены, и не включить сюда не только свободу от всех ограничений, налагаемых общественными законами, но также и от всех тех правил поведения, кои в целом именуются «хорошим воспитанием». Эти законы, пусть и неписаные, вероятно, лучше усвояются, и пусть они не насаждаются насильственно, но охотнее исполняются в той среде, где они приняты, чем любые законы, внесенные в книги или внедренные произволом властей.
Полная свобода от этих законов, если я не слишком заблуждаюсь, есть совершенно необходимое условие для истинного проявления юмора, и посему его не приходится ждать от людей, следующих правилам хорошего воспитания.
В самом деле, хорошее воспитание есть немногим большее, чем искусство выкорчевывать те семена юмора, что природа изначально посеяла в наши умы.
Дабы показать это, нужно только разобраться с понятиями, в чем я не вижу большой трудности, озадачившей прочих сочинителей. Иные высказывались о слове «юмор» так, словно оно содержало в себе некую тайну, не могущую быть раскрытою, и ни один, насколько мне известно, не озаботился внятно разъяснить, что он такое, хотя я почти не сомневаюсь в том, что это было должным образом сделано Аристотелем в его труде о комедии, к несчастью не сохранившемся.
Но удивительнее всего то, что мы находим достаточно толкований его у сочинителей, в то же время признающих, будто не знают, что это такое. У мистера Конгрива в письме к мистеру Деннису читаем: «Определить, что такое юмор, так же трудно, как установить, что такое остроумие»; и через несколько строк он говорит: «Существует большая разница между комедией, где очень много реплик юмористичны, как выражаются в публике, и комедией, где имеются персонажи, обладающие юмором и весьма отличающиеся друг от друга по характеру этого свойства, порождаемого различием в их внешности, темпераменте и устремлениях. Я считаю, что под юмором следует понимать некую особую и в каждом данном случае неизбежную манеру вести себя и говорить что-либо, свойственную какому-либо одному человеку, естественно присущую ему и отличающую его поведение и речь от поведения и речи других людей. Юмор так же соотносится с нами и со всем, что от нас исходит, как акциденции соотносятся с сущностью, — это своего рода цвет, запах, вкус, которыми пропитаны мы и все, что мы делаем и говорим. Хотя деяния наши столь многочисленны и многообразны, все они — ветви одного дерева и по природе своей имеют единый характер» и т. д.
83
«Боюсь я, что тебе, кто от природы
Молочной незлобивостью вспоен,
Кратчайший путь не выбрать». У. Шекспир.
Макбет, акт I, сц. 5. Пер. Ю. Корнеева.
84
«Мне отрадно устами
К свежим припасть родникам». Лукреций Кар. О природе вещей, IV, 2. Пер. Ф. А. Петровского.