Страница 47 из 88
Иггельд осматривал тело, лежащее перед ним, щупал морщинистую кожу, нюхал. Веяма, вооружившись зажигательным стеклом, разглядывал что-то на лице и губах спящего. Младояр не видел раньше, чтобы зажигательным стеклом так пользовались, и как он не догадался, что им можно не только пугать, поднося к глазу. Оказывается, оно — инструмент ученого! Княжич одернул себя — не о том задумался. Сейчас редкий случай — рассмотреть человека, жившего тысячи лет назад. Даже — дюжину тысяч, не меньше. Ведь, в самом деле, предки Младояра пришли сюда почти двенадцать тысяч лет назад, имя каждого князя, сидевшего на земле крутенской, известно — и на камне, и на досках дубленных хоть сейчас прочесть… И никого живым бессмертным не закапывали, тем паче — пирамиды их черепов стариковских не складывали, о таком предание осталось бы, да записи! А до того тысячи лет здесь льдом все покрыто стояло, в древних свитках писано — высотой в версту! Опять же, в эпоху холодов никого здесь закопать не могли. Страшно и представить себе, сколь долго пролежал этот древний, лишь глазами моргая. Нет, скорее всего — проспал. А тут разбудили, да и вновь усыпили — насильно! Вот ведь нелада какая с древним-то…
— Думаю, смесь каких-то смол, — сказал Иггельд.
— Да, похоже, — согласился Веяма, — и лицо тоже снадобьем уложено, тоже смолы, да запах другой.
— А зачем его просмолили? Что б не портился? — ляпнул Младояр.
Стоявшие рядом — серебрены пики наизготовку — дружинники загоготали. «Просмолили колдуна, засмолили…» — повторил кто-то из «нехилых» за спиной.
— Все правильно, — бодренько откликнулся Веяма, — смолы затем нанесены, чтобы ни черви, ни жучки, ни зараза другая, даже глазу невидимая, ущербу телу сего древнего старца не нанесла. Хорошая, видать, смесь, надо вызнать — тоже пользовать будем!
— А зачем? —спросил один из дружинников.
— Как же, старичков сохранять, помазал сучок в молодости — и любись до старости, — объяснил другой.
— Раны мазать, дурья башка! — огрызнулся Иггельд.
— Да и не только в деле лекарском, — дополнил Веяма, — любую снедь, мясо скажем, изжарил, да смолой покрыл — и храниться годами будет. А я бы попробовал яблоки мазать. А еще фрукты из стран жарких, их сюда не довезешь — портятся…
Хорошо поговорили, помечтали, — прервал рассуждения Веяма лекарь, — наш-то сейчас опомнится. Так что давайте, ребятки, за работу!
— А что делать?
— Руки да ноги аккуратненько привязать тряпицами к доскам, что по краям, — Иггельд показал пальцем, — смотрите, чтоб вреда древней кожице не нанести! Но и чтоб не двинулся.
— А что он сделать-то нам может? — усомнился один из «нехилых», — Я ж его одним пальцем…
— Подумай сам, какое уменье иметь нужно, чтобы тысячи лет живым сохраниться? Какое ведовство?! А как сделает пальцем крюк повелительный, да вылезет откуда-нибудь древняя тварь…
— Вот из той крынки серебренной? — спросил княжич, указав пальцем через прозрачную крышку домовины, там лежали друг на друге игрушечки, бывшие в руках древнего человека.
— Может, и из нее! — серьезно ответил Веяма.
Вот и руки-ноги повязаны крепко-накрепко. Можно и будить, хотя и сам вот-вот проснется, сморщенные веки уже шевелятся. Веяма наклонился над древним, собираясь что-то сказать. Увы — в пещеру ввалился Асилуш, за ним — еще двое. Ну, первому из волхвов княжье слово в таких делах — не указ. Служитель Велеса отстранил Веяма, встал у изголовья, двое других волхвов — по бокам, руки распростерты над лежащим телом. Пошли Слова заветные, складные, Асилуш зачинал строфу, волхвы подпевали-подвывали. Иггельду с Веяма, в сторонку отошедшим, оставалось лишь смиренно ждать. Да куда там, из темного хода показалась голова Мудрой. Стало быть, еще и жрицы обряды проведут, прядь волос отрезать, да ноготок — это у них в обычае. Да вот где они у этого пришельца из прошлого их отыщут — вот вопрос?
Древний человек проснулся, увидел, что над ним делается, глаза испуганно забегали. Рот приоткрылся, кажется — произнес какие-то слова, да тихо, за волхованием Асилуш все одно — никто не услышал. Не прошло и часа, как служители Велеса закончили свой тяжкий труд, и сразу, без передышки — над тщедушным телом распростерли крашеные охрой пальцы старухи-жрицы. Этих-то древний испугался еще более. Может, никогда не видел старух, единственным одеянием которых являлись крашеные в черное сети. «Может, у них, в стародавние времена, так волховали над приговоренным к смерти? У многих народов жрицы Смерти — старухи» — размышлял юноша, — «Кто знает, о чем думает этот древний? Может, кричал — не ешьте меня, мое мясо давно протухло?». Княжич взглянул на наставника, потом — на Веяму. Интересно, о чем думают ведуны. Может, тоже посмеиваются тихонечко, вида не показывая?
Через два часа древний человек оказался, наконец-то, в распоряжении Веямы. Младояр окинул взглядом пещеру. Двое «нехилых», рассевшись по углам, дремали, мирно соседствуя с «засмоленными» мертвецами. Половина дружинников с пиками вышла на свежий воздух, остальные позевывали, трое пик прислонены к стенам — совсем бдительность потеряли! Хоть молчат, не балагурят — и на том спасибо.
Веяма пытался заговорить с древним. Тот тихонько отвечал — язык совершенно незнакомый, с присвистом. Похоже, ни тот, ни другой ничего не понимали. Что же, придется вспомнить науку мореходов. Не ту, как ветер парусами ловить, и не ту, как по звездам путь искать, а науку беседы в тех краях, где твоего языка никогда и не слыхали! Начало обычно. Веяма ткнул указательным пальцем себя в грудь, назвал имя. Подошел наставник, указал на себя, молвил: «Иггельд». Младояр, чувствуя себя участником великого деяния, также представился. Теперь очередь за древним. Он тих шепнул-просвистел: «Свагешт». Далее последовал урок строения человеческого тела, а также простейших движений. Проблему, как различить «говорить» и «есть» — ведь и то и другое связано со ртом, решили самым наглядным образом. Младояру сунули ломоть хлеба, весьма кстати — изголодался, с утра ни крошки — и пока он жевал, несколько раз повторили и название хлеба, и что такое «есть». Потом еще и водицей запил, опять же — урок древнему. Самое удивительное заключалось в том, что пришелец из прошлого схватывал ученье на лету, вскоре он уже произносил простые — из двух слов — фразы. Древний и так, и эдак пытался попросить — мол, развяжите меня, но старики-ведуны делали вид, что не замечают этого желанья.
Кормить или не кормить — вот в чем вопрос! Если кормить — то чем? Поить — понятно, ключевая вода еще никому не вредила. Предложили воды, предварительно сами испив. Древний произнес «не пить», для большей убедительности сжал губы! Вот те и раз. Не хочет пить! И от хлеба отказался…
— Хорошо, предположим, он не пьет, но и не мочится, — рассуждал Иггельд, — но жидкость уходит из организма и другими путями, через кожу с потом, а также с дыханием.
— Возможно, та смолка, что покрывает его тело, не выпускает влагу, — предположил Веяма.
— Но он дышит, — воскликнул Младояр, — вот и грудь поднимается, опускается…
— Сейчас все будет ясно, — прекратил спор Иггельд, поднося к ноздрям задремавшего от усталости древнего бронзовое зеркальце. Через мгновение прозрачная поверхность помутнела.
— Ясно, его тело теряет воду, — заключил Веяма.
В этот момент глаза Свагешта открылись, он с удивлением взглянул себе под нос, мгновение — и тоже осознал очевидное, древний перевел взгляд на кружку с водой, все еще находившуюся в руке Младояра, губ просвистели: «Пить!».
На ночь Свагешта закутали в теплую шкуру, не смотря на то, что древний казался безвредным, все же поставили сторожей. Рискнули, внесли масляную лампу, приладили у входа, чтобы не коптила. В темноте какой толк сторожить?
— Ты все еще опасаешься этого старичка? — спросил Младояр наставника, когда трое ведунов — два старика, да юноша, возвращались в Крутен.
— В тихом омуте… — пожал плечами Иггельд.
— А ты не задумывался, княжич, о тех черепах продырявленных, какая связь у них с этим умником? — спросил Веяма.