Холодная ярость

Происшедшее действительно теперь вырисовывалось достаточно выпукло. Сейчас Марина уже понимала, чем было вызвано такое странное поведение Киры Владимировны накануне. Конечно, она сразу узнала детей. И, видно, сразу сообразила, кто из сотрудников может быть в этом замешан. Но не могла поверить!

Не могла заставить себя поверить, не разобравшись предварительно.

Что ж, Марина понимала покойную, понимала ее смятение. Ведь она сама час назад не могла поверить в то, что Вадим имеет отношение к преступлению.

Точно так же случилось и с Кирой Владимировной. Если женщина почти двадцать пять лет отработала в этом интернате, он стал для нее родным домом, ее родной семьей, то для нее слишком невыносимой была мысль о том, что кто-то из ее коллег, из людей, которым она всегда доверяла, оказался преступником.

Бог знает, о чем она думала вчера! Какие мысли роились в голове этой женщины?

О чести интерната? О предстоящем позоре для всего коллектива? О том, что она виновата в том, что недоглядела?

Кто теперь может это знать… Ясно только, что Кира Владимировна решила оттянуть развязку хотя бы на один день, чтобы самой поговорить с тем человеком, которого она заподозрила. С тем, кого она всем своим чистым сердцем считала коллегой и который, как вдруг выяснилось, оказался чудовищем.

Может быть, она до конца не могла поверить и хотела лично убедиться в том, что имела дело с чудовищем?

А с чудовищами нельзя разговаривать с глазу на глаз…

Заплаканная секретарша вызвалась проводить в классы.

– Нам нужно с третьего класса по шестой – объяснила Марина.

Занятия в интернате не были прерваны из-за гибели Киры Владимировны, но испуг учителей и присутствие в здании сотрудников милиции создавало тревожную атмосферу. Поэтому педагоги были даже отчасти рады, когда узнавали о том, что нужно помочь следствию.

– Распределимся по классам, – сказал Вербин. -: Так будет быстрее.

Незачем всей командой ходить, детей пугать.

Глухонемые дети реагировали на появление Марины по-разному. Когда учительница объяснила детям, кто к ним и зачем пришел, реакция была различной.

Кто-то кивнул и серьезно уставился на Марину. Кому-то очень понравился ее красивый серый мундир с блестящими пуговицами и красным кантом на узких погонах.

– Вы можете спокойно спрашивать и сами, – сказала учительница Марине. – Вы же видели, дети понимают по движениям губ. Только артикулируйте четко.

– Да, собственно, тут нечего объяснять. – Марина вытащила из сумки уже порядком поистрепавшиеся фотографии троих детей. – Кто-нибудь может узнать их?

Она развернулась к классу, держа снимки в поднятых руках.

– Дети, вы узнаете кого-нибудь на этих фотографиях?

В классе установилась тишина, все внимательно глядели, куда им было ведено. Учительница обошла Марину и тоже взглянула.

Дети начали переглядываться, а потом как по команде замахали руками: сначала обращаясь друг к другу, а потом и к стоящей перед ними Марине.

Наверное, им казалось, что язык жестов понимают все…

– Что они говорят? – поинтересовалась Марина у учительницы.

Та пожала плечами и неуверенно сказала:

– Они говорят, что на снимках Mania Сорокина, Валя Пыхтина и Максим Яковлев. Эти ребята – их одноклассники.

От неожиданности Марина разжала пальцы, и глянцевые снимки с шелестом разлетелись по полу.

В первые мгновения она даже не поверила в такую быструю удачу. Хотя, с другой стороны, должно же было это когда-то произойти. В конце концов, поиски длятся уже неделю…

– Где эти дети? – собравшись наконец с мыслями, спросила Марина, чувствуя, как от нетерпения задрожал ее голос.

– Я в интернате недавно работаю, – начала с виноватым видом объяснять учительница. – И этих ребят никогда еще не видела. Они значатся в классном журнале, так что мне только фамилии знакомы. А сами дети болеют все время и на занятия не ходят.

Дети в классе тем временем успели подобрать разлетевшиеся по полу три фотографии своих одноклассников и теперь разглядывали их, передавая друг другу по партам.

Марина на всякий случай уточнила:

– Ребята, вы уверены в том, что на снимках ваши товарищи: Маша, Валя и Максим? Точно уверены?

Затем, получив подтверждение и собрав фотографии, едва попрощалась с учительницей и выскочила в коридор. Вербина она нашла в соседнем классе, застав его за процедурой персонального осматривания детей. Вербин с фотографиями в руке медленно шел по проходу между партами и внимательно вглядывался в лица, сверяя их с изображенными на снимках.

– Володя! – позвала его Марина. – Иди сюда. Я нашла их.

Забывшись, она и не заметила, как впервые назвала Вербина по имени…

Медицинская часть в интернате находилась на первом этаже, неподалеку от столовой.

– Послушайте, чем вы тут кормите детей? – раздраженно заметил сопровождающей его секретарше Вербин, когда ноздри его уловили скверные запахи с кухни. – Вам что, только гнилые продукты поставляют?

– Это не мы кормим, – обиженно ответила секретарша, отворачиваясь. – Это не мы, а комбинат школьного питания. У нас с ними договор. Кира Владимировна уж сколько раз с ними ругалась, чтоб готовили получше, но все без толку.

– Кира Владимировна, – повторил Вербин имя убитой женщины. – А сам директор что же? Питанием он должен заниматься.

– Директор болеет, – отрезала секретарша, как будто это было исчерпывающим ответом на возникающие вопросы.

На двери висела металлическая табличка белого цвета с надписью синими буквами «Здравпункт». Такие казенные таблички остались в учреждениях с пятидесятых годов.

Толкнув дверь, Марина с Вербиным оказались внутри медицинской части, где сразу заблудились в темноте.

– Сейчас я включу свет, – пробормотала секретарша, шаря рукой по стене. – Странно, зачем Сергей Сергеевич выключил, темно ведь. И где же он?

– Болеет, наверное, – сострил раздраженно Вербин. – У вас тут, я вижу, все болеют.

Всего здесь было четыре комнаты: кабинет врача, процедурная и две палаты с пятью койками в каждой – для мальчиков и для девочек.

Именно здесь и нашлись дети – все трое, в одной палате. Маша, Валя и Максим.

Увидев их, Марина даже вздрогнула – да, это были они. За последнюю неделю она столько раз вглядывалась в фотографии, что сейчас моментально узнала каждого. Это было совсем не то, что прежде в школах, когда смотришь на ребенка и, сличая его со снимком, гадаешь предположительно: он или не он. Нет, в данном случае гадать было нечего, это были те самые дети.

Они сидели на своих койках в стареньких розовых пижамах с наброшенными на плечи тонкими суконными одеялами коричневого цвета. Видно, им было прохладно, окна еще не заклеены, а на улице разбушевалась настоящая поздняя осень.

– Здравствуйте, дети, – сказала Марина, входя в палату. – Ну, расскажите нам, чем вы болеете. Давно болеете, да?

По документам всем детям было по десять лет, но выглядели они даже моложе, в особенности мальчик. Бледные замурзанные личики, тонкие руки и ноги, тонкие шейки, которые, казалось, вот-вот подломятся… И глаза, какие чаще всего бывают у детдомовских детей: непередаваемое выражение беспомощности, постоянного испуга и безоглядной дерзости.

Все трое глядели на вошедших недоумевающе.

– Ну хорошо, – заметил майор, присаживаясь на стоящий в углу единственный стул. – А где же почтенный эскулап? Где этот ваш Сергей Сергеевич?

– С утра был, – ответила секретарша. – Я его видела. Наверное, наверх пошел. Вам его позвать?

– Конечно, – кивнул Вербин. – Эти дети нас очень интересуют. Диагноз и все такое прочее. Давно они тут находятся и не ходят на занятия?

– Не знаю, – пожала плечами секретарша. – Сейчас пойду позову Сергея Сергеевича.

Она вышла, а Иннокентий тотчас последовал за ней.

– Пойду провожу, – как бы нехотя, но с едва скрытым возбуждением негромко заметил он. – Сдается мне, что этот Сергей Сергеевич не горит желанием с нами встречаться.