Холодная ярость

Машина не заводилась. Вспыхивали огоньки на приборной доске и тотчас гасли. Вспыхивали и гасли опять.

– Аккумулятор, – выдохнул Иннокентий. – Подсел от холода. Сейчас, шеф, сейчас…

Он до упора вытащил подсос и попробовал снова. Машина затряслась, приборная панель осветилась, однако через несколько секунд все погасло снова.

«Гольф» выехал на шоссе и помчался, набирая скорость, в сторону центра города.

Чувствуя, как трясутся поджилки и захватывает дух от отчаяния, Вербин выругался и выскочил из машины.

Огляделся по сторонам, затем бросился к «Волге», выезжавшей с бензоколонки.

– Мужик, – почти закричал он в лицо недоуменно глядящему на него водителю.

– Мужик, у нас аккумулятор сел на холоде, а срочно нужно ехать. Поедем, а?

Вон за той машиной. – Он указал рукой в сторону быстро удалявшихся огней «гольфа».

– Да нет, – помотал головой водитель – широкомордый толстяк в кожаной тужурке. – Мне вообще в другую сторону…

– Я заплачу, – попробовал было договориться Вербин, но лицо водителя осталось каменным.

– Не подвожу я, – сказал он сурово. – Мне по своим делам надо. Извини, тороплюсь.

За спиной Вербина слышалось бесплодное тарахтение «Жигулей», аккумулятор которых «сдох» окончательно. Иннокентий продолжал делать попытки, но уже ясно было, что это ни к чему не приведет.

– Милиция! – с отчаянием в голосе выкрикнул майор, вытаскивая прикованное цепочкой к внутреннему карману пиджака удостоверение и раскры- вая его. – Милиция! Помогите, гражданин, преступник удирает.

Спустя полминуты Вербин с Иннокентием уже сидели в салоне «Волги», водитель которой плюнул и решил не сопротивляться милиции.

– Куда ехать? – демонстрируя недовольство, мрачно спросил он. – Где ваш преступник?

– Туда, – указал Вербин на шоссе, ведущее в город. – Если поддадим газу, догоним. Он только что отъехал.

– Газу? – скептически переспросил владелец «Волги». – С газом ничего не получится. У меня резина лысая, а сейчас сами знаете, какой гололед. По радио каждый час передают. Разобью машину – кто мне платить станет?

«Гольф» они не догнали. Проехали по шоссе до самого центра города, но водитель все время осторожничал, ехал медленно, и, когда показалась главная улица с ее огнями и потоком машин, стало окончательно ясно, что погоня не удалась.

Можно было вытирать потные от волнения руки и расходиться по домам.

Водитель развернулся и уехал, оставшись в полной уверенности, что наглые менты просто хотели добраться до центра, а ему морочили голову. Стоявшим на тротуаре Вербину и Иннокентию оставалось лишь посмотреть друг другу в глаза.

– И так каждый раз, – покачал головой майор. – Правда ведь? Каждый раз либо одно, либо другое…

– «А счастье было так близко, так возможно», – процитировал, усмехаясь, Иннокентий, успевший уже прийти в себя. – А я тысячу раз говорил, что аккумулятор нужно сменить, – добавил он. – Тысячу раз! Говорил, что в самый нужный момент подведет! И что теперь? В ГИБДД нужно быстренько установить, кому принадлежит машина. Ты номер запомнил?

– Я знаю, кому она принадлежит, – мрачно остудил его Вербин. – Не в этом дело. Просто сейчас их можно было взять действительно с поличным. А теперь снова тягомотина. И как назло!

Он помолчал, в бессилии растоптав окурок сигареты так, словно это и был ускользнувший только что преступник.

– Тебе домой надо? – неуверенно спросил он, взглянув на Иннокентия. – Или пойдем куда-нибудь выпьем?

Следующий день был последним днем операции и запомнился Марине на всю жизнь, хотя утро не предвещало ничего хорошего.

Отводя Артема в школу, Марина не смогла даже от сына скрыть своего состояния.

– Тебя всю трясет, – заметил Артем, с удивлением глядя на маму. – У тебя рука дрожит. Ты что, заболела?

– Нет, – помотала головой Марина. – Просто волнуюсь немножко. Понимаешь, я целую неделю работала над одной проблемой, и казалось, что ничего не получится, а теперь вдруг может получиться… Вот я и волнуюсь.

– Так ты здоровая? – недоверчиво уточнил Артем. – А почему тогда ты со мной не разговариваешь?

– О чем?

– Но я ведь тебе уже двадцать минут рассказываю про то, что нам предлагают записаться в бассейн, – сердито сказал сын. – Серафима Игоревна сказала, что есть абонементы в бассейн для детей. Тысяча восемьсот рублей в месяц. Я тебе говорю, говорю, а ты не слышишь. Я хочу в бассейн.

Сын, маленький и сердитый, деловито шагал рядом, горбясь под своим тяжелым твердым ранцем. Обижается на невнимание матери, и правильно делает. Марина приобняла его за плечи, ей стало немного стыдно за себя.

– Боюсь, что с бассейном ничего не выйдет, – заметила она. – Тысяча восемьсот в месяц – это не по моей зарплате. Если только… – начала она и осеклась.

– Если только у папы попросить, – понял ее невысказанную мысль Артем. – Попроси у него, мама, а? Ну попроси!

– Сам проси, – наконец сказала Марина. – Вот позвони ему по телефону и попроси. А я больше не хочу. Но ты можешь. Договорились?

В отдел она примчалась, представляя себе, как сразу же расскажет Вербину о подозрительном интернате, куда следует сегодня же пойти и как следует разобраться. Но, увидев мрачное осунувшееся лицо майора, сразу поняла: что-то случилось.

– У меня есть новости, – только сказала она и умолкла.

Вербин посмотрел на нее и отвел взгляд, сурово поджав губы.

– Интересные новости? – спросил он, и в голосе его Марина уловила что-то непривычное: то ли издевку, то ли иронию, то ли печаль…

– Еще не знаю точно, – спокойно ответила она, пытаясь понять, что же случилось и отчего майор сегодня такой смурной. И отчего старается не смотреть в ее сторону…

– Пойдем ко мне в кабинет, поговорим, – произнес Вербин, и теперь Марина явственно услышала в его тоне чуть ли не угрозу. К тому же непривычно выглядело приглашение в кабинет: обычно майор разговаривал со всеми сотрудниками в общей комнате – странно таить секреты в общем деле.

– Чем занимается твой муж? – сразу спросил Вербин, как только они остались одни.

– У меня нет мужа, – чувствуя, как заливается краской, ответила Марина. – А в чем дело?

Напоминание о Вадиме было ей сейчас особенно неприятно. Но Владимир только отмахнулся от уточнения.

– Ну, твой бывший муж, я хотел сказать, – раздраженно поправился он. – Кто он такой? Чем занимается? У него есть семья?

Начало разговора сразило Марину наповал. Она растерянно оглянулась, как бы ища поддержки у стен, и, не найдя ее, запинаясь, спросила снова:

– А в чем дело? Что произошло? Я ничего не понимаю.

Вербин пожал плечами, лицо его оставалось замкнутым и суровым.

– Я тоже не слишком понимаю, – сказал он. – Видишь ли… Дело в том, что…

Он глубоко вдохнул, будто собираясь нырнуть с трамплина, и закончил уже решительнее:

– Дело в том, что твой бывший муж имеет отношение к делу о педофилии. К этим самым фильмам. И боюсь, что имеет самое непосредственное отношение. И не таращи глаза: я знаю, что говорю, и отдаю себе отчет. Что там еще принято говорить в таких случаях? Если бы я не был уверен, то никогда не позволил бы себе…

Впервые в жизни Марина вдруг поняла, что означает выражение: земля уходит из-под ног.

Кабинет внезапно сделался совсем маленьким, как будто стены сдвинулись и наехали со всех сторон. Потом в глазах потемнело, и голова закружилась.

– Этого не может быть, – произнесла Марина, вцепившись в сумочку и чувствуя, как заныли кончики стиснутых пальцев. Больше ей нечего было сказать, но она не верила. Все ее существо протестовало против такого предположения. – Он не может, не может, – повторила Марина, и на глаза ее навернулись слезы. Не обиды, нет, а страдания, как от физической боли.

Владимир уловил ее состояние.

– Лучше послушай, – сказал он. – Я тебе все расскажу, а ты уж сама решишь, имею я право так говорить или нет.

Когда он закончил рассказ о вчерашнем вечере и о неудачной погоне, Марина сидела не шелохнувшись, окаменевшая, с глазами, уставленными в одну точку.