Страница 52 из 68
«Тьфу ты, совсем очумел, – ругнул он себя. – Нельзя же так увлекаться. Где это видано: эмоциональный милиционер? Дом как дом, у нас в городе четверть домов еще в худшем состоянии».
В кармане у него имелось заранее приготовленное удостоверение сотрудника областного радио, которое майор уже довольно давно выправил себе для того, чтобы иметь возможность спокойно беседовать с разными людьми. Подобные ксивы есть у многих оперативных работников органов, хотя это и не афишируется.
«В. В. Максимов. Корреспондент» – было написано в удостоверении, и любой желающий мог проверить это. О таких вещах тоже всегда заботятся заранее. Хотите проверить, действительно ли я корреспондент? Ради бога, звоните на областное радио и спрашивайте. Вот телефончик – это отдел кадров, они вам скажут.
И скажут, не сомневайтесь. На то это и отдел кадров – издавна святая святых государственного порядка в России.
– Максимов В. В.? – переспросит девушка из отдела кадров на другом конце провода. – Одну минуточку…
Опустит кудрявую головку, заглянет в некую тетрадочку, где имеется список «дополнительных» сотрудников, и поводит по странице наманикюрен-ным пальчиком.
– Да, – скажет через полминуты в трубку, – такой у нас работает. Да, Максимов В. В., именно так.
Так что проверяйте на здоровье. Конечно, такая система годится для поверхностного общения со случайными людьми. Потому что если с таким удостоверением нарвешься на настоящего сотрудника радио, будет смешно и глупо…
Вербин решил начать с третьего этажа и потом двинуться вниз.
– Чего надо? – спросил из-за двери грубый голос, после того как майор нажал несколько раз на дребезжащий звонок.
– Поговорить бы надо, – отозвался Вербин. Практика показывает, что с неотесанными людьми лучше всего сразу же взять такую же ноту. Грубияны, как правило, считают вежливость проявлением слабости.
– О чем говорить? – тут же донесся голос.
– Областное радио, – сказал Вербин. – Я корреспондент, вот у меня удостоверение.
Через некоторое время дверь открылась и на пороге появился небритый субъект лет сорока в майке, открывавшей волосатую грудь, и с куском колбасы в руке. Несмотря на поздний уже час, казалось, что человек только что встал с постели.
Похоже, так оно и было, потому что за спиной его тотчас возникла еще одна фигура, на этот раз женская – в длинном засаленном халате с торчащей из-под низу ночной рубашкой.
– Чего ему надо? – говоря о Вербине в третьем лице, спросила женщина, и мужчина, не оборачиваясь, тут же ответил ей не по-русски, на отрывистом гортанном языке.
– Я готовлю материал о расселении жилых домов в этом районе, – стараясь говорить миролюбиво, сообщил майор. – Хотелось бы узнать ваше мнение об этом.
Ваш дом ведь должен идти на расселение?
Дальше прихожей его не пустили. Встретившие Вербина люди оказались кавказцами, снимавшими ЭТУ квартиру.
– Какой расселений? – возмущенно заговорил мужчина. – Слушай, какой расселений? Хороший дом, зачем расселять?
– Люди живут, куда потом денутся? – гортанно запричитала молодая женщина, бывшая, по всей видимости, женой волосатого господина. Она плохо говорила по русски и поэтому в дополнение к своим словам сильно размахивала руками, обнажившимися по локоть из широких рукавов платья. Только сейчас майор сообразил, что на даме отнюдь не халат, а скорее платье…
– А хозяева квартиры где? – на всякий случай поинтересовался Владимир.
– Мы – хозяева, – гордо и без смущения объявил кавказец. – Были тут старичок со старушкой, жили бедно, плохо. Я их квартира снял, деньги платил – старички к детям поехали. Дети тоже плохой у них, бедный, есть нечего, хлеба нет. Я деньги платил, они живут, и квартира моя.
– То есть вы купили эту квартиру? – уточнил Вербин на всякий случай, хотя знал, что в этой квартире прописаны только два старика и больше никого.
– Зачем купил? – даже слегка обиделся мужчина и снова заговорил возмущенным голосом. – Зачем купил? Я им деньги плачу, даю на покушать, на все другой…
Все было понятно, так часто теперь бывает. Живут себе два старичка, пенсии у обоих совсем маленькие. Приезжает такой вот смуглый гражданин черт знает откуда и как бы берет старичков на содержание. Они съезжают куда-нибудь – к детям или другим родственникам, а он живет в их квартире. Один или с семейством, как в данном случае.
– А почему вы не купили эту квартиру? – задал Вербин следующий вопрос. – Вы что, не граждане России? У вас нет вида на жительство?
Спросил это и тотчас пожалел – незачем было вылезать со своей осведомленностью об этой проблеме. Для нелегальных эмигрантов из южных стран такие вопросы хуже всего – они ненавидят эти вопросы до дрожи, до ненависти.
До вопроса о документах эти люди могут говорить о чем угодно. Они будут слезно рассказывать о том, что они беженцы из «горячих точек», о том, что их притесняли хуже некуда. Или рассуждать о том, что они советские люди и приехали из «братских республик».
Но после вопроса о документах они звереют на глазах. Потому что задающий этот вопрос как бы тем самым говорит очень многое, что не выскажешь прямыми словами, но что явственно подразумевается. А именно: «Ты – нежелательный иностранец, нелегально, воровским образом проникший в мою страну. У тебя нет визы, нет вида на жительство. Ты отбираешь рабочие места у граждан России, тебя следовало бы выслать отсюда, да просто на всю вашу ораву сил не хватает».
Вот что примерно означает невинный вопрос о документах, обращенный к гортанному человеку и возмущающий его до ужаса.
И на сей раз майор Вербин не сдержался: как всякий милиционер, он не любил приезжих южан. Реакция не заставила себя ждать.
– Какой гражданин? – закричал мужчина, размахивая руками. – Какой жительства, а? Я тебя спрашиваю!
Он принялся наступать на Владимира, с каждой секундой приходя во все большую ярость. Женщина проворно отступила за спину мужа, видимо поняв, что сейчас он будет бить этого местного ханурика, посмевшего задавать некорректные вопросы.
– Ты мент, да? – орал волосатый. – Ты что за вопрос мне задавал?
Из комнат, расположенных дальше по коридору, бежали дети. Их было четверо, как успел заметить майор, отступая к входной двери: двое малышей и двое мальчиков-подростков лет четырнадцати смуглых, полуголых, в глазах которых уже вполне ясно посверкивал волчий огонек.
«Если они кинутся все вместе, что возможно, подумал Вербин, – мне несдобровать. С ними лучше не связываться».
На этот раз он захватил с собой пистолет, который висел сейчас под мышкой на ремне, но не станешь же стрелять в такой ситуации! Вдруг случайно заденешь одного из этих подростков-волчат. Потом затаскают по судам, они ведь несовершеннолетние, а суд не посмотрит на то, что в четырнадцать лет эти джигиты уже вполне могут убить человека…
Владимир толкнул спиной дверь, которая, к счастью, осталась незапертой, и выскочил на лестницу. «Хозяин жизни», купивший, по его понятиям, все в этой стране, решил не догонять несчастного «журналиста» – пусть бежит. Он только выглянул из квартиры и, перед тем как захлопнуть дверь, еще раз крикнул:
– Будешь соваться, мы с тобой разберемся! Найдем и достанем!
Майор остался один на лестнице, прислушиваясь к тому, как из-за захлопнувшейся двери доносится сразу начавшийся визгливый гвалт на чужом наречии. Видимо, довольный собой отец семейства объяснял своим волчатам, как надо разговаривать с жалкими местными людишками.
Вербин вдруг живо представил себе, как испугался бы оказавшийся на его месте настоящий журналист. Агрессия, брань, да еще угрозы «разобраться».
Интересно, кто это «мы»? Наверное, какая-нибудь из рыночных мафий, состоящая из таких вот нелегальных выходцев из «братских республик».
«Надо бы позвонить потом здешнему участковому, – подумал майор. – Рассказать ему… Хотя, скорее всего, он и сам знает, но либо боится связываться, либо давно уже куплен, берет деньги. А каково здешним детям ходить в школу вместе с этими волчатами?»